1. Предисловие

2. Пример из природы

3. Всё дело в приспособительных механизмах

4. Механизмы-антагонисты

5. Начало истории

6. Переход к хищному образу жизни

7. Овладение орудиями

8. Неистребимая агрессивность

9. Первая причина появления коллективизма

10. Положительное влияние орудий

11. Механизмы контроля агрессии

12. Итоги развития орудий

13. Эпизодические нарушения общей тенденции

14. Плохо для самих же агрессоров

15. Заключение

          Лет пятнадцать назад некто Стивен Пинкер написал толстую, почти тысячестраничную книгу "Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше". В этой путано, бессистемно набитой фактическим, статистическим и пр. материалом книге, к сожалению, почти нет указаний на сами первопричины исторического уменьшения агрессии в людских сообществах и вне их. Данные первопричины Пинкер назвал, увы, лишь мельком, походя, нечётко, уделив основное внимание, к сожалению, всевозможным мелочам, отдалённым следствиям реальных первопричин.

          Если конкретнее, то причинами понижения насилия у людей Пинкер назвал, например, появление торговли, феминизации (то есть повышения значения женщин), грамотности, рационального мышления и пр.

          А вот что на фоне целых девятисот пятидесяти страниц текста Пинкер написал о реальных первопричинах того, что уменьшает насилие (а одной из этих первопричин является, понятно, производство):

          "С изобретением подков, защищавших копыта от камней брусчатки, и хомутов, которые не душили тянущую тяжелый груз лошадь, конный транспорт стал более рентабельным. Колёсные экипажи, компасы, часы, прядильные и ткацкие станки, водяные и ветряные мельницы тоже усовершенствовались к концу Средневековья. Знания и умения, необходимые для применения этих технологий на практике, всё шире распространялись среди ремесленников. Новые изобретения способствовали разделению труда и увеличению количества излишков, смазывая механизм обмена".

          Данными словами про производство Пинкер в целом и ограничился. Мало того, Пинкер явно по дремучему незнанию написал следующее:

          "Фундаментальное открытие современной экономики в том, что разделение труда — ключ к росту благосостояния".

          Но на самом деле разделение труда как "ключ к росту благосостояния" было "открыто" ещё в доисторические времена: самцы наших предков охотились, а самки выкапывали коренья. Или один человек делал каменные скребки, а другой человек мездрил этими скребками шкуры съеденных животных. Или один древний грек делал амфоры, а другой производил оливковое масло, которым амфоры затем и заполнялись.

          А вот примеры путаности, бестолковости изложения Пинкера: хорошо всем известное государство, то есть аппарат профессионального принуждения, Пинкер упорно именует странноватым словечком "Левиафан". Торговлю же Пинкер называет "деятельностью с ненулевой суммой". Но разве нельзя было выражаться проще и понятнее и называть торговлю просто "полезной", "приносящей выгоду"?

          Ниже я, надеюсь, гораздо короче и ясней расскажу о тех реальных первопричинах, что уменьшают насилие среди людей. В улучшении этого рассказа мне очень помог Вадим Протасенко, известный в интернете специалист по увеличению возможностей мышц — см. "Думай! Или "Супертренинг" без заблуждений".

          Есть такие животные — муравьи. Все они, равно как и мы, люди, глубоко социальны, однако в разной степени агрессивны.

          Самые агрессивные и опасные — это так называемые "кочевые муравьи". Кочевые они потому, что не имеют муравейников, ничего не строят, а только время от времени перемещаются по джунглям единым потоком, умело преодолевая водные преграды. И, понятно, убивают-поедают почти всю встреченную живность. В том числе и существ, в сотни раз более крупных, чем сами кочевые муравьи.

          "Примечательно, что даже во время оседлого периода муравьи-кочевники предпочитают не тратить силы на строительство муравейника, а сооружают так называемые гнёзда-бивуаки. Это гнёзда, стены которых состоят из тел рабочих муравьев, а диаметр может достигать одного метра. Муравьи, сцепленные между собой при помощи коготков и лапок, являются своего рода живым щитом, который оберегает матку и потомство, находящихся внутри временного гнезда" (cм. здесь).

          Менее агрессивны так называемые "муравьи-амазонки". Они живут уже в муравейниках, но только построенных не ими, амазонками, а муравьями-рабами. Которых амазонки приносят как награбленные ценности изначально в виде куколок из разорённых жилищ более трудолюбивых муравьёв. То есть амазонки уже не пожирают всё награбленное, а иногда сохраняют его и доводят до работоспособного состояния. И, в отличие от кочевников, амазонки опасны уже не для всего живого, а только для существ, примерно равных с ними размеров.

          Ещё менее агрессивны, например, наши рыжие муравьи. Которые питаются, как и амазонки, мелкой живностью, но уже сами строят муравейники и выкапывают норы.

          Наконец, почти совсем не агрессивны чёрные садовые муравьи и иже с ними. Эти муравьи собирают в первую очередь растительный корм — плоды, листья и семена — и уносят его в глубины своих муравейников. Где устроены большие хозяйства для выращивания особых грибов, которыми садовые муравьи и питаются. Принесённые муравьями листья и семена, как правило, перерабатываются, то есть тщательно пережёвываются, и получившаяся масса становится удобрением для грибницы.

          Стало быть, прослеживается явная закономерность: чем больше существо занимается производством, переработкой природных объектов, тем менее агрессивно. То есть ни феминизации (муравьи, конечно, вроде бы самки, но только бесплодные, а значит, всё же не настоящие самки), ни государства как аппарата профессионального принуждения, ни торговли, ни роста грамотности, ни роста рационального мышления и самого мышления у производящих муравьёв нет. А повышенная агрессивность тем не менее отсутствует. При всём при том что присутствует у родственников производящих муравьёв и, несомненно, имела место у их предков, то есть у одиночных и у семейных ос (некоторые виды муравьёв сохранили жало).

          Всё это должно наталкивать на умозаключения и по поводу понижения агрессивности у людей. Ещё раз на всякий случай: в деле снижения агрессивности у общественных животных можно прекрасно обходиться без феминизации, разума и пр. А вот без производства обойтись нельзя.

          Агрессивность и производство, то есть переработка внешней среды в жизненные блага — это мощные приспособительные механизмы. Подобных приспособительных механизмов в природе много — к ним относятся, например, повышенная плодовитость, умение беречь и обучать потомство, способность летать, обладание крепким панцирем, острое зрение, покровительственная или предупреждающая окраски, ядовитость, способность усваивать никому больше не нужный корм типа пустынных колючек, лёгкость опознавания правильно окрашенного и ведущего себя полового партнёра и т.п.

          В то же время агрессия и высокоразвитое производство — это антагонисты. То есть один из этих приспособительных механизмов пусть и не абсолютно, но всё же заметно мешает другому.

          Такие антагонизмы характерны и для других приспособительных механизмов. Например, способность хорошо летать не позволяет иметь большие зубы, крупный мозг или совершенное пищеварение типа коровьего, поскольку для последнего требуется слишком большой, тяжёлый кишечник и многокамерный желудок. А, например, способность очень хорошо размножаться не допускает того, чтобы быть хищником: слишком большое число хищников быстро уничтожит всю свою кормовую базу.

          Агрессия и высокоразвитое производство мало сочетаются друг с другом потому, что требуют разных настроек и разного образа жизни.

          Например, для успешной, для не бестолковой, продуктивной агрессии нужно вооружение типа больших зубов и когтей, особая крепость костей и связок, а также либо значительная сила, либо повышенная быстрота, либо огромная выносливость. И ещё, как отмечалось выше, внутренние механизмы-ограничения, не допускающие опасно быстрого размножения.

          Высокоразвитая же производственная деятельность всего этого не требует. То есть можно быть, например, слабыми и нуждающимися в высоких температуре и влажности термитами, но при этом даже в засушливой местности типа саванны строить высоченные каменные сооружения. И одновременно достигать таких успехов в способности размножаться, то есть в огромной численности, какой никогда не достичь, если от умения перерабатывать никому больше не нужный корм перейти к хищничеству.

          Как известно, предки людей были плодо- и травоядными живущими на деревьях малоагрессивными обезьянами. Поэтому у них сформировались способность крепко держаться руками за ветки-палки, носить в руках плоды и ходить на задних конечностях, балансируя передними,

а также нехищные, "вегетарианские" зубы, оставшиеся у нас до сих пор. Кроме того, у наших предков имелись любопытство, то есть стремление всюду совать свои носы, всё хватать и вертеть в лапах, а также, как у сегодняшних шимпанзе, умение кидаться плодами и камнями. И, конечно, способность обезьянничать, то есть легко и с удовольствием копировать чужие действия.

          Однако в какой-то момент нашей истории произошли случайные события (то ли перенаселённость леса, то ли неблагоприятные климатические изменения), больше не позволившие нашим предкам привычно жить на деревьях. Поэтому наши предки вынужденно оказались в засушливой саванне, где уже не было ни прежнего количества плодов, ни сочных листьев.

          Зато была мясная пища типа грызунов, детёнышей антилоп, поросят и всевозможных трупов. Но последние приходилось отстаивать от захвата опасными животными вроде гиен. Это, а также наличие в саванне ещё более крупных хищников, способных съесть наших предков, которые не умели быстро передвигаться, то есть спасаться бегством, потребовало у наших предков развития агрессивности, способности давать отпор.

          Итак, наши предки вынужденно стали хищниками. При всём при том что природного вооружения типа больших когтей и острых зубов у наших предков не было (и так и не появилось). Но зато имелась способность использовать орудия вроде камней, костей и палок, а затем и изготавливать более совершенные — например, составные (рубило + рукоятка = топор) — орудия.

          Это оказалось возможным, напоминаю, потому, что наши предки, во-первых, изначально могли крепко держать ветки-палки и прочие некрупные предметы, ставшие орудиями, во-вторых, были любопытными и хватали всё вокруг, а в-третьих, умели ходить на задних конечностях, балансируя передними, в которых можно держать орудия вроде камней. Данные орудия и заменили нашим предкам "инструментарий" обычных хищников типа длинных острых зубов и когтей.

          Хищный образ жизни в саванне имел место у наших предков в течение миллионов лет, поэтому агрессивность у наших предков существенно выросла и закрепилась в генах. То есть почти вся передалась нам.

          Это доказывается, например, тем, что люди-маугли всегда ведут себя дико, озлобленно, недоверчиво — при всём при том что в цивилизованных обществах обычно вырастают люди, напротив, не шибко агрессивные. Точнее, способные контролировать свою дикость.

          Показателен и случай с евреями, которые при древних римлянах были самым непримиримым, постоянно бунтовавшим народом. Но затем, попав в небольших количествах в чужие общества, две тысячи лет вели себя максимально мирно, культурно, сдержанно, непровокационно. Однако, получив после Второй мировой войны возможность жить в собственной стране, неожиданно опять стали вести себя, как и встарь, непримиримо, несдержанно, ожесточённо.

          В то же время в течение жизни в саванне у наших предков сформировалась способность жить сплочёнными сообществами. А значит, проявлять свою неистребимую агрессивность в основном вне сообществ (иначе те стали бы несплочёнными или вообще распались бы).

          Это получилось, понятно, благодаря естественному отбору: выживали только те наши предки, которые противостояли крупным хищникам не поодиночке, а сплоченными согласованно ведущими себя группами.

          В данном сплочении главную роль сыграл, видимо, тот механизм ликвидации агрессии, на который обратил внимание нобелевский лауреат и специалист по этологии (это наука о поведении животных) австриец Конрад Лоренц.

          Лоренц обратил внимание на хорошо и не очень хорошо известные факты: ворон ворону глаз не выклюет, волк волка не загрызёт, а вот голубь голубя забивает насмерть, если у жертвы нет возможности ускользнуть от агрессора. То же самое харктерно и для самцов лани, которые иногда во время гона безжалостно — поскольку у них нет тормозов агрессии — убивают соперников.

          Всё дело, оказывается, в том, что у стайных хищников, то есть у хорошо вооружённых и индивидуально очень опасных животных, есть механизм утихомиривания агрессии у победителя в схватке, заключающийся в принятии жертвой поз покорности. Например, побеждаемый волк ложится на спину и подставляет победителю горло. Что сразу же ликвидирует агрессию у победителя.

          Наши предки были именно стайными хищниками, поэтому у них тоже появилось тормозящее агрессию поведение и, в частности, позы покорности — скорее всего, поклоны и вставание на колени, то есть подставление затылка.

          Кроме того, агрессию людей с течением времени стали уменьшать изготовление и использование орудий.

          Ведь изготовление орудий чуть сложнее каменного топора требует сотрудничества членов сообщества, а сотрудничество, понятно, требует снижения насилия. Тем самым лучше выживают опять-таки внутренне более мирные и сплочённые сообщества, развивающие орудия.

          Кроме того, большинство антиобщественных потенций людей при повышении их, людей, обеспеченности жизненными благами меньше провоцируется к проявлению. А эта обеспеченность жизненными благами как раз возрастала вследствие использования всё более совершенных орудий.

          Наконец, орудия лучше изготавливались и быстрее совершенствовались в тех сообществах (которые, соответственно, лучше воспроизводились), где на основе обезьянничанья передавался производственный опыт — а обучение, понятно, требует терпения и подавления агрессивности у обеих его, обучения, сторон.

          Таким образом, благодаря орудиям у наших предков появилась культура (то есть достижения предков, передаваемые потомкам негенетическим образом) — поначалу, как отмечалось, чисто производственная. А вместе с ней, кстати, и изобретательство. Ну и, конечно, разум — как обязательное последствие обширной и многообразной манипуляторной деятельности. Этот разум позволял более точно прогнозировать отдалённые события и тем самым обнаруживать бо́льшую выгоду именно от сотрудничества, а не от розни.

          Повторяю: не проявлять избыточное насилие, контролировать его наших предков заставляли, во-первых, наработанная эволюцией инстинктивная способность ограничивать агрессию внутри сообществ, а во-вторых, тренировки в виде уменьшающих агрессию производственных занятий. Данное умение контролировать агрессию стало в итоге даже целой наукой, которую называют то педагогикой, то психологией, то политологией, то дипломатией, то Нагорной проповедью, то Уголовным кодексом.

          Соответственно, со временем появились, с одной стороны, механизмы усиления, разжигания у людей полезной агрессии типа военных или полицейских учений и пропагандистской и строевой подготовок с военными парадами, а с другой стороны, механизмы типа игр и, в частности, спорта для уменьшения и перенаправления вредной агрессии. Для этого же стали применяться общественно значимые суеверия и ритуалы. А также в какой-то мере песни и танцы. Часть которых, несомненно, является полными аналогами известного в дикой природе "замещённого поведения", когда самцы уже не дерутся насмерть, а либо демонстрируют друг другу свои величину, движения и окраску, либо поют, то есть "ругаются".

          С ростом совершенства орудий и вместе с этим культуры и умственных способностей у наших предков возникли натуральное хозяйство и общества (то есть сообщества, имеющие государство), а затем появились товарное и в итоге промышленное производства. Накрепко связавшие уже не только отдельных людей, но и разные общества.

          Что потребовало радикально ограничить теперь уже почти все виды и внешней агрессии. Ибо общество, которое не усмиряет агрессию в отношении соседей до оптимальной величины, живёт хуже: например, получает меньше жизненных благ высокого уровня вроде интернета, иномарок, смартфонов или увлекательных фильмов.

          В то же время на пути общего повышения умения контролировать агрессию случались, увы, и срывы. Которые чаще всего представляли собой проявления насилия между сообществами — типа монгольских завоеваний. Но иногда агрессия огромных масштабов имела место и внутри сообществ — как, например, в Кампучии при Пол Поте. Почему сие происходило?

          Всё дело в том, что орудия — это не только орудия добычи, переработки, распределения или обмена жизненных благ вроде экскаватора, мельницы, арифмометра или торгового автомата. Но и орудия уничтожения — типа автомата Калашникова — и пропаганды — типа гёббельсовской газеты "Фёлькишер беобахтер" или изначального ислама, который фанатично боролся с "неверными" и "нечестивыми".

          Соответственно, иногда обстоятельства складывались таким образом, что сильно ограниченное внешними условиями общество с очень хорошим развитием орудий уничтожения и пропаганды — вроде Германии после Первой мировой войны, Японии перед Второй мировой войной или арабов перед их экспансией в Средиземноморье и в Восточную Азию — выбирало самый, на первый взгляд, выгодный для него путь: путь завоевания других стран, путь расширения своей территории, жизненного пространства.

          Равным образом иногда раскол сообщества (ведь все сообщества, как известно, разделены на разные слои, имеющие не во всём совпадающие интересы) из-за неблагоприятных обстоятельств типа многолетних неурожаев, тяжёлых проигрышей в войне, вызывающе несправедливых для части членов сообщества законов и т.п. достигал таких масштабов, что начиналась гражданская война.

          Гражданские войны всегда приводили к ослаблению или даже к ликвидации немирных обществ, к их уходу с исторической сцены. То есть тут против агрессоров работал сам естественный отбор.

          А у победителей во внешних войнах типа монголов, македонцев или арабов их империи рано или поздно разваливались, и многие великие завоеватели типа монголов или македонцев становились в итоге микроскопическими народами.

          Почему становились? Да потому что почти не развивали своё производство — как упомянутые выше монголы, — а жили за счёт очень, на первый взгляд, удобного и привлекательного грабежа завоёванных обществ. И тем самым стояли на месте, тупо дожидаясь, когда завоёванные и обираемые общества благодаря своему производству накопят численность и оружие и избавятся от власти завоевателей.

          Таким образом, орудийная деятельность в форме уменьшающих агрессию производства и торговли в итоге даёт более надёжный источник благ, чем агрессивное захватничество.

          Итак, агрессивность, склонность к насилию у нас, у людей, с течением времени нисколько не уменьшилась. Но зато у нас появилась, — во-первых, благодаря жизни в изначально неблагоприятной среде, а во-вторых, благодаря средствам противостоять ей, то есть благодаря орудиям, производству — способность успешно контролировать нашу агрессию. То есть либо увеличивать, либо уменьшать её проявления.

          И направлять насилие уже только на полезные цели — прежде всего, понятно, на подавление антиобщественных действий, преступлений.

     07.10.2024