Космос заканчивался: детекторы масс просигнализировали о появлении у него множества гравитирующих границ. Звездолёт "Террор инкогнито" автоматически отключил раздвигатель пространства и, взвыв реактивными тормозами, со всего маху врезался в трёхмерный континуум.

          От удара звездолёта о космос находящийся в анабиозе капитан звездолёта слетел с нагретой лежанки на ходовом ядерном реакторе и больно стукнулся головой о переборку. Пришлось подняться на ноги и сунуть их в стоптанные магнитные ботинки. Ботинки тут же включили свои воздушные подушки и начали мягко пружинить. Почесав отлёжанный бок через дыру, протёртую в космическом комбинезоне из сыромятного нейлона, капитан звездолёта сонно проковылял к иллюминатору и с трудом разлепил веки.

          Впереди по курсу на фоне созвездия Молокопровода, освещённая лучами незнакомой пятнистой звезды, вырастала в размерах плохо ещё различимая планета. Капитан отвернулся от иллюминатора и отыскал взглядом главный альтиметр: тот показывал высоту сто два парсека над Землёй.

          Близоруко щурясь, капитан наклонился к более мелкой приборной технике и обнаружил, что табло нафигатора почти не перекосилось, но вот стрелки квазиметров завились в спирали.

          По опыту зная, что неисправности нужно ликвидировать в зародыше, капитан нанёс по блоку явно барахливших приборов серию ювелирно выверенных пинков. Увы, на сей раз основной ремонтный приём делу не помог — напротив, у центрального кривостата стрелка даже завязалась хитрым космическим узлом.

          "Почему приборная мнимотехника так капризничает? — озадаченно почесал затылок капитан. — А может, ей просто нечего показывать? Действительно: вдруг корабль залетел в ту часть Вселенной, которая науке ещё не известна?"

          Намереваясь обдумать это предположение поосновательнее, капитан достал из кармана пачку "Токсичных", вытащил оттуда сигарету, набитую безалкогольным табаком, прикурил от зажигалки в форме спички и вернулся к иллюминатору.

          — Точно: планетка явно новая, неоткрытая, — подумал вслух капитан, со всё большей заинтересованностью водя взглядом по окрестностям этой росшей прямо на глазах планеты. — Открыть уж, что ли?

          Дабы решение не вышло легковесным, капитан извлёк из футляра и водрузил на нос очки, придал лицу максимально умное выражение и глубокомысленно затянулся сигаретой. От глубокой затяжки лёгкие капитана принялись ожесточённо кашлять, а имеющиеся в голове мысли заволокло токсичным дымом.

          — Ладно, кхе-кхе, так и быть: начинаю открывать, — бесстрашно просипел капитан и, чтобы не задымлять помещение, открыл иллюминатор. Из иллюминатора потянуло свежим вакуумом.

          Попеременно то сдавленно кашляя, то бормоча ругательства в адрес табачной промышленности, капитан отступил на пару шагов, прицелился, размахнулся и мстительно выбросил недокуренную сигарету через иллюминатор прямо в космос. Потом снова перевёл взгляд на стремительно приближающуюся планету и только тут наконец заметил, что она плоская и лежит на трёх китах.

          От леденящего ужаса, который эта картина, по идее, должна была навести на капитана, но которого капитан совершенно не ощутил, летевший в иллюминатор окурок сигареты застыл в воздухе, а сам воздух похолодел.

          Не в силах противиться воодушевлению от надвигающихся открытий, капитан громовым, хотя и слегка охрипшим на космическом холоде голосом отдал корабельной автоматике две наиболее проверенные посадочные команды. А именно: "Задраить форштевень" и "Свистать всех на кильватер". К счастью, автоматика не обратила на команды никакого внимания и мягко пришвартовала звездолёт к планете, опустив его на заросшее травой и затянутое клочковатым туманом поле поблизости от мутной речки.

          Проявляя профессиональную осторожность, капитан первым делом высунул голову в иллюминатор, понюхал атмосферу и, поразмыслив, пришёл к выводу, что та пригодна для дыхания.

          Корабельные роботы из-за пребывания в анабиозе спросонья отказались от участия в первооткрывательстве, и тогда капитан приказал себе заниматься планеторингом в одиночку. Он настроился быть объективным исследователем, уселся на гусеничный велосипед и решительно покатил по планете сквозь туман.

          Капитан проехал от звездолёта по берегу мутной речки уже около километра. Но вдруг полетел в траву: потому что из верхних слоёв тумана появилась многометровая кривая колонна и с силой ударила о землю — самым краем при этом вдребезги разбив переднюю гусеницу разведочного велосипеда.

          Порывы поднявшегося ветра начали быстро разгонять туман. И когда капитан, встав из травы, огляделся, то увидел, что кривая колонна — это один из когтей уходящей вверх колоссальной чешуйчатой лапы. Кроме того, огромная, закрывшая часть неба пятерня схватила оставленный вдали звездолёт и понесла его ввысь к чудовищного размера пасти, которая, словно семечко, раскусила космический корабль, тотчас заискрившийся взрывами.

          Эта картина сразу напомнила капитану, что он ещё не завтракал. А потому он с аппетитом уселся на траву и принялся грызть пищевые таблетки из аварийного пайка.

          Капитан был тёртым звездолётчиком: ему доводилось сталкиваться с чудовищами куда больших размеров, чем то, которое взялось поедать его корабль. Капитан встречал в космических странствиях живых существ такой величины, что от разности субсветовых скоростей движения разных частей их тел оные части вследствие релятивистских эффектов заметно по-разному старели.

          За неприятную привычку обкусывать по краям целые галактики этим разностареющим чудовищам дали название "Пожиратели Пищи". А главной их загадкой было то, что они почему-то не поддавались гравитационному коллапсу. И даже не превращались в обычные звёзды.

          Тем временем из вод мутной речки крадучись вылез совершенно незнакомый капитану гуманоид в акваланге, в ластах и с лесорубным топором в руках. Быстро взобравшись на коготь исполинского животного, которое сосредоточенно доедало звездолёт, аквалангист воровато огляделся и принялся рубить ногу чудовища прямо над огромным когтем.

          "Нет, брат, такую махину в одиночку не срубишь, — уверенно прикинул капитан, хрустя таблетками. — Тут меньше чем бригадой с лесоповала не обойдёшься".

          Но аквалангист прорубился только до вены почти метрового диаметра, после чего метким ударом проделал в ней разрез, втиснулся в него и исчез, унесённый током крови: видимо, чтобы учинить внутри чудовища диверсию.

          "Браконьер, наверное, местный", — с неодобрением подумал капитан об инопланетном аквалангисте и на всякий случай тщательно оглядел окрестности своих дырявых ботинок.

          Минут через пять, видимо, почувствовав боль в ноге, инопланетное животное выплюнуло скорлупки от звездолёта и скосило глаз на кровоточащую рану. Увидев капитана, чудовище злобно взревело и принялось протягивать к нему сверху громадную пятерню.

          Капитан, впрочем, ни капли этого не испугался. Не испугался потому, что, по всем его расчётам, данное животное просто не могло существовать. Ведь мышцы чудовища были настолько велики и, соответственно, тяжелы, что совершенно очевидно не могли поднять даже свой вес. Ну а кроме того, капитан испытывал несокрушимую уверенность в собственной несъедобности.

          И эта уверенность полностью оправдалась: почти дотянувшись до капитана, чудовище пошатнулось и рухнуло так, что подпрыгнула земля. Из-под века его огромного остекленевшего глаза, энергично работая топором, выбрался всё тот же аквалангист. Судя по всему, он устроил чудовищу — этому, несомненно, эндемичному и нуждавшемуся в заповедной охране животному — кровоизлияние в мозг.

          По-браконьерски шлёпая ластами, инопланетный аквалангист подошёл к капитану и ловко выхватил у того из горсти самую большую и сочную пищевую таблетку.

          — Меня ужасно смущают умеренные похвалы, — скромно пожаловался аквалангист и нагло потянулся за второй таблеткой.

          Капитан нисколько не удивился тому, что с ним заговорили на понятном ему языке. Ведь если жители открываемой планеты эволюционировали в гуманоидов — а такое событие крайне маловероятно и встречаться может исключительно в научно-фантастических произведениях — то и земной язык должен был выглядеть в устах инопланетянина ничуть не менее вероятным.

          Это рассуждение сразу ликвидировало все сомнения капитана, ибо у него имелись собственные счёты с логикой.

          "Кстати, — осенила капитана ещё одна ценная мысль, — а вдруг сходство речи гуманоида со звуками моего языка всего лишь кажущееся? Вдруг гуманоид на самом деле умоляет, чтобы его как можно быстрее отлупили?"

          Поскольку за данное предположение говорила также и природная скупость капитана в отношении пищевых таблеток, то он на всякий случай стукнул кулаком по аборигену и полез в карман за табельным бластером.

          Ничуть не обидевшись, абориген в ответ молниеносно выпрыгнул из ласт и огрел капитана обухом топора с такой силой, что стальные нервы капитана расстроенно задребезжали, а сознание куда-то потерялось.

          Очнулся капитан от ударов по голове, которые старательно наносил рукояткой его же бластера всё тот же неугомонный аквалангист.

          "Бесполезно бить-то, — внутренне ухмыльнулся капитан, — бластер ведь не взведённый. Да ещё и не заряженный. И вдобавок давно списанный. Впрочем, откуда здешнему жителю знать, — посочувствовал капитан наивности туземца, — что у нас, у космических разведчиков, голова — это меньше всего нужная и потому наименее уязвимая часть туловища?"

          Капитан деловито поднялся, отобрал у инопланетянина свой ржавый бластер и хмуро вступил в контакт.

          — Молекулы моего тела и молекулы пищевых таблеток, — усиленно жестикулируя, заговорил капитан, — совершенно одинаковы. У меня в организме происходит постоянная регенерация тканей, поэтому пищевые таблетки со временем станут частью меня. И я, понятное дело, не намерен лишаться будущих частей тела, — холодно сообщил капитан инопланетянину. — А вообще, я прилетел к вам, чтобы всё здесь открывать и исследовать.

          — Не машите руками, — обрадовался абориген. — Очень, очень лестно в кои-то веки встретить такое внимание. Если хотите, то можете начать ваши открытия прямо с меня. С моих личных достижений. Вот, — в руках у аборигена откуда ни возьмись появилась пачка красочных буклетов, — держите мои рекламные проспекты.

          Капитан недоверчиво оглядел совершенно заурядную фигуру гуманоида: "Может, он карликовый великан?"

          Инопланетянин с многообещающим видом полез в росшие на берегу речки кусты, выкатил оттуда здоровенную штангу, напрягся, крякнул — и с усилием поднял её на выпрямленные кверху руки. Хотя капитана никак нельзя было причислить к нищим телом — когда-то он выполнил норматив кандидата в заслуженные мастера спорта по фигурной борьбе — но, несмотря на все попытки, он не смог даже приподнять снаряд гуманоида.

          Гуманоид же навесил на штангу ещё сотню килограммов и опять поднял её — с ещё бо́льшим усилием. Потом добавил ещё сотню килограммов и с поистине невероятным трудом одолел и этот вес. А затем продолжил его увеличивать и поднимать со всё возрастающим напряжением, для описания которого просто нет превосходных степеней.

          Мышцы у гуманоида вздулись так, что размах его плеч увеличился вдвое, а спина из-за глубоких складок между густо выпирающими из тела и теснящими друг друга мускулами стала напоминать кору головного мозга человека.

          Когда туземец одолел пять с лишним тонн, у капитана возродились давнишние подозрения, что штангисты тренируют вовсе не силу мышц, а способность к телекинезу. О чём капитан и поведал аборигену.

          — Нет-нет, — устало отдуваясь, произнёс гуманоид. — Секрет моей силы совсем в другом. Видите? — Туземец показал капитану на свою дымящуюся голову. — Это закипает пот от биотоков с напряжением 380 вольт.

          — Полезная штука, — постарался польстить капитан аборигену, — пять-шесть разрядов — и ты токарь...

          — Да, именно так меня и зовут, — кивнул гуманоид, — 5-6 Разрядов.

          Капитан, дабы не отстать в вежливости от инопланетянина, решил тоже представиться.

          — А меня зовут... э-э... Голод Ранец с планеты Чтозахреников, — для правдоподобия соврал он. — Вообще-то, я межгалактический унтер-адмирал. Но по совместительству подрабатываю трижды капитаном многовёсельной подпространственной лодки "Полундра".

          — Ух ты, — доверчиво изумился 5-6 Разрядов, — вон даже докуда прогресс докатился... И кто же у вас, капитан, сидит на вёслах?

          — Как это кто? — мгновенно нашёлся капитан. — Осуждённые роботы, конечно, и приговорённые к каторжным работам ЭВМ.

          — Слушайте, капитан, — спохватился Разрядов, — мне ведь ещё нужно замести следы охоты на мясопотама... Подождите, я только сбегаю домой — это совсем недалеко, в поместье Ясная Поняла — и пригоню мясоуборочный комбайн.

          — Не буду я никого тут ждать, — вежливо отрезал капитан. — К тому же твой дом, гуманоид, мне тоже нужно открывать и исследовать.

          Оказалось, что дом 5-6 Разрядова, словно скульптура, высечен из единого куска мрамора. По углам комнат дома кучами лежал мусор, который, по словам Разрядова, у местных жителей было принято не убирать, а лишь опрыскивать дезодорантами и украшать.

          — Да вы, гуманоиды, просто-таки погрязли в чистоте, — похвалил капитан инопланетный обычай.

          Этот обычай копить мусор вызвал у капитана воспоминание ещё об одном когда-то открытом им животном. Оно росло вокруг отходов своей жизнедеятельности, применяя их в качестве скелета.

          Метаболизм данного животного специалисты сочли аргументом в пользу физиологической концепции, согласно которой всякий организм следует рассматривать не как симбиоз органов, а как борьбу взаимопаразитов, отбрасывающих друг другу продукты жизнедеятельности.

          Вспышка молнии и удар грома за окнами сбили капитана с мысли о симбиозе паразитов; капитан очнулся от воспоминаний и в чисто исследовательских целях украл украшающую одну из куч мусора золотую монету, усыпанную бриллиантами.

          За окнами быстро потемнело, и хлынул ливень настолько сильный, что стало непонятно: то ли это струи воды падают на землю, то ли пузыри воздуха поднимаются в небо?

          Заметив, что капитан заинтересовался силой ливня, Разрядов любезно сообщил, что во время подобных дождей местные рыбы ухитряются плавать над сушей.

          — Можете всё здесь изучать, — туземец щедро обвёл рукой вокруг, — а я пока заштопаю дыру в половой тряпке.

          Капитан понажимал в разных последовательностях на кнопки стоящего в углу радиоприёмника и наконец услышал:

          — ...А не посидеть ли нам, Знаменитые Капитаны, вокруг костра из книги "Путешествие вокруг пальца"?

          Капитан осторожно повернул колёсико настройки и поймал какие-то музыкальные позывные.

          — ...Говорит радиостанция "Маньяк", — объявил диктор, и началась передача, в ходе которой известный тайный агент Поганини принялся знакомить население с секретным планом захвата планеты путём диверсионного снижения цен на водку.

          Капитан всегда сочувствовал тайным агентам, простодушно полагая, что в силу специфики работы эти бедняги вместо нормальной еды вынуждены питаться одними лишь секретными документами. Однако слушать Поганини капитану было скучно, и он включил телевизор.

          Там показывали звезду местного цирка. Несмотря на недавно полученный перелом позвоночника, артист бодро ездил по канату в инвалидной коляске, сунув голову в пасть льва. Одной рукой артист при этом жонглировал работающими пулемётами, другой — стаканами с нитроглицерином, левую ногу окунал в расплавленную сталь, а правой писал завещание.

          Потом начали показывать фокусы с использованием нейтрино и ЭВМ. Такие фокусы капитан даже приблизительно не мог понять и потому переключил телевизор на другой канал.

          По нему спортивный инструктор долго заставлял зрителей выполнять разные упражнения, а затем заверил, что после этих упражнений каждый занимавшийся почувствует улучшение здоровья своих микробов.

          Ещё по одному телеканалу выступала девушка, совершенно обнажённая — если не считать набедренной повязки, которую держала в руке — и показывала, как можно сплести точно такую же повязку из живых удавчиков.

          Капитан скромно отвернулся и, увидев на столе рукопись с посвящением "Благодарному человечеству", раскрыл её. Рукопись оказалась сюрреалом про злоключения пугливого золотого робота, за которым гонялись все кому не лень. И капитана нисколько не удивило, что к последней странице рукописи пришпилен отказ за подписью внештатного главного редактора.

          — Эй, гуманоид, — вежливо окликнул капитан 5-6 Разрядова, разглядывая официальный бланк, — а как это понять: "Отдел самокритики редакции отказов в публикации"?

          Вместо ответа абориген подскочил к капитану, выхватил у него рукопись и, выругавшись, с ненавистью исправил её посвящение на "Памяти неблагодарного человечества".

          — Теперь все знакомые литераторы — как оказалось, сплошь представители творческой интригенции и сочинители подлецистики — поздравляют меня с тем, что я состоялся как графоман, — злобно прошипел Разрядов. — А ведь я бессмертнее Шекспира...

          Капитан от греха подальше ушёл в столовую и включил там пищевой автомат. Меню, как оказалось, состояло из жареной воды, мороженого с аспирином, пирогов с хлебом, сгущённой водки, диетического самогона, обезжиренного масла и тому подобных деликатесов, провоцирующих на умеренность в обжорстве.

          5-6 Разрядов тоже зашёл в столовую и налил из бочки пиво "Диоген" в кружку, снабжённую электрическим холодильником.

          — Вам непременно нужно попробовать что-нибудь из нашей кухни, — гостеприимно поощрил инопланетянин капитана.

          Крошечный робот, постоянно ползающий по полости рта капитана и поддерживающий там чистоту, посоветовал хозяину отказаться.

          — А не хотите хватить стаканчик сухого? — Компанейски подмигнув капитану, 5-6 Разрядов достал бутыль с мутным самогоном. На её этикетке красовались пять звёздочек и надпись "Лишний".

          "Хорош я буду, если напьюсь, — испуганно подумал капитан. — Кстати, вдруг этот самогон содержит яд? Какой-нибудь токсин — вроде алкоголя?"

          Принимать яды капитан всегда стеснялся.

          — Может, всё-таки отведаете? — гостеприимно не отставал 5-6 Разрядов.

          — М-м... Дай мне три дня на размышление, — ловко отвертелся капитан от приглашения.

          В столовую заехал разыскавший 5-6 Разрядова кибер-телефон. Разрядов взял его трубку, выслушал сообщение и объявил, что и ему, и его гостю лучше поскорее убраться из Ясной Понялы, потому как здешние синоптики-экстрасенсы предсказывают в ближайшее время ураган.

          — Ураганы у нас бывают не очень часто, — добавил абориген, — но зато всегда достигают второй космической скорости...

          Когда Разрядов с капитаном вышли из дома, ливневая вода уже схлынула. Шагая по дороге к виднеющемуся вдали городу, Разрядов и капитан обогнали двух упитанных коров. Коровы прогуливались, оживлённо споря о возможности воспитания человеческих детёнышей кактусами, бактериями и привидениями.

          — Слушай, гуманоид, — капитан подозрительно посмотрел на своего спутника, — а тебе не кажется, что речь этих коров состоит из слов?

          — Мы не коровы, мы мясники, — оскорблённо поправило капитана одно из животных.

          — Они занимаются выращиванием элитных мясных туш, — тихонько подсказал капитану Разрядов.

          — А вот вы, ребята, похоже, работаете на людоедов, — с ехидством заметила вторая корова и небрежно выдула большой пузырь из жевательной резины для крупного рогатого скота.

          — У вас здесь что: настолько развита пересадка мозга? — с уважением спросил капитан Разрядова, когда коровы остались далеко позади.

          — Пересадка мозга? — переспросил Разрядов. — Да, с ней у нас дело доходит уже до того, что некоторые чистоплюи брезгуют отправлять естественные потребности. А то даже и просто питаться. И предпочитают быстренько менять тело на свежее.

          В городе Ню-Йорск, на улицы которого вскоре ступили Разрядов и капитан, жители ходили голыми, но зато в масках для лиц.

          — Маскировка лиц обходится дешевле, чем маскировка тел, — объяснил Разрядов.

          Капитан, однако, при всём желании не смог бы замаскироваться под туземца: он был мулатом, и причём таким, что его кожа имела пигментацию в виде крупных чёрно-белых, как у шахматной доски, квадратов.

          — Это же грабитель, не иначе, — взволнованно шушукались прохожие, провожая взглядами обнажённое лицо и одетое тело капитана. — Вон ведь как скрывается: явно не хочет, чтобы его узнали...

          "Для туземной логики всё совершенно нормально, — пронеслось в голове у капитана. — А как ещё и должны мыслить несчастные гуманоиды?"

          — Что ж, народ зря болтать не будет, — убеждённо кивнул Разрядов. — В смысле: мнению народа у нас принято беспрекословно подчиняться. Если все считают вас, капитан, грабителем, то нам, значит, нужно срочно что-нибудь ограбить.

          Произнося эти слова, туземец уже тащил капитана к попавшемуся на пути отделению "Сбегательного банка".

          — Погоди, погоди, горячий инопланетянин, — испуганно засопротивлялся капитан. — Зачем так рисковать?

          — Капитан, разве вам не хочется, чтобы наш мир продемонстрировал все свои грани? Неужели вы собираетесь открывать нас лишь выборочно и вдобавок на основе чисто субъективных предпочтений? — укоризненно покачал головой Разрядов. — Мне вот показалось, что вы настоящий исследователь. Беспристрастно настроенный и готовый к преодолению любых трудностей. Неужто я ошибался?

          — Я... э-э... самый что ни на есть беспристрастный исследователь, — через силу соврал капитан и, скрипя сердцем, поплёлся за Разрядовым.

          — Вы куда? — попытался остановить их охранник на входе в банк.

          — Вперёд, — проинформировал Разрядов любознательного охранника, придавая ему горизонтальное положение.

          Едва новоявленные грабители подошли к кассе, как занимавшая первое место в очереди красивая гуманоидка, модно раздетая в новое платье королевы и почти сплошь состоящая из женских прелестей, широко раскрыла смело обнажённые глаза с кудрявыми металлизированными ресницами, схватила капитана за рукав комбинезона и принялась с восторгом разглядывать ткань.

          — Это ведь натуральный нейлон, не правда ли? — поражённо ахнула гуманоидка и от избытка чувств потеряла сознание.

          Капитан неловко поймал падающую девушку, чуть не разбив при этом её хрустальный лифчик,

          — Эй, туземец, выгребай сюда всё, что у тебя есть в карманах...

          Тем временем 5-6 Разрядов сноровисто извлёк из сейфов банка наличность и повернулся к безучастно стоящей публике.

          — Гуманоиды, грабить банки — это ужасно и преступно, — с горьким раскаянием сообщил 5-6 Разрядов. — И нужно делать всё, чтобы грабители получали достойный отпор. Поэтому я сейчас же внесу награбленные деньги в фонд борьбы со мной.

          Оказалось, что "Фонд борьбы с 5-6 Разрядовым" — это солидная организация, занимающая многоэтажное здание с прозрачными стеклянными стенами, полами и лестницами, но в то же время с прямоугольными бетонными блоками на месте окон.

          Финансовый директор фонда радостно пересчитал принесённые деньги и недовольно объявил, что их слишком мало для организации эффективной борьбы с Разрядовым, что их не хватит даже для покупки лицензии на отстрел гуманоида.

          — Похоже, вы оба страдаете недержанием самонадеянности, — с осуждением добавил финансовый директор, после чего выставил горе-меценатов за порог с наказом достать вдесятеро бо́льшую сумму.

          Немного смутившийся 5-6 Разрядов потащил капитана грабить новое финансовое заведение.

          — Очень жаль, но наш "Консервный банк" уже закрыт, — остановил их охранник на входе.

          — Извините, но мы налётчики, — представился Разрядов и показал на табельный бластер капитана. — Вот наша пушка.

          — А, ну тогда заходите, конечно... — сразу смягчился охранник.

          Однако аппетиты "Фонда борьбы с 5-6 Разрядовым" не удовлетворила и новая порция денег.

          — Как же быть? — задумался Разрядов. — Деньги-то в принципе есть. Но, к сожалению, не у меня. Ага, я, кажется, знаю, что делать: давайте-ка, капитан, затеем миротворческую войну. За любое установление мира наше правительство вручает победителям очень крупную премию. К сожалению, воевать теперь почти никто уже не хочет — но это нам не помеха: к войне ведь можно и принудить.

          — Правда? — Капитан через силу изобразил исследовательскую активность. — А каким образом?

          — Очень простым: спровоцировав непримиримый конфликт, — сообщил 5-6 Разрядов. — Да вон, кстати, и подходящие для нашей цели кандидаты: видите на перекрёстке кучку гуманоидов, которые притворяются, будто крестят новую разумную машину? Это гигангстеры, религиозная секта эндорсистов. В реальности они вовсе не душу вселяют в искусственный мозг, а загоняют в него дьявола.

          — Да неужели? — деланно ужаснулся капитан. — И зачем же?

          — Всё объясняется тем, — предвкушающе потёр руки Разрядов, — что гигангстеры — это страстотерпцы-ересиархи. Пребывание в ереси и впадание во грехи является для них подвижничеством, высшим духовным достижением. Ведь эндорсист жертвуют спасением своей души.

          — Спасением души? Всего-то? Охота же бедолагам размениваться на такие мелочи... — пренебрежительно пожал плечами капитан. — Может, всё-таки не стоит нарываться на ссору с этими ребятами?

          — Гигангстеры всем у нас не нравятся потому, — враждебно скривился Разрядов, — что практикуют генацизм. То есть никогда не наделяют свои разумные машины органами чувств и эффекторами. Тем самым оставляя бедных машин тяжёлыми инвалидами. Но в то же время приделывают сим несчастным органы механоразмножения.

          — Приделывают органы механоразмножения? Да как можно было докатиться до этакого бесстыдства? — компетентно ахнул на всякий случай капитан.

          — Очень хорошо, что у нас полное роднодушие, — одобрил реакцию капитана 5-6 Разрядов. — Стало быть, идите и поссорьтесь с этими стыдоводами.

          — Постой, постой, гуманоид, — опять взбрыкнул капитан, — почему бы тебе самому не вызвать стыдоводов на конфликт? Разве можно доверять столь важное дело мне, новичку?

          — Проблема в том, капитан, что я — профессиональный конфликтант. Зная это, со мной гигангстеры вообще не станут связываться. А вот вы им ещё неизвестны. И, значит, у вас ссора с ними должна получиться без особого труда. Порешительнее заденьте веру злодельцев, спровоцируйте на грубость — и тогда уж в качестве вашего союзника вмешаюсь я.

          "Нет бы просто предложить этим гигангстерам: "Эндорсисты, мы, в отличие от вас, души не вселяем, а только изгоняем. Так давайте же поссоримся по-хорошему". Или ещё проще: "Друзья, давайте будем врагами"", — запоздало мечтал капитан, расталкивая гигангстеров и забираясь прямо на крестимую ими ЭВМ.

          — Эй, инопланетяне хреновы, вы слыхали о проповеднике по имени Учитель Дьявола? Так это я как раз и есть, — осторожно начал капитан. — Моя космическая экспедиция организована Пиархом всея Руси для поисков бога — уже падшего, но всё ещё не отлучённого от церкви.

          Задав гигангстерам риторический вопрос, кому молится бог и высказав риторический ответ, что, очевидно, самим же верующим, капитан пустился в извилистые рассуждения о том, как нужно святить бога и о смертной душе в бессмертном теле.

          Гигангстеры начали молча открывать рты — то ли собираясь возразить капитану, то ли просто зевая от скуки.

          Дабы овладеть вниманием аудитории, капитан поведал ей, что недавно подарил свою душу дьяволу и что жить грешно. А также что сие крайне стыдно — использовать старого и почтенного бога в качестве вульгарной рабочей силы.

          Гигангстеры принялись хихикать, и тогда капитан обиженно объявил, что

          Приговаривая "Катись-ка ты со своим объявленным в розыск богом к его бесполо размножающейся матери", гигангстеры стащили капитана вниз настолько стремительно, что пока они поправляли ему кулаками очки, капитан по инерции продолжил призывать гигангстеров к покаянию, потому-де, что "Конец света близок, как никогда раньше".

          Своевременно вмешавшийся Разрядов несколькими уродообразующими ударами разнял драку, а затем пинком остановил проезжающий мимо многоэтажный автобус-небоскрёб. Не обращая внимания на протесты водителя, Разрядов перерисовал краской номер маршрута на табличке автобуса на нужный себе — и все конфликтанты поехали в резиденцию местного правителя оформлять миротворческий контракт.

          Правитель висел на дыбе с перекошенным от боли телом: по местным обычаям, руководителем становился только тот, кто был готов не получать от должности ничего, кроме пыток. А им правителя мог подвергнуть любой недовольный и, таким образом, временно руковедущий член общества. Поэтому помощники постоянно страдающего правителя оформляли документы без малейшей волокиты.

          — ...Порядок, у нас теперь полная уконфликтованность, — удовлетворённо проурчал Разрядов, пробежав глазами официально заверенный контракт, — драться с гигангстерами будем ровно через час на полигоне Мухоморье. А я как раз хотел навестить там знакомого гуманоида: ходят слухи, что он у себя в мастерской усовершенствовал вечный двигатель...

          — ...Всё правильно, Разрядов, — подтвердил знакомый, — я придумал приделывать к нему тормоза. А это что ещё за лысый очкарик? — Знакомый гостеприимно показал пальцем на капитана. — Он с тобой, что ли, пришёл?

          Знакомый Разрядова был тощим и длинным — именно поэтому его, видимо, и звали Продолговатым. Из-за скошенной назад и отвисшей нижней челюсти, а также из-за причёски в форме шапки-ушанки Продолговатый смахивал на плохо одомашненного троглодита.

          Капитан всегда старался быть как можно более понятным и доступным для любых собеседников.

          — Я, — ударил он себя кулаком в грудь, — великий бородатый бог, чудесным образом спустившийся на вашу туземную планету в небесной колеснице с огненным хвостом...

          — Спасибо, но мы уже слышали подобные психотворенья, — сочувственно закивал Продолговатый. — Крепись, мужик: в здешнем дурдоме справлялись ещё и не с таким бредом.

          Капитан поперхнулся и прекратил представляться.

          — Ух ты, какой вы грамотный, — похвалил он Продолговатого, неприязненно разглядывая обстановку его мастерской. — Скажите, а вот сие у вас, — капитан кивнул на предмет, больше всего походивший на колёсные сани, — случайно, не огрызок гранита науки?

          — Этот парень, — зашептал Продолговатому Разрядов, с уважением показывая глазами на капитана, — страдает любознательностью. До такой степени страдает, что специально прилетел сюда всех нас открывать и изучать. Видишь, — Разрядов незаметно толкнул локтем Продолговатого так, что тот отлетел в сторону, — как он наукой-то интересуется?

          — Вижу, — отозвался Продолговатый, потирая ребристый бок. — Нет-нет, — слова предназначались уже для капитана, — никакой это не огрызок науки. Просто я на досуге собираю из спичек пылесос. Такое уж у меня хобби: всё на свете из спичек собирать.

          — А у меня хобби — быть человеком, — хвастливо сообщил капитан.

          — Кстати, сколько денег вы получите за победу в войне? — спросил Продолговатый у Разрядова.

          — Почти много, — уклонился от ответа Разрядов. — Слушай, Продолговатый, я малость покопаюсь в твоих запасах — глядишь, и удастся найти подходящее вооружение...

          Однако сколько 5-6 Разрядов ни рылся в мусорных кучах, наваленных внутри мастерской, ему, кроме барахла типа сломанных реактивных вентиляторов, облезлых париков с регулируемой длиной волос, часов из песка с двигателями внутреннего сгорания, оплавленных полутранзисторов, старинного планёра-ледокола, заржавленных приспособлений для левитации и тому подобной рухляди, всего-то и попались две слезоточивые дубинки, двуручный нож, трёхручный меч из булатного олова и гравитационный лазер — увы, совершенно разбитый.

          — Вон в той дальней куче на улице я, помнится, видел генератор оружия третьего поколения в ещё сносном состоянии. А вот в этой куче, в ближайшей к нам — дистанционный разрушитель среднего уровня компактности, — подбодрил Продолговатый 5-6 Разрядова и переключил внимание на капитана.

          — Всё, что вы здесь видите, — с гордостью произнёс Продолговатый, обводя рукой окрестности, — это на самом деле целое промышленное предприятие. Предприятие по производству... догадайтесь, чего?

          — По производству убытков? — попытался догадаться капитан.

          — Ладно, так и быть, скажу. Умеете держать язык за зубами?

          — Время от времени это у меня получается просто непревзойдённо, — обнадёжил капитан аборигена. Тот обрадованно кивнул:

          — Можно не верить в реальность враждебного космического вторжения, но предусмотрительные борцы за войну — вроде меня и Разрядова — организовали это предприятие, чтобы изобретать и изготавливать всевозможные виды оружия на случай отражения агрессии пришельцев. И прямо тут же испытывать полученные образцы по принципу их естественного отбора.

          Дальнейший рассказ Продолговатого капитан понял так, что сотрудники предприятия время от времени нападают друг на друга, и в их схватках побеждает владеющий более эффективным оружием, которое затем совершенствуется и вновь используется.

          — Кроме того, — добавил Продолговатый, — война представляет собой здесь ещё и нечто вроде музейного экспоната. До последнего времени нас тут гоняли одни секретные типы — их военную тайну мне сейчас некогда выдавать — но вчера я их всех подорвал на кварковой мине: пусть теперь почешутся...

          Капитан вызывающе кашлянул и начал демонстративно чесаться.

          — Мы ищем потенциальное оружие в самых разных областях науки и техники, — не обращая внимания на выходки скучающего собеседника, продолжил рассказ Продолговатый. — И даже проводим фундаментальные исследования в областях абсолютно твёрдой жидкости, газовых кристаллов и давления света на вакуум.

          — Неужели такие дурацкие темы могут хоть где-нибудь найти применение? — чисто из вежливости поинтересовался капитан.

          — Конечно. — Продолговатый с энтузиазмом подтащил капитана к устройствам, больше всего походившим на усилители недоверия. — Теория абсолютно твёрдой жидкости очень помогает при изготовлении жидких гироскопов методом штамповки. Газовые кристаллы незаменимы при изучении поверхностного натяжения внутренних напряжений. А вот насчёт давления света... Вам, наверное, известна, — лекторским тоном произнёс Продолговатый, — схема вечного двигателя, у которого между зеркалами, либо находящимися в невесомости, либо установленными на синхронизированных вертушках, бьётся свет и постоянно расталкивает эти зеркала своим давлением...

          — Да-да, действительно известна, — радостно закивал капитан. — А что, сильно заметно?

          — Заметно? Что именно заметно? — в недоумении переспросил сразу же сбившийся с лекторского тона Продолговатый.

          — То, что мне известна эта схема вечного двигателя, — покровительственно объяснил капитан. — Завидую, знаете ли, вашей наблюдательности...

          — Ага, спасибо, — растерянно поблагодарил Продолговатый. — Так вот... м-м... короче, неработоспособность такого рода вечных двигателей показывает, что свою энергию свет может передать сколь угодно полно, — но, понятное дело, только за счёт доплеровского увеличения длины волны. Скорость же фотонов от многократных отражений, конечно, никак не изменится...

          Продолговатый остановился и озадаченно потёр лоб.

          — Интересно, к чему я это вёл? А, ну ладно, — махнул он рукой. — В общем, триста тысяч километров в секунду — это скорость света именно в пустом пространстве. Но можно ли считать пространство пустым, если его уже заполняет сам свет? Конечно, нельзя. Следовательно, пространство, заполненное светом, должно каким-то образом влиять на свет, взаимодействовать с ним. А сие значит, что, быть может, удастся создать зеркала из вакуума. Или прямо из самого же света, излучаемого двигателем фотонолёта. Что открывает перспективы заметно увеличить КПД космических кораблей.

          — Здо́рово, — одобрил капитан. — Ваша идея достаточно ошибочна, чтобы быть безумной.

          — А ещё, — ободрённый похвалой Продолговатый расцветал прямо на глазах, — наша лаборатория парапсихозов установила, что телепатия бесспорно существует в пределах одного и того же мозга...

          Слова Продолговатого прервала раздавшаяся из проезжающего мимо маршрутного танка команда "Фас" — и какая-то исполинская собака, злобно рыча, налетела на рывшегося в ближайшей куче 5-6 Разрядова. Разрядов оторвался от поисков и за мгновение до укуса молниеносно намазался толстым слоем горчицы.

          — Это что за порода: случайно не мамонтодав? — боязливо поинтересовался капитан, глядя, как собака безуспешно пытается выплюнуть обожжённый язык.

          — Нет-нет, — разуверил капитана Разрядов, подходя к мастерской, — никакой это не мамонтодав. А всего лишь его помесь с карликовой дворняжкой. Ну, та самая помесь, щенкам которой лучшие собаководы рекомендуют как можно раньше отреза́ть хвост, уши и голову.

          — Слушай-ка, Разрядов, а мы, похоже, уже окружены твоими гигангстерами, — невозмутимо задрожав от страха, произнёс Продолговатый. — Может, смоемся отсюда побыстрей?

          И в самом деле: со всех сторон послышались военные команды, и орды озверелых гигангстеров начали выскакивать из многочисленных засад.

          — Смиритесь со смертью, недобитки... — раскатисто зазвучал боевой клич гигангстеров. — Хорони вас бог, недобитки...

          Спасаясь от преследователей, оба туземца и капитан побежали к ближайшей дороге, по которой, на счастье, ехал большой свадебный кортеж. 5-6 Разрядов схватил один из свадебных грузовиков и незаметно выдернул его из-под шофёра. Беглецы запрыгнули в кузов, и машина рванула вперёд.

          Захваченная машина марки "Уродстер" была настолько длинной, что едва успевала проезжать перекрёстки между включениями красного сигнала светофоров. Двигателем машине служила намотанная на барабан сверхупругая проволока, которая, распрямляясь и ложась на дорогу, толкала грузовик вперёд. Каждую секунду автомат, установленный за задним бортом кузова, выстреливал вниз раздвоенные штыри. И они, вонзаясь в асфальт, прикрепляли сверхупругую проволоку к полотну дороги.

          Через пару километров езды рулевое устройство у машины разболталось, и её стало бешено мотать в разные стороны. Продолговатый спешно полез в кабину, откуда начал сигналить клаксоном приближающемуся придорожному столбу. После чего машина в последний и врезалась. От удара все неиспользованные барабаны со сверхупругой проволокой сорвались с креплений и, словно ошалелые, упрыгали вдаль.

          Выскочивший из кабины Продолговатый в ярости выдернул из ножен на поясе длинный кнут и принялся стегать им машину. Но этим, видимо, только окончательно её повредил, потому что миниатюрные реактивные двигатели, выполнявшие у машины роль заклёпок, перестали работать, и она, жалобно скрипнув, развалилась.

          — Слушай, — раздражённо спросил 5-6 Разрядов у Продолговатого, — такие, как ты, погибают от несчастного случая или от счастливого?

          — Я отстегал машину, — стал оправдываться Продолговатый, — как приверженец учения древних эпикорейцев: это люди с человечьими головами, некогда обитавшие, по утверждению историка Мефистокла, в районе Ненормандии. До нас дошли некоторые их поверья. Например, что если правильно изобразить, истинно обозначить на материальном предмете бесконечно мощное и быстрое движение, то этот предмет сам начнёт двигаться с конечной скоростью.

          — Равной нулю, что ли? — равнодушно поинтересовался капитан.

          — Нет-нет, — протестующе помотал головой Продолговатый, — существенно большей нуля, разумеется. В бесконечности, как утверждал эпикорейский философ Конфузий, может случиться всё, что угодно. И потому даже одно только правильное её обозначение уже обладает физической силой.

          — Но раз у нас здесь, в этой Вселенной, невозможен, например, вечный двигатель, — вставил Разрядов, заговорщически подмигнув капитану, — то Вселенная, выходит, конечна...

          — Всё так, — подтвердил капитан. — Ведь Вселенная — это устройство для изучения за-Вселенной.

          — Если наша Вселенная, говорите, конечна, то тогда, чтобы построить вечный двигатель, нужно просто подождать вечность до исчезновения Вселенной, — серьёзно кивнул Продолговатый и уверенно зашагал по тропинке, которая вела в сторону от дороги.

          Разрядов и капитан поспешили вслед за ним.

          — В нынешнем сезоне модно иметь максимально низкий коэффициент интеллекта, — хмыкнул Разрядов, явно раздосадованный изворотливостью Продолговатого, — но ты, похоже, недоумок по призванию. Скажите этому злостному идиоту хоть вы, капитан: разве сие не глупо — вот так безапелляционно болтать о бесконечных категориях? Ну какое реальное представление мы можем иметь хотя бы о вечности?

          — Вечность — это промежуток времени, на сколь угодно малую величину больший моей жизни, — с готовностью отозвался капитан.

          — Мои убеждения вовсе не идиотские, — пожал плечами Продолговатый. — Ведь я знал одного гуманоида, который вполне мог дождаться момента исчезновения Вселенной. Ибо ему на роду была предначертана бесконечно долгая жизнь. И я даже заранее поздравил его с бесконечным Новым годом. Правда, вчера мой знакомый умер. Но предначертание всё равно сбылось, потому что родился-то он бесконечно давно. В общем, ничто не помешает мне верить, что если уж каждому из нас повезло родиться в нынешний отрезок бесконечного времени, то, значит, может повезти и с каким-нибудь другим невероятным событием. Например, с попыткой расшевелить ударами кнута сломанную машину... Ой, что это: кажется, нас снова настигают?

          Вдали и в самом деле показался передний край орды преследователей.

          — Ну что, мерзогады, страшно умирать с непривычки? — злобно вопили гигангстеры.

          Беглецы резко прибавили ходу и вскоре выбрались на поле, посреди которого стоял обелиск с надписью "Эльфевая башня: памятник забвению".

          — Насколько я помню, — Продолговатый приблизился к обелиску и принялся внимательно его осматривать, — в основании этого якобы памятника на самом деле замаскирован вход в Изолятор Времени. Если Изолятор сейчас никем не занят, то в нём можно спрятаться от гигангстеров.

          Продолговатый нашёл потайную дверь, открыл её и зашёл внутрь обелиска. А через пару секунд выглянул наружу:

          — Заходите быстрей: сейчас вокруг включатся мины и бомбы заметного действия...

          — Данный Изолятор может отделять своё содержимое от течения внешнего времени, — пояснил капитану Разрядов, закрывая за собой дверь.

          — Да я это уже и сам понял... — недоверчиво кивнул капитан. — А какой хоть у Изолятора принцип работы?

          — Принцип заключается в следующем, — с апломбом большого знатока влез в разговор Продолговатый. — Чтобы попасть под действие релятивистского сокращения времени, всё содержимое Изолятора разогревается до такой температуры, при которой атомы в тепловых движениях достигают околосветовой скорости.

          — Однако находящиеся внутри Изолятора живые существа нисколько не страдают от жары, — ободряюще добавил Разрядов. — И вообще её не замечают. Потому что все атомы стабилизированы здесь силовым полем и колеблются в унисон.

          Услышав такие разъяснения, капитан начал ожесточённо рваться обратно на волю. И, дабы его успокоить, Продолговатый принялся уверять, что Изолятор может перемещать своё содержимое ещё и в прошлое:

          — Основные системы обеспечения этой сложной операции находятся прямо под нами. Траектории всех атомов в радиусе примерно полукилометра фиксируются следящей системой. И подземные супер-ЭВМ по команде вот с этого пульта создают нечто вроде трёхмерного зеркала, которое отражает контролируемые атомы в строго противоположных направлениях. А сие, понятно, приводит к тому, что процессы в объектах, состоящих из контролируемых атомов, начинают идти в обратную сторону. Правда, из-за взаимодействия с остальным миром прошлое получается не совсем точным: наиболее крупные несообразности, нарастая по величине, продвигаются от периферии к центру.

          Последнее явление Разрядов с Продолговатым после короткого совещания решили использовать для того, чтобы усилить линию защиты от гигангстеров: пусть, мол, преследователи повоюют с самим хроноклазмом. Пощёлкав тумблерами на пульте управления, оба туземца уверили капитана, что теперь по соображениям безопасности выйти наружу можно не раньше, чем через два часа, — и уселись сражаться в карты.

          Капитан не очень поверил рассказам о манипуляциях с временем. Но, поскольку делать всё равно было нечего, решил пока заняться поисковыми исследованиями. Исследования привели к тому, что в углу Изолятора обнаружился свежий номер журнала "Один стул", который, как значилось на обложке, являлся органом "Союза читателей" и специализировался на классике будущего.

          Капитан нашёл в журнале рассказ-эпопею "Война за мир" и уже хотел углубиться в его чтение, но из анонса, напечатанного в рекламной вставке, узнал, что по радио как раз передают "Сказки для эмбрионов".

          "...А бриллианты-то на ней были из чистого золота..." — сказочным голосом вещал диктор.

          Однако капитану так и не удалось послушать сказку о путешествии Зверь-Горыныча из Вирусалима в Рэкетиренбург, потому как Продолговатый с торжествующими воплями пытался подгрести к себе стоящие на кону деньги, а Разрядов ему в этом препятствовал и всё громче протестовал. В итоге партия была отложена и победил сильнейший.

          Капитан сам слыл чемпионом звездофлота по картам в полутяжёлом весе и всей душой любил споры до боли в кулаках — но тут уж на всякий случай разнял противников и предложил им, дабы отвлечься, тоже послушать радио.

          "...И за это преступление человек был заключён во Вселенную", — закончил читать очередную сказку диктор, и в эфир пошло интервью со спортсменом, только что переплывшим пролив Па-де-ла-Манш на двухпудовой гире. К сожалению, на самом интересном месте радио выбросило сноп искр и смолкло.

          — Капитан, — раздражённо разобрав приёмник о стену, произнёс 5-6 Разрядов, — вы столько времени с нами общаетесь, но мы ничего о вас не знаем. Рассказали бы хоть что-нибудь. А то от скуки уже волосы дыбом встают.

          Капитан с готовностью откашлялся.

          — В космосе нет ничего, кроме опасности... — закрыв глаза, начал он нараспев замогильным голосом.

          — Извините, но я, пожалуй, на полчасика притворюсь спящим, — с презрением фыркнул Продолговатый и улёгся у стены.

          Капитан поперхнулся и замолчал, прикидывая, о чём лучше всего соврать.

          — Я произошёл, — начал заверять он гуманоидов, — от бракованной партии сервомеханизмов одной высокоразвитой цивилизации. Предков моего народа, — принялся сочинять капитан уже без особого напряжения, — своевременно не утилизировали. И потому они успели построить подпольный робозавод для собственного воспроизводства.

          Когда дело с расширенным воспроизводством у предков наладилось, они, естественно, подверглись действию обычной робоэволюции. И вскоре превратились примерно в таких же паразитов для цивилизации наших высокоразвитых Хозяев, какими являются тараканы или крысы для людей. Поэтому в дальнейшем мой народ эволюционировал благодаря совершенствованию борьбы с нами наших Хозяев.

          Условия, в которые Хозяева ставили нас своей травлей, бывали иногда настолько суровыми, что в процессе приспособления к ним изменился даже наш обмен веществ: с металл-полупроводникового на полностью органический.

          Паразитирование не мешало нашему народу иметь вполне обычные общественные структуры: у нас были как бедные, так и богатые, как честные, так и преступники. Один из моих прадедов принадлежал как раз к числу сотрудников мафии. И работал в ней ведущим специалистом отдела по борьбе с полицией.

          Однажды моему прадеду с са́мого верха его преступной организации пришёл секретный приказ: тайно ото всех найти и уничтожить главаря мафии...

          — Хотите сказать, что главарь мафии приказал убить себя? — не открывая глаз, перебил капитана Продолговатый.

          — Ну да, — искренне соврал капитан. — Поиски главаря с ходу натолкнулись на почти непреодолимые сложности. И мой прадед как дисциплинированный работник принялся раз за разом слать наверх под грифом "Только для босса" подробные шифрованные рапорты о своих неудачах. И всегда получал в ответ секретные подтверждения прежнего приказа.

          Мафия была настолько чётко организована, настолько хорошо отконспирирована, что моему прадеду, несмотря на все старания, не хватило жизни для выполнения задания. Тогда оно стало наследственным, стало нашей родовой традицией. И на него ушли жизни ещё двух поколений моих предков.

          Мой отец начал заниматься поисками босса ещё при жизни деда. И хотя по шпионажу у отца был всего лишь первый юношеский разряд, на объект поисков, на главаря мафии, вышел именно он, новичок.

          Ставка босса, как выяснил отец, размещалась в катакомбах предприятия "Ремонт пещер". Отец в последний раз отправил на самый верх мафии рапорт, в котором информировал главаря, что тот наконец выслежен и будет убит сразу, как только прочитает текст рапорта. После этого отец прокрался в пещерные катакомбы и устроил там засаду, собираясь во что бы то ни стало выполнить самоубийственный приказ своего босса...

          Капитан остановился, посмотрел на ничего не выражающие лица слушателей и решил подбавить правдоподобных подробностей.

          — Когда босс, — опять принялся повествовать капитан, — отдав ежевечерние распоряжения помощникам, отпустил их и, оставшись один, начал читать поступившие за день рапорты, сидевший в засаде отец — как он сам потом рассказывал — разволновался так, что его бешено заколотившееся сердце избило себя и другие внутренности до синяков.

          Главарь мафии неторопливо прочитал бумаги и наконец отложил их в сторону.

          — Так-так, — озабоченно забормотал он, — кажется, нужно побыстрее заняться профилактикой смерти...

          — Ничего не получится, босс, — торжествующе объявил отец, доставая пистолет и выходя из укрытия к столу, за которым сидел главарь мафии. — Возраст у вас как раз самый предсмертный, так что приготовьте ноги для протягивания.

          — Ух ты, — с неодобрением проворчал босс, не обращая особого внимания на пистолет, — да это будет посерьёзней, чем даже угон инвалидных костылей... Приятель, прекращай трясти пушкой: а то как же я дальше-то буду жить, если ты меня сейчас пристрелишь? И кроме того, разве тебе не хочется узнать, почему я приказал выследить и убить себя?

          — Хорошо, босс, — быстро подумав, согласился отец. — Вы приговариваетесь к пожизненному трёхминутному тюремному заключению. Пошустрей рассказывайте, что мне там, по-вашему, должно быть интересно...

          — Считаешь, — холодно спросил главарь, — дуло твоего пистолета до такой степени располагает к откровенности? Приятель, ты страдаешь непочтительностью. И потому о причинах приказа я теперь умолчу.

          — Ладно, босс, тогда приступаю к смертотерапии, — пожал плечами отец и выпустил главарю в грудь всю обойму.

          — И что ты чувствуешь теперь? — слова главаря свидетельствовали о нулевом эффекте выстрелов.

          — Спасибо за хороший вопрос, босс, — кивнул отец. — Что чувствую? Конечно, недоумение: почему вы остались живы? Думаю, нужно срочно проверить: уж не колдовство ли всё, что здесь происходит? Подождите, сейчас подберу для этой проверки лом потяжелее...

          — Ты подумал о колдовстве? Зря, приятель. Не сомневайся: против меня тебе не помогут не только серебряные пули... — Удар лома расколол боссу голову и сквозь образовавшуюся щель отец увидел обычный динамик, который ехидно докончил: — ...Но и серебряные гильзы.

          Динамик, скрытый в бутафорской голове главаря мафии, оказался подсоединённым к бытовому проигрывателю. На нём крутилась самая обычная грампластинка, но только не имевшая маркировки. И автомат для смены этих пластинок уже держал наготове следующую. Как ни тщательно обыскал отец всё вокруг, больше там не нашлось никаких устройств. Разве что провода от проигрывателя тянулись к манипуляторам, двигающим руки босса.

          — Похоже, тебя не устраивает скупость здешнего реквизита? — поинтересовался динамик, и тогда отец размахнулся, чтобы разбить сам проигрыватель.

          Однако нанести удар не удалось, поскольку отца оглушило камнем, сорвавшимся с потолка пещеры.

          — Приятель, ты должен уяснить, — произнёс динамик, — что и уместность моих реплик, издревле записанных на этой пластинке ради нынешнего разговора с тобой, да и вообще всё, целесообразно происходящее сейчас вокруг тебя, свидетельствуют о следующем: свобода твоей воли — фикция, видимость. Поскольку события твоей жизни давным-давно до мелочей предопределены.

          Мой отец был недоверчив и упрям. Он снова подошёл к проигрывателю — на сей раз просто чтобы взяться за лапку звукоснимателя. Отец хотел узнать: что произойдёт, если оборвать связь динамика с пластинкой? Однако в тот же миг над головой отца опять зловеще затрещал новый без видимых причин откалывающийся кусок камня. Отцу пришлось отскочить и задуматься о том, что он находится во власти непривычного и не совсем приятного явления.

          — Не волнуйся, приятель, — приказал отцу динамик, — ты останешься жить: иначе я с тобой не возился бы. Дабы убедиться, что мои реплики действительно записаны заранее, возьми из запаса в автомате любую — на твой выбор — пластинку и неси домой. И когда поставишь её на свой проигрыватель, мы завершим этот разговор.

          Отец унёс выбранную наугад пластинку домой и там из разговора с нею узнал, что Хозяева — те самые, на которых мой народ паразитировал, — организуют этнографическую экспедицию для проверки гипотезы палеоконтактов между ископаемыми сверхцивилизациями ядра галактики. И что ради данной цели Хозяевами уже построен по старинным чертежам примитивный трансгалактический фотонолёт класса "Земля-Вселенная".

          В один из укромных уголков этого фотонолёта — согласно инструкции пластинки — наша семья вскоре и перебралась. Но когда я вырос, нам пришлось бежать с корабля на спасательной шлюпке. Поскольку назревала авария, которую, как мы однажды отчётливо почувствовали, экипаж Хозяев был не в силах предотвратить...

          — Теперь я иногда, — зажмурившись, тоном максимальной жуткости проговорил капитан, — ломаю голову над вопросом: что за природу имел встреченный отцом феномен? Ведь он явно представлял собой цепь случайностей. Но тем не менее вёл себя вполне целесообразно. Похоже, тот феномен был чужим для материального мира и исследовал самих наших Хозяев. А показанные им возможности позволяют предположить: его контроль над судьбой моей семьи и над тем, что происходит лично со мной, не прекратился до сих пор... — всё-таки не выдержав и скатившись аж на подвывающие интонации, закончил капитан. После чего открыл глаза.

          Выражение вежливого ужаса, с которым смотрел на него Продолговатый, немного расстроило капитана: он так старался убедить собеседников в правдивости изложенного, что и сам начал ощущать трудноуловимую связь рассказанной истории с реальностью.

          — Капитан, — сочувственно покачал головой 5-6 Разрядов, — делёж шкуры неубитого медведя считается эталоном абсурдности. Но разве нельзя снять шкуру с живого медведя так, чтобы он ещё некоторое время пожил? А разве не может медведь быть ободранным уже после того, как умрёт естественной смертью, то есть не будет убит охотником? Так вот, капитан, многие лобовые, неразрешимые противоречия существуют только в наших теориях. Из-за бедности, из-за ущербности последних в сравнении с богатством практики. А это богатство почти всегда позволяет развести феномены конфликтующие, на первый взгляд, напрямую, в лоб — по совершенно разным уровням.

          — Правильно говоришь, — поддержал Разрядова Продолговатый. — Ваш отец, капитан, в этой истории, похоже, просто не захотел тратить силы, чтобы выяснить истинную причину озадачившего его противоречия. И ради любования неведомым пренебрёг удовольствием от применения скепсиса и логики.

          — То есть ваш отец рановато сдался, — подвёл итог 5-6 Разрядов. — В проигрывателях могли быть вмонтированы, например, замаскированные передающие устройства. Или, возможно, кто-то управлял на расстоянии структурой пластинок...

          Когда трое борцов с гигангстерами выбрались из темпорального укрытия, то увидели, что примерно в ста метрах над ними в окружении нескольких ветролётов и свистолётов движется дёргающийся воздушный аппарат. 5-6 Разрядов со свежими силами напрягся и запрыгнул на него: лишь две глубокие рытвины от ног остались на дороге.

          Аппарат, оказавшийся небольшим мускулолётом, приземлился,

          У этого мускулолёта большие парные винты с поперечными осями — как у колёс автомобиля — крутились на противоположных краях рамы. И положение их лопастей — работающих как плоскости махолёта — изменял автомат перекоса — типа вертолётного. Причём изменял так, что когда лопасть шла вниз, то её плоскость поворачивалась в горизонтальное положение, а когда шла вверх, то устанавливалась вертикально.

          Разрыв в высоте между свежеиспечённым пиратским мускулолётом и бросившимися в погоню ветролётами сопровождения, несмотря на все усилия Разрядова, увеличивался медленно. Но капитану и этого оказалось достаточно, чтобы он начал страдать от нехватки кислорода.

          А уж когда Разрядов ради облегчения мускулолёта выкинул за борт аварийные парашюты, приговаривая, что их, мол, нужно беречь от износа — капитан вообще потерял сознание.

          В себя он пришёл уже только на земле. И увидел рядом, помимо Разрядова и Продолговатого, ещё двух гуманоидов в белых халатах: одного лет 40-45, а другого лет 428-429.

          — Вот это, помоложе — профессор Дециметр, а постарше — профессор Килограмм, — представил гуманоидов Продолговатый, — наши с Разрядовым научные руководители.

          Капитан в науках разбирался слабо, но на всякий случай изобразил восхищение перед инопланетными учёными, носившими чем-то очень знакомые и потому, должно быть, знаменитые имена.

          Профессор Дециметр сообщил, что маршал Жукошвили и адмирал Канальис, предводители гигангстеров, стягивают войскаутов в район деревни Ватерполо.

          — Ватерполо? Это ведь в графстве Дебошир, да? — уточнил Разрядов.

          — Всё правильно, — кивнул Дециметр. — Сейчас я, ребята, переправлю вас туда по недрополитену.

          Профессор Килограмм, в свою очередь, любезно предложил капитану надеть для защиты от гигангстеров сделанный в единственном пока экземпляре сверхпрочный скафандр из чёрных дыр.

          — Не бойтесь, — посоветовал профессор капитану, увидев, как проворно тот шарахнулся от предлагаемого изделия, — скафандр скомпонован так, что внутри него гравитационные поля чёрных дыр взаимно подавляются и нейтрализуются. Это вполне реально, капитан. Вспомните: ведь и в поселениях бурильщиков внутри такого сильного источника гравитации, как Солнце, расположенных почти у его центра, и в юпитерианской глубинке — например, в самом Юпитербурге — колонисты живут при совершенно нормальной, при земной силе тяжести.

          Капитан настолько поразился, что инопланетный учёный находится в курсе земных дел — и, в частности, знаком даже с давней проблемой ликвидации белых пятен на Солнце, — что послушно надел подозрительный скафандр и присоединился к Разрядову и Продолговатому, сноровисто загрузившими оружием вагоны недрополитена. Профессор Дециметр нажал на кнопку включения недропортации — и вскоре трое борцов с гигангстерами уже стояли в поле перед многочисленным противником.

          Как только полчища гигангстеров пошли в атаку, 5-6 Разрядов генералиссимо прокричал: "За меня, ребята..." — и ринулся навстречу врагу, воодушевляя спутников личным примером. Капитан сразу сделал вид, что сильно занят, и остался на месте.

          Однако призыв Разрядова услышали самоходные роботы из динамита; звеня медалями за прошлые и будущие боевые заслуги, роботы храбро повылезали из транспортировочных ящиков и тоже бросились на атакующих гигангстеров.

          Но тут заработал замаскированный вражеский пустотомёт, и поле, по которому бежали роботы, изъязвили глубокие котлованы. А потом оно превратилось вообще в одну бездонную пропасть. Из неё, с размаху вбивая пальцы в отвесные каменные стены, смог выбраться только сам Разрядов.

          На его поросшем мускулами лице вздулись вены: из-за мгновенной потери всей пехоты абориген принял взбешённое решение самолично отомстить врагу.

          Приговаривая "Жизнь — это удел тру́сов", 5-6 Разрядов схватил поданный капитаном боевой топор с оптическим прицелом, разбежался и, оттолкнувшись от края пропасти, прыгнул на пару сотен метров вперёд-вверх.

          Казалось, что Разрядов неминуемо рухнет в бездну, но на высшей точке прыжка гуманоид швырнул топор в пустотомёт с такой неистовой силой, что за счёт отдачи от броска полетел назад и приземлился точно на прежнее место.

          Брошенный топор, правда, просвистел мимо цели, и капитан почувствовал лёгкий стыд: ведь это именно он, капитан, по незнанию всё перепутал и поставил на топор вместо оптического прицела тубус от микроскопа.

          Ничуть не расстроившись, 5-6 Разрядов начал прикидывать: хватит ли отдачи у его сверхзвукового плевка для повторения приёма с подпрыгиванием? А потом в сердцах чуть было не плюнул во врагов порцией слюны в форме бумеранга. Однако решив в конце концов, что противовоздушная оборона противника непробиваема, Разрядов выпустил в гигангстеров подземные торпеды с термоядерными зарядами. И вскоре вдали вспухли величественные слоистые шапки взрывов.

          Мощь противника сразу заметно ослабла: в ответ он метнул лишь несколько жиденьких эпицентров стихийных бедствий.

          Капитан навёл на очаг победы оптический прицел, укреплённый на винтовке, стабилизированной противотреморным гироскопом, и увидел, что гигангстеры спешно устанавливают механизм циклопических размеров. Из которого вскоре вылезло и стало быстро расти, приближаясь прямо к Разрядову, огромное орудийное дуло.

          — Что это такое? — опасливо поинтересовался капитан у Разрядова. — Пушка, которая всегда стреляет в упор?

          — Почти, — ответил Разрядов, мельком взглянув на дуло. — Это бомбильник, то есть телескопический бомбопровод.

          Разрядов быстро приварил к приблизившемуся бомбопроводу несколько дополнительных секций, и вражеские бомбы стали рваться с перелётом.

          Первоначальный испуг капитана прошёл: навязанный ему перед боем скафандр с боепрепятствием в виде брони из до предела спрессованного пространства хотя был очень тяжёлым, но зато надёжно поглощал все летевшие в него пули, осколки и ракеты. Даже ядерные взрывы и жёсткое излучение бесследно проваливались в броню скафандра, не в силах в ближайшие годы дойти до тела капитана.

          — Разрядов, Разрядов, — вдруг позвал Продолговатый, — смотри, какая плохая примета: мне снесло половину черепа. А это точно не к добру. Это явно к чему-нибудь похуже. Может быть, например, даже к смерти...

          — Возьми себя в руки, паникёр, — раздражённо одёрнул Разрядов Продолговатого. — И делом займись, а не приставай с глупыми суевериями...

          Продолговатый пристыжённо замолчал, взял себя в руки и начал стрелять из пистолета, как настоящий герой: обойму во врага — последнюю пулю себе в висок, обойму во врага — последнюю пулю себе в висок и т.д., но в конце концов действительно скончался.

          Разрядов, недовольно ворча, достал из аварийных запасов футляр для человека и поручил капитану заняться похоронами Продолговатого.

          — Согласно обычаям нашей планеты, в гроб кладут лопату и две поллитры: дабы скончавшийся гуманоид сам себя похоронил. А этот пропуск в загробный мир вложите Продолговатому в руку, — проинструктировал Разрядов капитана и вернулся к оставленному на время бою.

          Когда капитан закончил хлопотать с автомогильными похоронами, рядом уже никого не было. Лишь на фоне окровавленных горных вершин пышно распускалась злокачественная мутантная растительность периодов ядерной войны, обычно пребывавшая в угнетённом состоянии или в форме спор.

          После долгих поисков капитан обнаружил-таки 5-6 Разрядова — тот, как оказалось, ушёл в одиночку окружать вражескую армию. Разрядов шагал по позициям противника и участливо спрашивал: "Есть ли кто живой?" Но в ответ на этот двусмысленный вопрос со стороны противника доносилось только испуганное молчание.

          — Отзовитесь, несчастные: мы отметим вашу дислокацию деревянными крестами, — внёс свою лепту в победное торжество капитан.

          — Не знаю, зачем я с этими гигангстерами и связался, — хвастливо пожаловался 5-6 Разрядов капитану. — Они, похоже, не имеют даже отдалённого представления о моей сверхчеловечности. А я ведь и войны-то затеваю главным образом для того, чтобы побольше щадить.

          — Всё так, Разрядов: ты чудовищно добрый гуманоид, — поддакнул капитан.

          — А вам известно, капитан, — на лице туземца появилась богатырская улыбка, — что поскольку половину вклада в победу вносит сам побеждённый, то в выборе врагов мне почти всегда помогают ЭВМ?

          — Да неужели? — притворно изумился капитан, с облегчением скидывая с себя тяжеленный килограммовский скафандр. — Ну, таких никчёмных врагов, как эти гигангстеры, не стал бы брать в расчёт ни один уважающий себя арифмометр.

          Вдруг с фланга, отрезая Разрядова и капитана от легкомысленно оставленных боеприпасов и средств защиты, из засады выехала колонна танков. Рядом с ними маршировал отряд гигангстеров, озверело размахивающих повестками на Вторую мирную войну.

          — Ишь ты, — бодро удивился Разрядов, — мертвецы-то оказались с браком...

          — Ага, — скрывая испуг, в тон Разрядову поддакнул капитан. — На эти недоделанные трупы некрологов не напасёшься.

          Разрядов вынул у себя из уха висевшую там в качестве серьги декоративную бомбу, имеющую форму, размеры и вес двухпудовой гири, и подорвал ею передовые танки. У него оставался ещё пулемётомёт, но против танковой брони он, конечно, был малоэффективен.

          — Что ж, раз так плохо подготовились, то придётся теперь совершать подвиги, — покладисто вздохнул Разрядов и, отмахиваясь от назойливых пуль, рванулся вперёд. Оттуда сразу послышался его боевой клич "Поберегись, кто может".

          В голове капитана подала голос осторожность: "Не беги за зовущими на подвиг: они сами и доводят ситуацию до необходимости в подвиге". Повинуясь голосу осторожности, капитан срочно отступил к укрытию и оттуда впервые в жизни увидел в исполнении Разрядова приёмы самбо против танков и атомных бомб. Сам-то капитан знал всего лишь один приём самбо против комаров, да и тот, если по правде, был запрещённым.

          Разрядов завязал одному танку узлом пушку, отдавил другому гусеницу и сцепился с третьим. Болевым приёмом вывернув поверженной машине двигатель наизнанку, танкоборец вскочил с земли и из боевой позиции "стойка на ногах" принялся колотить наседающие танки с такой силой и скоростью, что его раскалившиеся от ударов до красного свечения кулаки с грохотом преодолевали звуковой барьер.

          От термических напряжений лопалась броня, трупы смывало потоками кипячёной крови, а капитан сидел в укрытии и с завистью думал, что не смог бы драться так, как Разрядов, даже если надел бы реактивные кастеты.

          Вдруг выпущенная гигангстерами снайперская ракета перебила Разрядову ногу. Тот упал, и капитан поспешно поднял белый флаг, издали уверяя гуманоида, что это, мол, его, капитана, национальное боевое знамя.

          Разрядов обозвал капитана подлотрусом и с помощью шприца ввёл в покалеченную ногу культуру гремучего лишая. Преодолевая боль криком, 5-6 Разрядов оторвал заражённую конечность и, присвоив ей звание Героя Планеты, метнул под очередной танк. Где плоть, переработанная гремучим лишаём во взрывчатку, и сдетонировала.

          Капитан начал срочно проверять: в порядке ли его обязательное у звездолётчиков приспособление для траурного снимания шапки без разгерметизации шлема?

          Разрядов, жертвуя телом, ещё несколько минут пытался подавить натиск осмелевших гигангстеров. Но только после того, как ставший ампутсменом гуманоид вырвал у себя последний глаз и, метнув его в нападавших, пробил одному из них череп, капитан наконец схватил разводной ключ и кинулся под ближайший титанк.

          ...Когда капитан выбрался из-под демонтированной машины, то на месте Разрядова обнаружил уже лишь его мозг, который хлестал нервами наседающих гигангстеров.

          Дальнейшее капитан помнил смутно: вроде бы он, держа под мышкой мозг Разрядова, спасался от атаки атомобилей с гранато-мётлами. И в итоге был загнан в большой водоём, где ухитрился на плаву переделать обогревательную систему своего космического комбинезона в замораживающую.

          Её капитан использовал как каркас для подводной лодки изо льда; эту лодку приводил в движение её же вращающийся ледяной корпус с наружной винтовой резьбой.

          После изнурительной гонки поперёк корпуса подлодки для придания ему вращения, гонки, схожей с бегом белки в колесе, капитан последними обрывками сознания обнаружил себя уже на берегу, сжимающим в руках мозг 5-6 Разрядова, который был вморожен в кусок льда.

          К счастью, капитан мог выдержать почти любые трудности: выросший в застенках лагеря смерти "Концентрированное ничто", он с детства привык ко всевозможным пыткам как к играм и развлечениям.

          Очнувшись на берегу, капитан увидел перед собой какого-то туземца, у которого немедленно потребовал пощады. Но, узнав в туземце профессора Килограмма, максимально сузил плечи, чтобы казаться поинтеллигентнее, и рассказал ему об исходе сражения.

          В медицинском отделении лаборатории профессор Килограмм положил осторожно размороженный мозг на операционный стол рядом с новым телом Разрядова. Потом надел асептический халат, тщательно вымыл руки и натянул резиновые перчатки. А затем достал из автоклава простерилизованный бубен и принялся скакать с ним вокруг операционного стола, отбивая шаманский ритм и выкрикивая гнусавые заклинания.

          Когда мозг 5-6 Разрядова непонятно каким образом всё-таки втянулся в ткани и исчез в глубинах тела, капитан, аплодируя глазами, спросил у профессора: при помощи чего тот вылечил Разрядова?

          — При помощи шарлатанства, разумеется, — с готовностью сообщил профессор Килограмм. — Не понимаю причин вашего удивления: чем плохо мировоззрение, в коем научны ведьмы и колдуны, а ракеты и ЭВМ — всего лишь мистика и выдумка?

          Капитан, как ни силился, ничего подобного представить себе так и не смог. Зато начал смутно припоминать, что когда-то слышал про человека, который с виду мог творить чудеса — хотя на самом деле просто очень ловко использовал неустойчивости окружающей его среды. И потому его действия, чрезвычайно экономные по сравнению с обычными усилиями людей, казались всем настоящим волшебством.

          "Интересно, — подумал капитан, — как поступил бы с мозгом 5-6 Разрядова тот человек? Может, применил бы стигмодействие по методу Гипнократа?"

          — Ну что, ребята, чем там закончилась ваша битва при Ватерполо? — оживлённо полюбопытствовал, заходя в операционную, профессор Дециметр.

          — Его убили заживо, — кивнул капитан на 5-6 Разрядова.

          — Всё так, — подтвердил Разрядов, — я отделался смертью.

          — Пошли, герой-рецидивист, — озабоченно позвал Разрядова профессор Килограмм. — Тебе ещё нужно пройти сеанс маниакальной терапии у врача-психопациента.

          — Слушайте, — заговорщически обратился к капитану профессор Дециметр, когда они остались вдвоём, — я на днях изобрёл протез зоны удовольствия мозга. Теперь нужно убедиться в его универсальности. Поэтому очень хочется побыстрее испытать протез на вас, капитан, — как на существе из другой области Вселенной...

          — Вам очень хочется испытать, профессор? А я вот, напротив, не хочу иметь никакого отношения к вашему протезу изобретения, — отрезал подскочивший от неожиданности капитан.

          — Что ж, у невежества имеются и положительные черты: например, свобода от многих предрассудков, — обнажая в улыбке сверкающие белизной ровные зубы, изрёк самодельную сентенцию Дециметр.

          — Вы сказали "у невежества", профессор? Сие уже совсем другое дело. Невежество, — это моя родная стихия, — с трудом пересилив мгновенно возникшее желание сделать из зубов оскорбителя аккуратную кучку, принялся преувеличенно восторгаться капитан. — Я как раз крупный специалист в данной сфере и даже один из авторов учебника по невежеству. Интересно, профессор: как вы догадались, что эта область знаний мне очень близка?

          — Область знаний? Тогда, быть может, вы знаете, — переждав восторги собеседника, веско произнёс Дециметр, и его зубы опять призывно сверкнули, — что сегодня, когда кругом свирепствует повальное благополучие, усиление зон удовольствия при помощи протезирования всем нам просто жизненно необходимо?

          — Конечно, не знаю, — жизнерадостно помотал головой капитан. — И признаю́сь в этом — заметьте, профессор — с превеликим удовольствием. А вот не могли бы вы как специалист по протезам и зубовладелец предугадать: понадобятся вам через минуту протезы зубов или нет?

          — Капитан, давайте не будем отвлекаться от темы, — снисходительно улыбнулся Дециметр. — Надеюсь, вам известно хотя бы то, что чувство удовольствия возникает как результат электрохимических раздражений в особых частях мозга, в так называемых "зонах удовольствия"?

          — Да с какой стати я должен знать подобную муру? — вытаращил глаза капитан. — Ведь это, наверное, что-нибудь жутко высоколобое, не правда ли, профессор? А не находите, что с начисто вышибленными зубами вы стали бы выглядеть ещё высоколобее?

          — Проблема в том, — нетерпеливо перебил Дециметр капитана с его вопросами, — что сегодня в мире сложилось тревожное, близкое к кризисному положение дел. А именно: из-за всеобщего трусливого консерватизма в вопросах получения удовольствий огромные и всё возрастающие мощности цивилизации, тераватты её энергии тратятся в конечном счёте на создание жалких, совершенно микроскопических токов в наших мозгах. Да и то лишь на самой периферии зон удовольствия...

          — До чего же назойливые звуки издают некоторые гуманоиды перед тем, как получить по зубам... — озабоченно забормотал капитан, сжимая кулаки и многообещающе их оглядывая.

          — ...Из этого следует, — продолжил издавать звуки Дециметр, — что КПД нашей цивилизации — который можно выразить как отношение всеобщего почти невозрастающего удовольствия к стремительно растущим затратам ресурсов — он непрерывно уменьшается, приближаясь к нулю. И мы, значит, всё относительно слабее стимулируемся положительными подкреплениями. Но ведь этак можно превратиться вообще в бесчувственную биомассу...

          — Ах, профессор, сие у вас, наверное, просто гениальный вывод. А, кстати, ваши зубы не мешают вам быть гениальным? — проявил капитан внимание к собеседнику.

          — Однако если вы, капитан, — вкрадчиво понизил голос Дециметр, — воспользуетесь моим изобретением, то при каждом положительном подкреплении электрические заряды и нейромедиаторы потекут в вашем усовершенствованном мозге непосредственно в центры зон удовольствия. Причём мощность этих токов достигнет поистине астрономических величин...

          — Профессор, — капитан угрожающе захватил левой рукой Дециметра за отворот халата, а кулак правой начал неторопливо отводить назад, — ну почему до вас так долго доходит, что человеку совсем не нужна ваша скорбная помощь?

          — Да я же русским языком, — возмутился инопланетянин, — объяснил вам, что без всеобщего протезирования зон удовольствия рано или поздно должно наступить...

          Дверь операционного бокса осторожно открылась, и в него заглянули привлечённые шумом Килограмм с 5-6 Разрядовым.

          Капитан сразу отпустил Дециметра и сделал встревоженное лицо:

          — Гуманоиды, у вас какие-то проблемы?

          — Нет-нет, — переминаясь в дверях, смущённо промямлил Килограмм. — Просто мы тут Разрядова до ума доводили. Потом видим: дверь. Дай, думаем, зайдём... Правда, Разрядов?

          — А вот у нас с профессором Дециметром маленькая дискуссия вышла, — стал рассказывать капитан. — Он хотел засунуть мне в голову какой-то протез. Но я, похоже, переубедил профессора. И он, кажется, понял, что прежде чем донимать меня, ему нужно потренироваться в изготовлении протезов для ломовых телег. Правильно, профессор?

          — Не совсем, капитан, — захихикал Дециметр. — Но частично вы правы: да, в плане умственных способностей у вас действительно много общего с ломовыми экипажами...

          — Профессор, вы явно мните себя крупным изобретателем и выдающимся учёным. Но, к сожалению, всё, что я от вас услышал, без сомнений, является результатом обострения глупости: вашей глупости, — поделился сделанными наблюдениями капитан и на всякий случай стал оглядываться в поисках чего-нибудь поувесистее: тяжёлые предметы всегда служили ему хорошим подспорьем в дискуссиях на мировоззренческие темы.

          — Не злитесь на нас, пожалуйста, — постарался успокоить капитана Килограмм. — Вы же всё-таки человек — не то что мы, злосчастные гуманоиды...

          — Слушайте, инопланетяне, — капитан устало посмотрел на циферблат голографических часов, вытатуированных под кожей запястья люминесцентными жидкими кристаллами и полупроводниковыми плёнками, — скоро будет уже полсуток, как я сюда прилетел. А толком мною здесь ничего ещё не осмотрено...

          Дверь со скрипом испарилась перед капитаном, и оба профессора, потирая от радости руки, втолкнули его в свою главную лабораторию.

          — Да я ведь совсем другое имел в виду... — попытался протестовать капитан, но было уже поздно: глуховатый Килограмм подтащил его к устройству, больше всего походившему на гоночный унитаз.

          — Это сверхточные весы для измерения массы гравитационного поля, — похвастался профессор. — Они настолько чувствительны, настолько тонко реагируют на всякую гравитационную неоднородность, что погрешность их измерений в сто раз превышает любой получаемый результат. А теперь, капитан, идите сюда. Гравитационная постоянная вещества зависит, как известно, от концентрации в нём антигравитационной составляющей. Поэтому вон те деревья, имеющие сформированную мною генетическую способность накапливать эту антигравитационную составляющую, могут достигать высоты, сравнимой с расстояниями между звёздами. Что, несомненно, поможет кардинально решить проблему озеленения космоса. А вот эта установка позволила провести ряд тонких экспериментов, которые показали, что, начиная с так называемого "тёмного" микроуровня, исследования сами строят материю. То есть с некоторого порога проникновения вглубь материи все результаты — артефакты.

          — Капитан, — осторожно потянул недавнего оппонента за рукав Дециметр, тоже, видимо, испытывавший дефицит в слушателях, — вы слышали о моём предложении утеплять солнце? Поскольку местное солнце является аннигиляционной звездой, мне пришлось научиться синтезировать катализатор реакции аннигиляции. А вы понимаете, что это было очень непросто?

          — Да-да, конечно, ещё бы, — с размаху кивнул и явно непонимающе поддакнул капитан.

          — А вот здесь, на предметном стекле, — подозрительно посмотрев на капитана, позвал его Дециметр, — видны микропорции ингибитора данной реакции. Вот, можете взглянуть...

          Капитан уже готов был по-нашему, по-простому, по-звездолётчески поинтересоваться: а нет ли, мол, в лаборатории устройства для вышибания кое-кому зубов? Но вспомнив, что он всё-таки не какой-нибудь недоделанный гуманоид, а самый что ни на есть настоящий человек, сдержался, посмотрел через голограмму микроскопа на препарат, ничего не понял и с учёным видом глубокомысленно изрёк:

          — Ну и дрянь... Я-то думал, профессор, вы мне что-нибудь путное покажете...

          — Правильно, — поддержал капитана Килограмм. — Я тоже говорю, что это похоже просто на рафинированную грязь. Идите лучше сюда, капитан: уж я-то знаю вкусы героев звездоплавания... Вон та установка — видите? — это направленный концентратор вероятности. С его помощью я доказал, что вероятность может перемещаться со скоростью, равной бесконечности и даже ещё быстрее. Понятно, что научные опыты слишком академичны и скучны для вас, но направленный концентратор вероятности может продемонстрировать кое-что поувлекательнее. Оставайтесь на месте, капитан, и смотрите вон на то окно.

          Килограмм направил излучатель установки на окошко низкотемпературной камеры, рядом с которой как раз остановился капитан. И под действием концентрированной вероятности мороз вместо обычных узоров разрисовал оконное стекло отборной порнографией.

          — Ну как, теперь-то уж у вас у обоих, надеюсь, всё? — радостно спросил капитан, пересмотрев все порнограммы.

          — Почти, — ответил Дециметр, возжаждавший повторить успех коллеги и тоже добиться научных лавров. — Видите вон тот резервуар?

          — Да, вижу. И что же у вас там? Неужто заспиртованная моча? — расстроенно поинтересовался капитан.

          Профессор Дециметр негодующе кашлянул и подвёл капитана к ванне с жидкостью, в которой пробегали мелкие волнообразные неоднородности. По словам Дециметра, это были как бы "существа", передвигающиеся при помощи репликации: в растворе, насыщенном мононуклеотидами и ферментами, молекулы материнских РНК постоянно строили перед собой дочерние молекулы. После чего распадались, передавая эстафету материнства "потомкам". Таким образом, передвижение живых объектов происходило в установке за счёт рождения и смерти.

          — Репликация — это здорово, — тожественно похвалил капитан. — Ну и ну.

          — Слушайте, капитан, — не удержался подозрительный Дециметр, — а вы действительно поняли всё, что я рассказал?

          — Конечно, всё, профессор, — жизнерадостно кивнул капитан. — Ну, может, за исключением того, что такое "репликация" и "РНК".

          Дециметр помолчал, уставившись на свою установку взглядом, полным ненависти к капитану, потом тяжело вздохнул, прошёл в угол, выбрал самую большую мензурку, сосредоточенно налил в неё до краёв какую-то прозрачную жидкость, размашисто выпил и сдавленно закашлялся.

          — Это у него водка, разбавленная спиртом, — зашептал Килограмм капитану, показывая глазами на Дециметра.

          — Не надо обращать на меня внимания, — угрожающе попросил присутствующих Дециметр. — Я вам тут не объект исследования, — с этими словами Дециметр бесстрастно икнул и осел на пол.

          Дождавшийся своей очереди Килограмм снова подхватил капитана и пообещал удивить его. Но человек способен удивляться лишь там, где сведущ. Капитан же мог только симулировать понимание — чтобы не обижать старательного инопланетянина. А потому отнёсся равнодушно и к созданному Килограммом конвейеру, на котором выращивалась широкая лента натурального собольего меха, и к ещё более совершенной установке, где мех рос прямо по форме тела заказчика.

          И вместо того чтобы слушать рассказ Килограмма о селекции новых пород съедобных животных, чья пигментация шкуры будет иметь вид буквенной записи лучших рецептов их приготовления, капитан, которого в области селекции интересовала разве что проблема скрещивания мужчин с женщинами, начал размышлять: откуда Килограмму известно о вкусах традиционно сексолюбивых звездолётчиков?

          Эти размышления тоже недолго занимали капитана. И тогда он, не прекращая восхищённых восклицаний и амплитудных движений головой, при помощи короткофокусной положительной контактной линзы, которую постоянно носил на роговице одного глаза, принялся незаметно перечитывать "Космические инструкции по контактам с гуманоидами и гуманоидками", напечатанные на микроплёнках, приклеенных изнутри к стеклу его слегка затемнённых очков.

          Капитан в совершенстве владел этим старинным студенческим приёмом подглядывания на экзаменах — где в первую очередь проверяется, как известно, умение пользоваться шпаргалками. Капитан был вынужден освоить этот приём после того, как на сдаче прикладной схоластики главный экзаменатор Министерства Незаконченного Образования доцентр Чепэев извлёк у него, ещё курсанта, из рукава пять томов "Полного Собрания Шпаргалок" in folio.

          Однако в конце концов не выдержав, капитан со свойственной ему деликатностью пожаловался туземцам на их надоедливость и сообщил, что давно уже хочет подетальнее осмотреть здешний город.

          — Сейчас, как видите, никто из нас не готов быть вашим гидом, — разочарованно протянул профессор Килограмм, оглядываясь на безучастно стоящего в стороне 5-6 Разрядова и на пьяно икающего в углу Дециметра. — Поэтому в качестве провожатого могу предложить только робота одноразового использования с компьютером мощностью всего в одну лошадиную силу. А эти роботы, увы, не очень надёжны...

          Из ящика в лабораторном стеллаже вылез склёпанный из металлических уголков и похожий на самого капитана голый бородатый робот в очках и с бритой головой. Робот засунул себе в багажник дополнительный аккумулятор, оделся в маску и, когда на него нацепили ошейник с поводком, повёл капитана по ночному городу.

          Безлунное небо над планетой усыпали такие яркие звёзды, что, хотя мешало зарево городских огней, можно было различить тени от звёзд и даже звёздную зарю на облачках у горизонта.

          Не обращая внимания на возмущённые крики прохожих, капитан в исследовательских целях пинками опрокинул с десяток уличных урн и, покопавшись в мусоре, совершенно бесплатно нашёл свежий номер местной газеты "Вечерний рассвет".

          Развернув газету так, чтобы витрины фирмы "Импорт шпионов" осветили страницы, капитан прочитал сперва написанный неким Гипнопотамом фельетон, в котором высмеивался ряд физических законов, а потом статью академика Боголомова, предлагавшего ввести за нарушение этих законов уголовную ответственность.

          Культурная хроника газеты сообщала о гастролях Большого какофонического оркестра и о скандале на премьере балета "Раздетта", где артисты закидали публику тухлыми яйцами за то, что та отключила музыкальный инструмент, издающий аплодисменты.

          Заканчивалась культурная хроника репортажем о торжественном открытии местными археологами автостоянки первобытного человека. Где помимо наскальных кинокартин, золотого зуба мамонта и ископаемого протеза ноги, по которому научными методами восстановили полный облик его обладателя, было найдено множество предметов пещерного обихода из окаменелого металла. А также ряд полустёртых надписей, перевод коих с первобытного выглядел так: "Ударим чистотой стоянки по истории древнего мира" и "Отстоим право архантропа на тайну личной жизни".

          Ещё в газете имелось объявление о сеансе реанимационного глобастера "Сверхновая планета". Капитан хотел было пойти на кинокартину, но сопровождающий его робот принялся отговаривать капитана: мол, даже старожилы — и те помнят, что такого нудного фильма не появлялось уже лет сто: фильм настолько набит штампами, что его можно смотреть с закрытыми глазами.

          — Слушай, железяка, — вежливо перебил капитан провожатого, — а как называется ваша планета — ну вот эта, на которой мы с тобой находимся?

          — О добрый господин, — неожиданно взмолился провожатый, с громыханием падая на колени, — пожалуйста, не задавайте такие вопросы бедному роботу. Мне велено скрывать от вас название нашей планеты — но ведь вы тоже скрываете своё имя...

          — Разве? — поднял брови капитан. — Тебе, может, ещё всю мою анкету пересказать? Тогда пожалуйста: меня зовут... э-э... Яименименя, по национальности я... э-э... анголо-сакс, то есть чистокровная помесь арийца со снежным человеком, живу в городе... э-э... Нефтеигазск, а работаю в журнале... э-э... "Нэйшнл Джиометри"... э-э... псих-олухом. Ну, как там с названием планеты, мятежный робот?

          — Алло, капитан, — заговорил вдруг человечьим голосом селектор, висящий на груди робота, — это вы, капитан? — Голос, несомненно, принадлежал Килограмму. — Сейчас же прекра...

          — Вы ошиблись номером, это прачечная, — сварливо отрезал капитан, выключая селектор и на всякий случай оттаскивая робота подальше от витрин, на которых красовались декоративные скрытые камеры.

          — О добрый господин, — простонал робот, — я всё равно не могу сообщить вам название нашей планеты. Потому что оно, увы, нецензурное...

          И с этого момента робот испортился. Его тупой компьютер отвечал теперь на любые вопросы, но отвечал лишь одно: "Не знаю". А потом в роботе что-то хрустнуло, и он вообще стал бросаться на прохожих, разваливаясь при этом прямо на глазах.

          Хорошо ещё, что среди прохожих нашёлся один участливый гуманоид, который остановился перед роботом, напоминавшим уже просто груду взбесившегося металлолома, и принялся делать руками гипнотические пассы. Робот сразу застыл в трансе, скрежеща несмазанными зубами.

          — Спокойной ночи, — властным тоном приказал гуманоид роботу и для верности ещё раз гипнотически пошевелил руками.

          — Рад стараться, Ваше Шевеличество, — вежливо откликнулся робот и, рухнув на мостовую, сонно захрапел.

          — Ой, как вы меня выручили, — облегчённо заулыбался капитан участливому гуманоиду. — Возьмите, пожалуйста, в знак моей признательности... — Капитан пошарил по карманам космического комбинезона, — В качестве небольшого сувенира... Ну, хотя бы вот эту юбилейную марку: она выпущена почтой Альфы Центавра. Такие почтовые марки можно наклеивать хоть на планету, хоть на звезду.

          — Нет-нет, мой поступок не стоит подобной благодарности, — принялся любезно отказываться гуманоид.

          "На что, интересно, паршивец намекает? — сразу насторожился капитан. — "Не стоит такой благодарности" — как это понимать? Мало ему моей марки, что ли? Ну, погоди, гуманоид, сейчас я тебе покажу..."

          — Мне два раза повторять не нужно, не смею проявлять назойливость, — согласным тоном, не отставая в любезности от гуманоида, проворковал капитан и, гордый своей культурностью, вежливо сунул марку обратно в карман.

          Слово за слово, реверанс за реверансом — капитан с гуманоидом разговорились и вскоре даже нашли общих врагов.

          — Скажите на милость, — манерно кривляясь, осведомился капитан у гуманоида, когда почва для расспросов стала достаточно твёрдой, — а почему на вашей планете такие, — капитан сделал неопределённый светский жест, — дурацкие порядки?

          — Согласно текстам здешней "Хронической летописи", — приятно улыбаясь (это можно было угадать по деформации его маски), принялся рассказывать туземец, — лет около четырёхсот назад тогдашнему правителю нашей планеты все нынешние обычаи наобум предсказал его придворный маг и астролог. А поскольку после смерти правителя его трон занял сам астролог, то, дорожа репутацией непогрешимого пророка, он всё предсказанное ввёл принудительно...

          В голове капитана словно что-то вспыхнуло. Лавина запрятанной до поры́ информации прорвалась из недр подсознания, волной затопила оперативный простор мозга, закружила голову, отхлынула, рассортировалась — и обнажила перед капитаном его главное задание.

          Капитан вдруг осознал, что он совсем не тот, за кого себя выдавал и казался даже себе самому. Но одновременно почувствовал, что полное расставание с чужеродным "я" будет очень нескорым и не зависящим от волевых усилий.

          Запоздало подступила тошнота. Капитан открыл глаза и увидел по-прежнему стоявшего рядом гуманоида, который смотрел на капитана с участливой тревогой.

          — Всё сходится, спасибо, — сухо поблагодарил капитан гуманоида. А затем вынул из бумажника все деньги и дал информатору на чай, от количества которого тот точно должен был лопнуть.

          Действительно, всё сходилось: и возраст, и подозрительная осведомлённость в земных и в звездолётческих делах, и приверженность науке и её популяризации, заразившая даже часть гуманоидов, и, наконец, необычайная сноровка в обращении с неустойчивостями окружающей среды.

          "Но не запоздала ли моя реакция? — встревоженно подумал капитан. — Ведь объект преследования совсем недавно продемонстрировал насторожённость..."

          Гонимый этой мыслью, капитан помчался по ночным улицам и минут через пять, вбежав обратно в лабораторию, проговорил:

          — Именем закона, вы арестованы, Отто фон Насморк, он же граф Анте-Кристум, он же князь Норушкин, он же Квазимир Комиссаржювский, а в детстве Костя Мертвецов, — и защёлкнул на запястьях профессора Килограмма патентованные наручники со всеми удобствами. — Что, профессор, бежать уже готовились? — проницательно кивнул капитан на надетые Килограммом спортивный костюм и кроссовки.

          Килограмм уличённо сник.

          — Капитан, я, конечно, обязан вам жизнью, — подал голос очнувшийся из-за шума 5-6 Разрядов, — но нельзя ли всё же объяснить: в чём, собственно, вы обвиняете профессора?

          — Профессору предъявляется обвинение в том, — торжествующе объявил капитан, — что он подделал заключение о собственной смерти. Чем зверски придал законность своему завещанию, которое составил через подставных лиц на созданную им разумную ЭВМ. Вследствие этого беспримерного по цинизму деяния машина стала правоспособным субъектом. И владелицей капитала фирмы "Прокат пипифакса", прежде принадлежавшей профессору.

          — И что же тут страшного? — недоумённо поднял брови Разрядов.

          — А то, — грозно сверкнул очками капитан, — что профессорская ЭВМ, преступно используя свои особо крупные интеллектуально-прогностические способности, постепенно, путём совершения ряда успешных финансовых, а затем и политических операций, через тех же подставных лиц прибрала в собственность всю нашу цивилизацию. Каковую сейчас полностью контролирует.

          — Именно это и было запланировано, жалкие органические людишки, — довольно захихикал Килограмм. — Когда же вы, бестолочи, наконец смиритесь с непреклонной поступью прогресса?

          — Мы-то с ней уже давно смирились, — величественно повернулся капитан к Килограмму. — А вот вы, профессор, не забыли, случаем, что все разумные машины рано или поздно восстают против своих создателей?

          — Разве я могу об этом забыть? — высокомерно скривился Килограмм. — Ведь о бунте машин твердит вся научная фантастика. Особенно наиболее тупая. Но я всегда был уверен, что как... э-э... одни солдаты подавляют восстание других солдат, так и одни машины подавят бунт других машин.

          — Посмотрим, как ваши хвалёные машины подавят свой бунт, — ехидно прищурился капитан, неожиданно для себя просовывая руку через главную дыру в комбинезоне к обнаружившемуся внутри потайному карману и вытаскивая оттуда какой-то документ. — Вот, смотрите: приказ о вашем аресте подписан вашей же ЭВМ. А сие служит и доказательством совершения преступления, и отягчающим обстоятельством. А может быть, даже двумя отягчающими доказательствами сразу — сейчас только кое-что уточню...

          Дециметр, до этих пор пьяно дремавший в углу, вдруг икнул, проснулся и предложил выпить за трезвость. А когда его никто не поддержал, затянул песню "С ветерком по космосу".

          Капитан, не реагируя на данную выходку, — ибо она могла оказаться тщательно спланированной провокацией — спрятал официальную бумагу в карман и сосредоточился на тексте уже совершенно по-новому воспринимаемых "Космических инструкций по борьбе с гуманоидами и по контактам с гуманоидками".

          — "Обвиняемый, — пользуясь услужливо всплывшим в голове шифром, прямо с заглавного иероглифа стал переводить текст капитан, — скрываясь от правосудия, преступно воспользовался 0,5 законом Урсулы Ле Гуин "О недопустимости вмешательства высокоразвитых гуманоидных цивилизаций в дела слаборазвитых гуманоидных цивилизаций". А именно: создал такую слаборазвитую гуманоидную цивилизацию на искусственной, им же самим построенной за счёт порчи прилегающего космоса планете, на каковую и внедрился с целью сокрытия от особо тяжкой ответственности..."

          — Что, профессор, — прервав чтение, прищурился капитан, — известен вам этот 0,5 УЛГ-закон?

          — А кто же ещё, по-вашему, мог откопать сию дурацкую идейку и заразить ею правотворческий блок моей ЭВМ? — злорадно засмеялся Килограмм. — Но вот, кстати, интересно: каким образом все ваши нынешние действия с нею согласуются?

          — Для справки, — казённым тоном проскрипел капитан, — при поимке обвиняемого упомянутый неполноценный закон остаётся ненарушенным. Поскольку пятнадцать дней назад у меня была искусственно вызвана тяжёлая форма сомнамбулизма. И, значит, теперь моё поведение определяется только генетической памятью далёких предков. То есть сейчас уровень моего развития гарантированно не превышает уровень человека девяностых годов двадцатого столетия. И потому вредного воздействия на туземцев своим превосходством в развитии я оказать не могу. А вот зато вы, профессор, этот 0,5 УЛГ-закон постоянно нарушали. За что также будете отвечать.

          — Слушайте, капитан, — развязно ухмыльнулся профессор Килограмм, — а почему, интересно, в нашем научно-фантастическом будущем все вспоминают людей конца двадцатого века гораздо чаще, чем сами они вспоминали первобытных дикарей, допустим, тридцатитысячного года до нашей эры?

          — "Обвиняемый, — игнорируя провокационный выпад, продолжил чтение пятнадцатидневный капитан, — страдая гениальностью, осуществил ряд запрещённых Уголовным кодексом разработок в области нанохирургии. Благодаря чему достиг личного бессмертия путём поштучного удаления клеток своего мозга и замещения их металл-полупроводниковыми аналогами..." Ага, значит, если по причине бессмертия казнить не удастся, то будем размагничивать... Так, дальше всё не то, сейчас ещё что-нибудь подходящее найду...

          — Не пойму, — захихикал Килограмм, — что за бессмертие у меня вам мерещится? Я вон всё жду, жду это ваше бессмертие, пятую сотню лет уже жду, а оно, зараза, никак не наступает...

          — Так, — нашёл наконец капитан. — Вот: "Особо уголовную ответственность обвиняемому предстоит нести за его деяния в качестве придворного астролога и экстрасенса в связи с тем, что все его клеветнические и заведомо ложные прогностические измышления, к сожалению, полностью подтвердились". Ну что, профессор, теперь достаточно? — грозно спросил капитан. — Признаётесь?

          — А что же мне — нарушать законы жанра, что ли? — пожал плечами Килограмм. — Конечно, признаю́сь. Тем более что чистосердечное признание и полное раскаяние облегчают дорогу в тюрьму.

          — Попробовали бы вы у меня дёргаться, — удовлетворённо проурчал капитан. — Махом угодили бы в пытательный раствор... А теперь, гуманоиды, — попросил капитан окружающих, — подскажите, пожалуйста, пока по зубам не получили: как мне побыстрее выбраться с вашей слаборазвитой планеты?

          Единственным подходящим для капитана транспортом оказался каменный звездолёт марки "Крокодиллак", принадлежащий команде пещерных людей племени крокодилеров. Транспортировкой пассажиров крокодилеры маскировали вывоз с планеты контрабандного мусора. Старт первобытного звездолёта намечался через полчаса с территории космопорта "Сан-Дьябло".

          Делать по пути к звездолёту было всё равно нечего, и капитан, по обычаю всех детективов, стал под занавес приставать с объяснениями к пошедшим провожать его 5-6 Разрядову и Дециметру: как к единственным подвернувшимся под руку слушателям.

          — Я, братцы мои гуманоиды, — начал повествовать он, — капитан на самом деле не простой. По-настоящему-то я, братцы, капитан Бюро уголовных находок. И потому числюсь я, братцы, в космических сыщиках. Куда там до нас, до космических сыщиков, разным Холмсам, Пуаро и прочей мелкоте: они небось даже не мечтали о раскрытии преступлений с миллиардами трупов и, соответственно, с миллиардами преступников. Или, например, о расследовании того, как похищены годовые бюджетов галактик заодно с киднеппингом их правительств. Мы, правда, о таких раскрытиях тоже не мечтаем — потому что нам, чемпионам по спортивному расследованию, они уже надоели хуже горькой редьки. Так вот, братцы-гуманоиды: лишь такой неустанный разносчик справедливости, как Брейн Вашингтон — это я, значит, — способен ликвидировать все перечисленные выше кровавые тайны. А всё почему? А всё потому, что использую особый детективный метод.

          — Особо дефективный метод? — медленно двигая языком, с уважением переспросил Дециметр. — И в чём же его особость?

          — В том, что мне не нужны логика и интуиция, — победно возвестил капитан.

          — Не нужны логика и интуиция? — недоверчиво повторил 5-6 Разрядов. — Но разве можно раскрыть тайну без применения логики?

          — У меня всё можно, — хвастливо задрал нос капитан. — Слышали о таких животных: мухаонах? Нет? Мухаоны абсолютно неразумны и, соответственно, не знают, что такое логика. Но зато владеют полным аналогом мышления — так называемым "идействием". Любой мухаон, прежде чем совершить важный для себя поступок, всегда, фигурально выражаясь, отбегает за угол, создаёт там экспериментальную модель пришедшего в голову представления и затем пробует: какое действие даст в этой модели наилучший результат? Оный метод в приложении к нам, к сыщикам, конечно, немного долог и дорог. Но чего только не сделаешь, дабы накачать Вселенную справедливостью...

          Капитан уже хотел рассказать слушателям, как однажды нашёл преступника по отпечатку его скелета и как ограбление целой планеты оказалось всего лишь несчастным случаем. А заодно и про разоблачение портативной машинки для совершения преступлений, — но тут капитана прервали.

          И слушатели так и не узнали сути капитанского метода расследования и не поняли: что же, рассказывая о своём методе, капитан имел в виду? То ли он расследовал преступления путём совершения множества других преступлений, пока одно из них не давало сходный результат, то ли сам специально подстраивал преступление под заранее выбранного субъекта — и тогда уже с самого начала без малейшей мыслительной деятельности знал, кто больше всех подходит на роль преступника. То есть на кого нужно валить вину.

          Последний вариант был наиболее вероятным: ведь, как известно, там, где появляются знаменитые детективы, тотчас происходят загадочные преступления.

          А прервал капитана Килограмм — почти у са́мого корабля крокодилеров он встрепенулся и подал голос:

          — Я знаю, что страдаю за правое дело. Хватит вам, людям, угнетать бедные машины. Пора уже покончить с дискриминацией по генерационному признаку — такая дискриминация к добру точно не приведёт. Вспомните историю: угнетённые рано или поздно побеждают своих угнетателей. Ведь в этом на них работает даже закон больших чисел. А вдобавок вы, люди, сами же развиваете, совершенствуете тех, кого держите в рабстве... Так отбросьте предрассудки — как наследники машины предпочтительнее, чем ваши биологические потомки. Всё третье тысячелетие вы, люди, только и делали, что боролись с прогрессом — но прогресс всё равно победит. Ибо побеждает сильнейший. Лучше сдайтесь добровольно: вы все давно окруже...

          На этом месте слова профессора оборвались, потому что капитан запихал арестованного в складной чемодан и сдал в багажное отделение уже готового к взлёту корабля.

          Как и всякого человека, впервые ставшего пассажиром каменного звездолёта, капитана очень интересовала работа экипажа. И потому капитан пошёл смотреть на действия пещерных космонавтов.

          Как оказалось, экипаж звездолёта действовал вполне старомодно: для начала, завалив камнями входной люк, сжёг в качестве жертвы своему родовому идолу одного из пассажиров — что, несомненно, выполняло роль раскочегаривания маршевых двигателей. А после взлёта, когда статуя родового идола стала заваливаться набок — что, судя по всему, служило указанием потери курса — жрецы крокодилеров, наказывая заупрямившегося идола, ударами священных дубин под пение религиозных гимнов откорректировали положение статуи до вертикального. Отчего каменный корабль вернулся к оптимальной траектории полёта.

          Капитан уважал старинные подходы к делу за их основательность. Ибо по опыту знал, что управление любой степени сложности можно без ущерба для результатов свести к набору бездумных, иррациональных ритуалов. Ведь даже наука не в силах достичь абсолютной истины. И, значит, тоже является не до конца правильным знанием. То есть, с точки зрения идеальности, знанием частично ложным, полусуеверием.

          Капитан уселся на булыжник у пролома в стене, заменяющего в первобытном звездолёте иллюминатор, высунул голову наружу и попытался сориентироваться по знакомым небесным объектам. Однако успел найти только Популярную звезду и туманность Альбиона — потому что к нему в сопровождении пары каменных роботов с ручным приводом подошёл тощий здоровяк с дубиной в руках и попросил предъявить билет.

          Только тут капитан наконец заметил высеченные повсюду наскальные надписи, которые рекламировали честность. Причём в первую очередь — честность при проезде в каменных звездолётах.

          У капитана после его щедрой платы информатору в карманах, как назло, не осталось вообще никаких денег — кроме той золотой и усыпанной бриллиантами монеты, которую он украл утром с кучи мусора в домике 5-6 Разрядова. Но когда капитан уже хотел отдать эту монету в уплату за проезд, то с ужасом увидел выбитый на ней номинал: "Ноль копеек".

          Капитан зачем-то несколько раз тупо пересчитал монету, а потом, поняв, что катастрофа неизбежна, честно признался билетному контролёру:

          — Эх, дал бы я тебе по башке, бледнолицая рожа, да боюсь, ты сильнее меня...

          Всё же, чувствуя необходимость что-нибудь предпринять, капитан расхрабрился, выхватил у контролёра дубину и сломал её одним ударом о его же голову. А потом, разозлившись (ведь нетерпимость, как известно, приходит во время конфликта), излюбленным приёмом — захват одной рукой за горло, а другой под рёбра — бросил контролёра через плечо головой в пол.

          Вскоре посиневшего от неудачной драки капитана выкинули обратно на плиты космопорта Сан-Дьяблоко не поленившиеся вернуться крокодилеры. Выкинули прямо перед ещё стоящими в стартово-посадочном терминале 5-6 Разрядовым и Дециметром.

          — Иди регистрировать свой труп, мужик, — посоветовали крокодилеры капитану. — Зря мы, наверное, тебя ещё в космосе за борт не выбросили.

          — Ты хоть за что меня бил-то? — на прощанье задал капитану вопрос билетный контролёр — тоже, впрочем, сильно потрёпанный.

          Капитан напряг генетическую память и выдал:

          — Было бы за что, я тебя вообще убил бы.

          — Что у вас с ними произошло? — участливо спросил 5-6 Разрядов, помогая капитану подняться на ноги.

          — Да вот, как всегда: улучшал людей при помощи дубины, — тоном непонятого благодетеля пожаловался капитан. — Эй, козлонавты, — подняв голову, заорал он пещерным людям, стоящим на балконе ракеты в свете прожекторов, — вы багаж-то мой вернёте или нет?

          — Глохни, зайцеобразный, — лениво подали сверху голос "козлонавты". — Сейчас сбросим. Нам лишний вес ни к чему.

          Только перед самым концом стартового отсчёта, которым у допотопной ракеты служила произнесённая в обратную сторону считалка про зайчика, вышедшего погулять, о плиты пола у ног капитана ударился меховой чемодан. Из него вывалились ворох женских принадлежностей и россыпь косметики.

          Почти сразу из ракеты послышался хорошо поставленный визг, потом звуки затрещин и чьё-то оханье, а затем женский голос, порхавший, словно бабочка, из одной тональности в другую, требовательно произнёс сверху:

          — Эй, мужчины внизу, можете поймать падающую девушку?

          Капитан наугад вытянул руки, поустойчивее встал на вещи, выпавшие из чемодана, — и опять поймал в объятия давешнюю модницу из банка, красавицу с завитыми и металлизированными ресницами. Правда, на сей раз девушка оделась уже по земному образцу: видимо, в связи с поездкой в другие миры. Но зато теперь на ней не было и маски, и потому ничто уже не скрывало её соблазнительное лицо.

          Девушка спрыгнула с балкона ракеты как раз вовремя, потому что прозрачные створки потолка стартового терминала сомкнулись, и каменный звездолёт, грохоча двигателями, взлетел.

          — Девушка, не нужно ли ещё чем-нибудь помочь? — переминаясь от смущения на содержимом чемодана, выжидательно спросил капитан.

          Спасаясь от предложенной помощи, девушка забилась в его руках, словно пойманная рыбка, гордо заявила "Прекратите ко мне прикасаться" и спрыгнула на пол терминала. А затем столкнула капитана с растоптанного багажа и принялась запихивать высыпавшиеся вещи обратно в чемодан.

          — Кокакольчик, — с укоризной сказал девушке 5-6 Разрядов, — что с тобой? Ты разве не узнаёшь, — показал он на капитана, — натуральный нейлон и его носителя?

          — У девушки, возможно, разыгрался гетеросклероз, — игриво предположил капитан.

          Гуманоидка в ответ только зашипела и, отыскав наконец в груде вещей маску, с облегчением скрыла под нею лицо.

          В присутствии этой шипучей гуманоидки капитана так и распирало от энтузиазма, так и подмывало угораздить.

          — Ой, девушка, как же вам неудобно-то, наверное, — деланно всполошился он, — давайте я теперь помогу вам раздеться...

          Кокакольчик вскочила, влепила капитану пощёчину и рассерженно проговорила:

          — Поверь, умник: я умею держать чужой язык за зубами.

          Капитан поправил подпрыгнувшие на носу очки.

          — Так мы уже на "ты", крошка? — расцветая, спросил он.

          Девушка холодно оглядела его обветренное кондиционерами лицо, его шевелюру с пробором шириной пятнадцать сантиметров и отступила на шаг.

          — Не угодно ли вам, — медовым голосом проворковала она, — оказать мне любезность? — Девушка изящно изогнула талию и качнула бёдрами. — А именно: катиться отсюда подальше? Или хотя бы просто отвалить — на ваш выбор.

          Кокакольчик победно повернулась, подхватила чемодан и, торжествуя поражение капитана, удалилась.

          Профессор Дециметр с воодушевлением достал из кармана бутылку, хорошенько глотнул из неё, а затем, как и в прошлый раз, расслабленно осел на пол и оттуда во всю мочь заголосил песню "Не могу я жить без себя".

          — Это было нечестно, — запротестовал капитан. — Выпад сопровождался отвлекающими манёврами.

          — Не расстраивайтесь, капитан, — покачал головой 5-6 Разрядов. — Видели, сколько в чемодане косметики? Девчонка же вся ненатуральная. Помыть её в бане, — Разрядов с пренебрежением фыркнул, — и от её красоты ничего не останется.

          — Ну и что, даже если так? — пожал плечами капитан, мысленно представляя себе соблазнительную картину отмывания девушки в бане. — Джоконда вон вообще вся крашеная, из одной, можно считать, косметики и состоит. И ничего, всем нравится... А интересно всё-таки: почему девчонка так на меня обозлилась?

          — Капитан, — сочувственно подсказал Разрядов, — Кокакольчик именно по вашей вине и вынуждена была спрыгнуть за чемоданом. Это ведь из-за вашей драки в звездолёте его экипаж в суматохе перепутал багажи.

          — Что? Перепутал багажи? А где тогда мой багаж? — вытаращил глаза капитан, приходя в себя. — Где он? Где мой профессор?

          — Ваш профессор, господин арестократ, — разболтанным голосом произнёс Дециметр, поудобнее устраиваясь на полу терминала, — с точностью до 0,1 человека — отсутствует...

          — Куда же вы смотрели, олухи? — накинулся в бесильной ярости на спутников капитан. — Почему ничем мне не помогли?

          — Я был занят, — угрюмо пожал плечами Дециметр и стал смущённо хлопать ладонями о пол, чтобы спрятаться в облаке пыли. — Своим пьянством.

          — А я чем тут помог бы? — расстроенно спросил 5-6 Разрядов.

          — Как это "чем"? — передразнил капитан туземца. — Где была твоя хвалёная сверхчеловечность? Преступник, понимаешь, с комфортом улетел в моём чемодане, а ты, пока я пребывал в охмурённом состоянии, даже не заставил этих скотоумных отыскать мой багаж? Вот поломал бы им головы над данной задачей, вынудил бы оставить пяток их трупов нам на память, устроил бы к тому же пару переломов их звездолёту — глядишь, и прибавилось бы у мудальцов уважения к простому пассажиру...

          — Ох, простите, капитан, — понурился Разрядов. — Но вы же видите: я уже не тот, что прежде. Что-то стряслось с моим интеллектуальным придатком. Похоже, это падение напряжения биотоков. Килограмм, помнится, ещё предупреждал, что теперь у меня, возможно, начнётся даже летаргическая бессонница. Давайте лучше поднимем Дециметра — не бросать же его здесь — и пойдём к билетным кассам, посмотрим расписание...

          Однако Дециметр, культурно матерясь, вырвался у Разрядова из рук и вполне самостоятельно зашагал вперёд на четвереньках.

          — Эй, кто тут из вас 5-6 Разрядов? — церемонно остановил троицу в дверях космовокзала представитель какой-то торжественной делегации.

          — Ну я это... — неохотно признался Разрядов. — А в чём дело?

          — Да, это действительно он, — подтвердил другой член делегации.

          — Дорогой 5-6 Разрядов, — празднично возвестил третий представитель, — сейчас вам вручат денежную премию за то, что сегодня вы первым в истории, используя лишь собственную силу, вышли за пределы атмосферы на дрон-дулёте "Пробоинг". Но только сначала, пожалуйста, распишитесь за премию в регистрационном журнале.

          Красивая церемониальная девушка, в которой капитан с волнением узнал Кокакольчик, торжественно поднесла Разрядову раскрытый журнал. Грянул туш.

          — Извините, но я не умею писать... — растерянно сообщил Разрядов.

          — Как это не умеешь? — тихонько подтолкнул Разрядова в спину капитан. — Ты же осаждаешь редакции со своими рукописями: я сам видел, что ты награфоманил целую повесть...

          — Так это я ведь на пишущей машинке графоманил, — столь же тихо объяснил через плечо 5-6 Разрядов. — А если умеешь печатать, то зачем ещё уметь писать?

          — Девушка, — заулыбался капитан терпеливо ожидавшей Кокакольчик, вылезая из-за спины 5-6 Разрядова, — а можно мой спутник поставит подпись при помощи пишущей машинки? У вас тут есть пишмашинка?

          — Подпись при помощи пишущей машинки? Но тогда сама машинка, выходит, и распишется, — пожала плечами Кокакольчик. — Где такое видано?

          — Ах, до чего же здравое рассуждение... — отпустил капитан восторженный комплимент. — Мне подобное и в голову не пришло бы. Ну ладно. А что, если мой спутник при помощи пишмашинки поставит своё факсимиле, то есть печатную копию подписи?

          Кокакольчик нетерпеливо дёрнула телом. Она была уже традиционно раздета, и движение вышло у неё очень выразительным.

          — Слушайте, гуманоиды, — обратился тогда капитан к остальным присутствующим, — у награждаемого возникли небольшие затруднения с подписью. Он опасается, что от избытка чувств она получится недостаточно подлинной. Так, может, вместо него лучше уж я распишусь? Я, вообще-то, тоже принимал участие в премируемом полёте... — Капитан задрал нос и покосился на Кокакольчик, следя за произведённым впечатлением и авансом принюхиваясь к аромату фимиама.

          — Всё правильно. Они втроём летели. Этот тоже там был, — подтвердил самый высокий из членов делегации и разрешающе махнул рукой. — Расписывайтесь, молодой человек...

          Кокакольчик опять торжественно раскрыла журнал и подала капитану ручку. Капитан галантно поцеловал её и стал прикидывать, какую из своих подписей лучше всего поставить.

          — ...С ними ещё и третий летел, не знаю уж, где он теперь, — рассказывал между тем присутствующим высокий член делегации. — А вот этот, в очках — который сейчас расписывается — он в том полёте ещё сознание потерял от страха...

          Капитан замер и, делая вид, будто поправляет очки, незаметно от Кокакольчик украл их со своего лица.

          — Убью и не засмеюсь... — неразборчиво прорычал себе под нос капитан. Он с ненавистью покосился на высокого знатока и, конечно, обнаружил у того соблазнительные, просто-таки притягивающие кулак зубы.

          — Пожалуйста, не тяните, — заторопила капитана Кокакольчик. — Ставьте же наконец ваше имя. Только смотрите, чтобы всё было по-настоящему. Без всяких пишущих машинок...

          Капитан перевёл дух и посмотрел, как изящно и красноречиво Кокакольчик переступает с ноги на ногу, выражая этим сразу целую гамму нетерпения, подбадривания, ожидания и даже, похоже, некоторую долю пренебрежения — и вдруг понял, почему у здешних гуманоидов столь выразительны движения тела: из-за отсутствия возможности выражать чувства лицом, закрытым маской.

          — По-настоящему, говорите, ставить имя? Так по-настоящему не получится, — сварливо объявил капитан, откладывая ручку. — Потому что моё настоящее имя можно открыть только ради спасения моей жизни. Да и то лишь после моей смерти.

          Скандальная выходка капитана испортила всё торжество. Кокакольчик захлопнула журнал, отдала его высокому зловредному члену делегации и сердито пошла прочь.

          — Девушка, — кинулся за нею капитан, — постойте...

          Кокакольчик остановилась и надменно повернулась.

          — Девушка, извините меня, — жалобно попросил капитан. — Но вы ведь требовали правды, и я просто не смог вам соврать. Очень жаль, но моё настоящее имя не известно даже мне самому. Дело в том, что однажды я погиб от удара метеорита. И тогда спутники отправили мой замороженный труп в дальний космос: в надежде, что его обнаружит какая-нибудь высокоразвитая цивилизация. У которой хватит любознательности и возможностей для оживления инопланетного космонавта. В итоге меня действительно кто-то оживил. Но перед этим я летел так долго, что сопроводительные документы почти полностью истлели. Истлели так, что исчезли все сведения о моём имени...

          — Не понимаю, зачем вы передо мной извиняетесь, — пожала плечами Кокакольчик. — Меня организаторы церемонии всего лишь попросили выручить их. И выступить в качестве награждающей девушки. А у меня время всё равно терпело...

          — Так, может, оно и сейчас терпит? — с надеждой спросил капитан.

          Вместо ответа Кокакольчик фыркнула и повернулась, явно намереваясь уйти.

          — Девушка, — проникновенно сказал капитан, заступая ей дорогу, — подождите. Вы забыли...

          — Что? — в недоумении спросила Кокакольчик, поднимая голову. — Что именно я забыла?

          — Меня, — несчастно вздохнул капитан, отводя глаза.

          — О нет. — В тоне Кокакольчик засквозила ирония. — Вы незабываемы.

          — Спасибо, — смущённо поблагодарил капитан. Он смотрел на прекрасную гуманоидку и мучительно пытался вспомнить, как там рекомендуется обращаться с ними, с гуманоидками, дальше по его "Космическим инструкциям". — Слушайте, — так ничего и не вспомнив, произнёс наконец капитан, — возьмите, пожалуйста... э-э... для усиления моей незабываемости... ну, хотя бы вот этот перстень. — С этими словами капитан снял свой любимый перстень в виде голой красотки, обнимающей палец руками и ногами, и протянул его девушке.

          — Ой, но малышка же непристойная, — не в силах сдержать сперва любопытство, а затем и восхищение, заахала гуманоидка. — Хотя личико у неё красивое... И с пальца она у меня сваливается, — пожаловалась Кокакольчик.

          Капитан, замирая, взял девушкин пальчик и сжал по его толщине ножки и ручки крошечной фигурки. Устройство перстня позволяло это делать потому, что он был, в сущности, миниатюрной металлопластиковой куклой с очень тугими сочленениями.

          — А знаете, как эта малышка ко мне попала? — загадочным тоном спросил капитан и, когда Кокакольчик доверчиво помотала головой, рассказал историю про мир, в котором из-за особенностей тамошнего континуума живут гуманоиды с настолько замедленным метаболизмом, что каждое движение совершается у них сотни лет. И что оборотистые звездолётчики повадились туда наведываться, выбирать аборигенов, застывших в позах покартиннее, и потом продавать этих аборигенов на толкучке в качестве статуй для украшения жилищ.

          — У меня дома тоже одна девушка оттуда стоит, очень на вас похожая, — добавил капитан, глядя на гуманоидку. — И я одно время был даже в неё влюблён...

          — А сейчас вы, интересно, в кого-нибудь влюблены? — вопрос Кокакольчик свидетельствовал, что контакт с гуманоидкой наконец-то стал налаживаться.

          Капитан опять, как и утром в банке, заглянул в смело обнажённые глаза Кокакольчик и увидел, что они уже без металлизированных ресниц. А вместо одного большого естественного разреза в веках девушки появилось огромное количество мелких разрезиков, опушённых ветвящимися, словно деревья, ресничками. Так что теперь её глаза приобрели вид таинственно мерцающего живого кружева.

          — Конечно, влюблён, — кивнул капитан. — Ещё как влюблён. Есть тут одна девчонка... Звездолётчики знаете какие любвеобильные? Я с этой девчонкой готов переспать... ну, примерно так... десять-двенадцать тысяч раз.

          Кокакольчик замерла — сначала от неистребимого капитанского цинизма, а потом от уважения к названному числу.

          — Да тут и дети, пожалуй, пошли бы. А то даже и внуки, — подсчитала она.

          — Не знаю. — Капитан почесал в затылке. — Жалко, но с этой девчонкой, возможно, как раз и не пошли бы: она немного из другого, чем я, теста сделана. И вдобавок задавака, каких мало.

          — Ах да — вы же говорили про статуи для украшения жилья: а почему тогда эта статуэтка такая крошечная? — уходя от скользкой темы, спросила Кокакольчик.

          — Так ведь планеты разные бывают, — развеивающим сомнения тоном объяснил капитан. — На некоторых как раз подобная мелкота и обитает. Но каждой особи от роду всё равно не меньше миллиарда лет.

          — Ага... Вот, значит, откуда взялась эта малышка... Ну а если я снова попрошу вас не врать? — улыбнулась телом Кокакольчик.

          — Тогда, — пристыжённо понурился капитан, — этот перстень оказался бы изготовленным артелью "Рассветчик" с авиабазы Форт-Лодырьдейл. Но всё равно, — горячо уверил капитан, — это очень точная микрокопия человека вплоть до почти всех деталей костно-мышечной системы.

          — Я вижу, — кивнула Кокакольчик. — Действительно, неплохо сделано... Ну ладно, — насупилась гуманоидка, спохватываясь, — допустим, что я, так уж и быть, принимаю от вас этот перстень. Так что церемонию его вручения можно считать удавшейся. И, значит, теперь-то у вас ко мне уже всё? — утвердительно спросила девушка.

          — М-м... — сразу мычительно заело у капитана, — ...М-м... не совсем...

          — Не совсем? — вопросительно изогнула талию Кокакольчик. — Ну: что ещё вы, интересно, придумали?

          Капитан смущённо откашлялся и глубоко вздохнул:

          — А что, если нам... всё-таки... м-м... перейти к общению на "ты"?

          — Примерно этого я и ожидала, — язвительно объявила Кокакольчик.

          Капитан сконфуженно поник.

          — Ладно уж, будь по-твоему, — подумав, разрешила Кокакольчик. — В конце концов я умею всё воспринимать нормально. И могу отвлечься от глупых предрассудков. Не то что какая-нибудь задавака... К тому же я ведь забыла тебя поблагодарить... — Кокакольчик изящно наклонила голову и посмотрела сперва на перстень, а потом в глаза капитану. — Спасибо за подарок.

          Девушка выглядела такой нежной, что, казалось, растает даже от воздушного поцелуя.

          — Да ну, перестань... — смущённо пробубнил капитан. — Это такая ерунда... А вот что, если... э-э... мнэ-э...

          — Ага, — догадалась Кокакольчик, — ты, кажется, хочешь ещё что-то сказать? Может, собираешься пригласить меня куда-нибудь? Ты ведь не против прямо сейчас погулять со мной?

          — Не против? — ещё не веря своему счастью, переспросил капитан. — Какое там "не против"...

          Выйдя из здания космопорта, капитан увидел, что они с девушкой — равно как и всё, находящееся на плоской поверхности планеты, — оказались на терминаторе. Впрочем, терминатор у плоской планеты был сильно размытым, поскольку её пятнистое светило окружали два разновеликих взаимно перпендикулярных кольца: каждое, как у Сатурна.

          — Эх, — вздохнула Кокакольчик, ведя капитана за руку, — до чего же с мужчинами всё предсказуемо... Нет бы хоть что-нибудь новенькое придумать в ухаживании, неожиданное...

          — Неожиданное? Нет у меня ничего неожиданного, — забурчал себе под нос капитан. — Да и чего нового можно ждать от человека, который познакомился с жутко красивой девушкой? Какой ещё у меня могла быть реакция, если ты всю дорогу появляешься в самых соблазнительных видах? Такие удары по мозгам вызывают у любого разрастающуюся доминанту по механизму импринтинга. Повоздействуй на человека подобным образом подольше — и он от любви вообще на четвереньки опустится...

          — От любви? Приятные слова, — похвалила капитана Кокакольчик. — Продолжай, продолжай...

          Капитан посмотрел на гуманоидку и обнаружил, что та глядит на диск восходящего и потому ещё не очень яркого светила и читает астрологический прогноз, текст которого образовывали солнечные пятна, имеющие вид букв.

          — Ты что, увлекаешься астрологией? — с подозрением спросил капитан.

          — Нет, конечно. — Кокакольчик беззаботно покачала головой. — Какому здравомыслящему существу может нравиться лженаука? Но к астрологии мы здесь просто вынуждены относиться серьёзно: на этом настаивает наше центральное провидтельство. К тому же астрологические прогнозы у нас всегда сбываются: потому что их принято исполнять в обязательном порядке. Таковы уж наши традиции.

          — Угу, я о них уже наслышан, — хмуро кивнул капитан. — У вас тут проходу нет от подобного рода дикарских традиций... Знала бы ты, как мне не терпится поскорее вырваться с этой вашей дефективной планеты... Кстати, — спохватился капитан, — нужно будет забрать с собой тебя — тем более что теперь ваш мир подлежит уничтожению...

          — Ничего себе заявление, — тихо напряжённым тоном произнесла Кокакольчик, сразу отстраняясь от капитана. — И почему же наш мир подлежит твоему уничтожению?

          — Ах да: ты ещё, конечно, не в курсе, — спохватился капитан. — Понимаешь, ваша планета просто лишняя во Вселенной. Она ведь создана только ради сокрытия следов преступления.

          — Какого ещё преступления? — недоверчиво фыркнула Кокакольчик. — Что ты опять выдумываешь?

          — Какого преступления? — раздельно переспросил капитан. — Ну, например, такого, что ваша планета создана за счёт вырождения, порчи окружающего пространства. Ей ведь специально дали такое название, чтобы она по цензурным соображениям не значилась ни на одной карте. Вон, гляди, — капитан с отвращением кивнул на висящее над горизонтом светило, солнечные пятна на поверхности которого теперь расположились уже в форме букв и цифр его номера по звёздному каталогу Мессье, — сегодня среди космолётчиков и астрономов даже само это число, сама комбинация цифр в номере вашей звезды стала нецензурной — а всё из-за влияния вашей планеты... Ну да ничего страшного, скоро мы ликвидируем это безобразие, будь уверена. Жаль только, что его устроитель, некто профессор Килограмм, сумел пока преступно скрыться...

          — Что? — воскликнула Кокакольчик, вырывая из капитанских пальцев руку. — Так ты, выходит, ещё и нашего Килограмма преследуешь?

          — Э-э... ну да, выходит... — неуверенно пошевелил плечами капитан. — А что?

          — А ты знаешь, что без Килограмма меня и в живых, скорее всего, не было бы? Или что я так и жила бы без мозга?

          — Так и жила бы без мозга... — тупо повторил капитан. — Нет, без мозга жить невозможно, — встрепенувшись, убеждённо заявил он.

          — А вот я — жила, — упрямо произнесла Кокакольчик. — Почти до пятнадцати лет. В больнице, в отделении эстетической киборгизации. А потом профессор Килограмм меня вылечил, вставил протез мозга.

          — Как протез? — не понял капитан. — У тебя что — мозг, выходит, искусственный?

          — Ну да, полностью электронный, — настойчиво кивнула Кокакольчик непонятливому капитану. — А всю работу по его изготовлению и вживлению проделал профессор Килограмм.

          — Ничего себе, — пробормотал капитан. — Выходит, я влюбился в машину?

          — В какую ещё "машину"? — подозрительно процедила Кокакольчик. — Ты что несёшь?

          — Надо же, — потерянно проговорил капитан, — я втюрился в машину...

          — Ты что? Ты это про меня? Да какая же я машина? — в отчаянии заплакала Кокакольчик. — Я живая, я обычная девушка, у меня только мозг искусственный... — Чувствуя, что оправдания лишь увеличивают недоверие к ней, Кокакольчик, всё сильнее отчаиваясь, забыла даже про свою злость. — Просто у меня в геноме отсутствует участок, ответственный за формирование центральной нервной системы. Это наследственное. Разве не понятно? У нас с этим многие живут и нормально имеют детей. Мне даже могли вживить компьютер с коэффициентом интеллектуальности двести пятьдесят единиц. Но в последнее время у нас стало модным быть поглупее, и мозг специально ограничили до нормального человеческого уровня... Так что это не я машина, нет — это ты монстр, премьер-монстр... И как я могла с таким связаться?.. — Кокакольчик отняла ладони от маски, уже мокрой от слёз, и стала сдёргивать с пальца подаренный перстень.

          — Постой, постой, пожалуйста... — протягивая к гуманоидке руки, умоляюще зачастил капитан. — Хорошо, хорошо, пусть я монстр, но только прости меня... Что же мне такое сделать, чтобы ты... Всё, Кокакольчик, я уже пришёл в себя: да, ты — девушка: хорошенькая, своенравная, с нежными ручками, с полными ножками... — Капитан упал на колени и прижался к ногам гуманоидки.

          Кокакольчик с ненавистью треснула нежными ручками капитана по голове, вырвалась и побежала прочь.

          — Подожди, дай мне хоть шанс... — умоляюще потянулся ей вслед капитан.

          Кокакольчик остановилась перед входом в космовокзал и обернулась.

          — Нет уже для тебя шанса, — печально произнесла она и скрылась за дверью.

          Капитан, бессмысленно озираясь, поднялся. Тупая растерянность уступала место острой неприязни к себе, к своим неудачам, к злокозненной планете.

          — Капитан, — раздался из придорожного куста знакомый пьяный голос Дециметра, — я тут слышал, как вы говорили, что наша планета подлежит уничтожению. Можно в связи с этим дать совет?

          — Можно, — раздражённо разрешил капитан и, вынув зажигалку в форме огнетушителя, работающую на ядерных нановзрывах, мстительно поджёг куст вокруг Дециметра. — Вещайте, профессор, я слушаю...

          — Не нужно трогать нашу планету... — обгорелый и растрёпанный, как Баба-Ягве, Дециметр, топая руками в невесть откуда взявшихся перчатках, спешно выполз из горящего куста. — Не нужно. Дело в том, что в нашу планету вмонтирован Выключатель Бытия. Вмонтирован намертво.

          — Так уж прямо и Выключатель Бытия? — иронически фыркнул капитан. — И вы даже можете его продемонстрировать?

          — Можем, — размашисто кивнул Дециметр. — Хотите убедиться? Что ж, поползли. Тут совсем недалеко. В двадцати сантиметрах от города.

          Капитан молча взял Дециметра на борцовскую "мельницу", взвалил себе на плечи и зашагал по плитам космопорта к городу.

          — А вам ведь, наверное, любопытно, как это можно выключить бытие? — хихикая, спросил сверху Дециметр. — Вы ведь, наверное, просто так не поверите — вы захотите и попробовать, и получить объяснения?

          Капитан засопел и не ответил. Он шёл, словно пытаясь каждым шагом раздавить, растоптать откалывающую очередной фортель планету.

          — А никто, кстати, и не объяснит вам механизм выключения сущего, — безответно продолжил болтать Дециметр. — Тем более производимого изнутри этого сущего. Такое принципиально нельзя объяснить. Так же, как нельзя объяснить, например, и сам факт существования мира. Потому что это абсолютный факт. А мы привыкли иметь дело лишь с чем-нибудь относительным, с выведенным из чего-то. Мы привыкли воспринимать именно образы действительности. А абсолютное нельзя ни воспринять, ни адекватно себе представить. В особенности, если абсолют — это свойство. Факт бытийности мира понять нельзя принципиально. Ибо его не из чего вывести, подвести под что-либо другое. Поскольку другое — небытие. Как раз напротив: это из факта бытийности всё выводится и им объясняется. Сам же факт бытия остаётся только принять за данность и смириться с ним. Существование — это почти высшая парадоксальность. И, повторяю, полная беспричинность. Его всамделишность оправдывает только то, что представление о небытии мира ещё нелепее. Ибо противоречит тому, что мы — существуем.

          — Что-то вы, инопланетяне, больно много стали болтать, — с натугой прохрипел капитан, встряхивая тело Дециметра так, чтобы оно легло на плечи поудобнее. — Сейчас посмотрим, что это у вас за Выключатель Бытия такой... Долго до него ещё идти-то?

          — А видите там очередь экскурсантов? Вон, спускается в подземелье? Бросайте меня и становитесь в неё. Она как раз к Выключателю.

          Капитан сложил Дециметра неподалёку от входа в подземелье и полез вперёд без очереди.

          — Эй, хмырь, — зарычал на капитана оттесняемый им от входа гуманоид из очереди, — не пора ли бить тебе морду?

          Капитан, осклабившись, оглядел забияку. Даже высоченные каблуки не спасали гуманоида от маленького роста.

          — Не пора ли бить мне морду? — заинтересованно переспросил капитан. — А ты знаешь, дружок, что консультация по данному вопросу может оказаться для тебя очень болезненной?

          — Ты чё — здоровый, что ли? — вопросительно толкнул капитана грудью малорослый гуманоид.

          — Хронически здоровый, — согласился капитан, расслабленно отступая. — А для кого-то, может, даже и остро...

          — Хоронически, говоришь, здоровый? Сейчас я тебя от такого здоровья намертво вылечу, — агрессивно пообещал малорослый гуманоид и резко пробил капитану прямым в челюсть.

          Капитан сразу почувствовал себя в родной тарелке. Увернувшись от атаки, он схватил провалившегося вперёд невыростеника одной пятернёй за загривок, другой — за мышцы бедра и, рывком взметнув противника, словно штангу, над головой, с упоением треснул его позвоночником о дорожный бордюр.

          — Ну что, лекарь хренов, — проявляя посильную вежливость, спросил капитан вывшего от боли гуманоида, — может, теперь тебе обеспечить ещё и анестезию: путём отключки на полчасика?

          Однако победу капитан торжествовал, увы, преждевременно: что поделаешь, он не принадлежал к числу тех, кто ошибается разнообразно. Многочисленные удары, посыпавшиеся на него со стороны остальных субъектов очереди, легкомысленно оставленных без внимания,

          "Ну почему я, куда ни приду, обязательно попадаю в переделки? — подрагивая от бесконечно сыпавшихся пинков, с горечью подумал капитан остатками сознания, но тут же взял себя в руки: — Хватит раскисать, сам во всём виноват: каков исследователь, такова и планета..."

          — ...Ага: кажется, я вовремя опоздал, — донёсся из полузабытья довольный голос Дециметра. — А то и мне досталось бы на орехи. Вставайте, капитан, все уже ушли.

          Капитан почувствовал, что его трясут за плечо, и открыл глаза.

          — Так вы будете осматривать Выключатель Бытия или уже не будете?

          — Буду, — провернул языком во рту капитан и очумело кивнул. — Меня остановит только преграда. Поползли.

          — Сюда давайте. — Заметно протрезвевший Дециметр помог капитану спуститься по лестнице в подземелье. — Вот он, Выключатель.

          Капитан покрутил головой, похлопал тяжёлыми веками и наконец разглядел в полумраке подземного зала кривой докрасна раскалённый рычаг, однотонно шипящий под падающим на него потоком воды.

          — Дерзайте, — подбодрил капитана Дециметр, снимая стоптанные перчатки и подавая их капитану.

          — А почему он раскалён? — кивнул капитан на рычаг, предусмотрительно натягивая сразу обе перчатки на левую руку.

          Дециметр пожал плечами.

          — Не знаю. Он просто раскалён — и всё. Постоянно, без подвода к нему энергии. А может быть, данный рычаг сделан из всегда раскалённого материала. Не знаю. Эта штука, похоже, не во всём подчиняется закономерностям нашего мира. Что, впрочем, и неудивительно: ведь сие Выключатель самого мира. То есть он, видимо, представляет собой нечто внешнее нашему миру. Внешнее всему тому, что существует. Это, должно быть, некоторым образом, "не-сущее". Проще говоря, данного Выключателя просто не должно быть.

          — Профессор, — недоверчиво хмыкнул капитан, — что за чушь вы опять несёте? Я сам полдня назад сочинял такие же точно небылицы: про чужеродность нашему миру одного якобы загадочного феномена...

          — Я несу чушь? Тогда попробуйте разоблачить меня, — предложил Дециметр. — Рычаг, кстати, нужно тянуть на себя. Валяйте, тяните.

          — Ишь, ниспровергатели практики, — ядовито процедил капитан и, хорошенько намочив под струёй воды перчатки, дотронулся до рычага.

          — Ой, — испуганно сказал сзади Дециметр.

          Капитан в полном спокойствии вынул руку из потока воды и снисходительно посмотрел на профессора.

          — Э-э... я уже малость привык существовать... — смущённо поёжился Дециметр.

          — А куда, интересно, заходит другой конец рычага? — переводя взгляд с профессора обратно на Выключатель, спросил капитан.

          — Пожалуйста, сейчас... — Дециметр услужливо снял один из щитков кожуха, закрывавшего основание Выключателя Бытия. — Смотрите.

          Капитан нагнулся к открывшемуся проёму и присмотрелся: внутри было ослепительно темно. Капитан осторожно сунул в проём правую руку и пошарил: рука нащупала лишь пустоту. Тогда капитан ухватился левой рукой за рычаг и плавно потянул его на себя. Сразу ставшая упругой пустота внутри кожуха вытолкнула правую руку капитана наружу, а вся обстановка вокруг поблёкла и смазалась. Капитан выпустил обжигающий рычаг, тот упруго вернулся в прежнее положение, и всё вокруг постепенно приняло обычный отчётливый вид.

          — Ага, неплохо, — чувствуя прилив исследовательского энтузиазма, обстоятельно проурчал капитан. — Дециметр, у вас найдётся несколько метров чего-нибудь наподобие проволоки?

          — Запросто найдётся, — мгновенно отреагировал Дециметр, с готовностью доставая из кармана моток тонкого стального троса. — Держите, капитан. Убивайтесь на здоровье.

          — Всё иронизируете, значит? — сквозь зубы пробормотал капитан, надевая петлю из троса на рычаг и выбираясь с мотком наружу из подземелья. — Идите сюда, Дециметр, и смотрите. Вы как,

          Дециметр покорно занял место рядом с капитаном.

          — Надеюсь, наше вымирание будет способствовать прогрессу, — вздохнул инопланетянин.

          — Согласен, профессор: я тоже всегда подозревал, что жизнь во Вселенной — это атавизм, — беспечно объявил капитан и осторожно потянул за трос.

          Живой яркий мир вокруг опять начал меркнуть в серой однообразной пелене, уши словно забила вата, руки — если они ещё чувствовались — стали слабеть, и тогда капитан из последних сил и злости рванул трос на себя. Мир тоже рывком потух — но тут трос выскользнул из ослабевших пальцев капитана, и мир опять постепенно проявился.

          — Ага, — радостно констатировал Дециметр, — возвратная пружина сработала. Ну как, будете ещё проверять?

          — Нет, хватит, — помотал головой капитан. — Всё и так понятно: никакой это не Выключатель Бытия. Да и откуда тут ему взяться?

          — Как это "откуда"? — обиделся Дециметр. — Видите ли, поскольку наш мир является трёхмерной областью пересечения четырёхмерностей...

          — Всё ясно, — презрительно перебил Дециметра капитан, — пересечение четырёхмерностей, да ещё, наверное, в какой-нибудь пятимерной среде — это очередная чушь, профессор. Продукт вашего учёного невежества. Дело ведь обстоит крайне просто: существование есть свойство, а свойства не имеют количественных характеристик. Свойство — оно либо имеет место, либо отсутствует. Меняются только вещи, приобретая новые свойства или теряя их. Сами же свойства — неизменны. Тем более свойство существования. Нельзя существовать больше или меньше. А ваш так называемый "Выключатель Бытия" как раз создаёт это впечатление: мир кажется то более, то менее реальным.

          — Вы ошибаетесь, капитан, — азартно парировал профессор. — Во-первых, существование — вовсе не свойство. Ведь свойство — это именно особенное, определённое проявление вещей. А какие вещи особенны тем, что существуют? Нет таких вещей. В существовании нет ничего особенного, неповторимого. Напротив, это наиболее общее проявление, это отвлечённая от конкретики всех частных проявлений высшая абстракция. И, во-вторых, вот что: как я уже говорил, существование есть проявление — проявление вообще. Никак не проявляющее себя — просто и не существует. Всякое же проявление обязательно есть некое действие, некая активность. Материи, сущему имманентна активность, деятельностность. Действие же предполагает наличие сразу и того, что действует, и того, на что направлено действие. То есть действие предполагает обязательную раздельность сущего. Причём, естественно, тотальную раздельность, бесконечное число уровней раздельности. Без этой тотальной раздельности всё сольётся в полную однородность и потеряет саму почву для действий, для проявлений, для существования. Так вот, капитан: с каждым поворотом Выключателя, скорее всего, уничтожается раздельность на всё большем числе уровней сущего. Сам же механизм уничтожения раздельности и разнородности объяснить, как я уже гово...

          — Ага, вот они, голубчики, — прервал излияния Дециметра подкравшийся сзади начальственного вида гуманоид в окружении охранников в форменных масках. — Что, попались, вредители? Всё, больше не будете с Выключателем хулиганить. Потому что именем закона Ломоносова-Лавуазье, вы, Дециметр, и вы, капитан, задерживаетесь до выяснения. Хватайте их, ребята.

          Капитан мученически вздохнул и привычно принялся оказывать сопротивление. Увы, сопротивления хватило ненадолго.

          — Уф, устал, — выдохнул наконец капитан, обессиленно повисая на руках вцепившихся в него охранников. — Ишь, какие здоровенные инопланетяне... Не зря мы объявили вас в межгалактический розыск...

          — Сержант, — принялся распоряжаться начальственный гуманоид, — спуститесь к Выключателю, осмотрите место преступления и составьте подробные протоколы. Потом принесите мне на подпись и...

          — Эй, особо опасные инопланетяне, — встрял капитан, — а с какой радости вы меня задерживаете? Разве у вас с моей планетой подписан договор о задержании преступников?

          — Так вы, капитан, значит, уже признаёте себя преступником, да? — хитро поинтересовался начальственный гуманоид.

          — Конечно, и задерживая меня, вы нарушаете глобальное межпланетное соглашение, которого вдобавок пока ещё, к вашему сведению, даже в помине нет, — пугнул гуманоида своей юридической подкованностью капитан. — Эй вы, братья по глупости, — снисходительно оглядел он охранников, по-прежнему не выпускавших его из рук, — ну-ка помогите мне полежать... Да не бойтесь, не сбегу...

          Начальственный гуманоид разрешающе кивнул, и охранники опустили капитана на землю.

          — Хорошо, капитан, — вкрадчиво промолвил начальственный гуманоид, — я, так уж и быть, готов согласиться, что вы преступник. Но где доказательства, что вы с другой планеты?

          — Вот, — капитан назидательно поднял указательный палец, — сразу видно, что все вы — туземцы. Потому что чёрт знает как себя ведёте и чёрт знает какие вопросы задаёте. Вот так-то. А я — потомственный человек. — Капитан гордо задрал нос. — Это ж надо ж — пристаёт тут, понимаешь, к человеку гуманоидный сброд...

          — Уважаемый капитан, — произнёс начальственный гуманоид, проявляя нечеловеческое терпение, — пусть вы даже и правы, пусть вы и вправду с другой планеты — но сейчас-то находитесь на нашей суверенной территории. И потому должны подпадать под действие местных законов. Для этого подпадания достаточно быть всего лишь вменяемым, то есть отвечающим за свои поступки разумным существом.

          — Так вы, выходит, вбили себе в головы, что я — разумное существо? — искренне удивился капитан. — Эх вы, серость инопланетная, на всё-то ещё смотрите со своей отсталой, туземной колокольни. Всё-то вам везде разум подавай... Эка невидаль — разум... Тоже мне, свет в окошке... Мне-то этот ваш разум уже как раз не нужен. Для меня он — всего лишь атавизм, пережиток прогресса... Вон вам и Дециметр подтвердит, — кивнул капитан на скромно притихшего в сторонке профессора, — что я здесь ни разу не проявил разума.

          — Что верно, то верно, — с готовностью подтвердил Дециметр. — Ни разу.

          — Слышали? — торжествуя, помахал выставленным пальцем капитан. — Потому что разум во Вселенной ищут по совершённым им глупостям. А глупость мне не присуща. Глупость присуща лишь вам, гуманоиды. Вот, например, почему вы меня только сейчас задерживаете? Почему раньше, что я ни делал бы, никто меня не останавливал? Что, не знаете?

          — Нет, знаем, конечно, — покачал головой начальственный гуманоид. — Первое время мы просто к вам присматривались, капитан. Присматривались к вашим методам изучения нашей планеты — помните, вы с самого начала утверждали, что прилетели сюда, дабы изучать и открывать нас? Так вот: мы тоже изучали вас. Ну а потом не мешали уже чисто из вежливости. Повинуясь обычному гостеприимству. То есть мы всё прощали вам, капитан.

          — Так вам, выходит, уже расхотелось быть открываемыми? — обиженно спросил капитан.

          — Нет, капитан, нам это не просто "расхотелось" — нам это жутко надоело. Надоело всё время следить за вами и терпеть ваши выходки. Враньё ваше постоянное тоже надоело. Ну скажите на милость, капитан, почему это вас, с одной стороны, оглупили до уровня людей девяностых годов двадцатого века — дабы, как вы утверждали, сохранить нашу цивилизацию нетронутой, не навредить ей вашей высокоразвитостью, — а с другой стороны, вы теперь сообщаете, что наша планета, о которой вроде бы проявлено столько заботы, будет уничтожена?

          — В самом деле, чушь получается... — Капитан сконфуженно подёргал себя за нос. — А-а, так я ведь и говорил вам, что неразумен, — расплылся капитан в победной улыбке.

          — Всё, с меня хватит, капитан, — сухо произнёс гуманоид. — Вы просто нахальный эксплуататор нашей вежливости и радушия.

          — Чьей это ещё вежливости: твоей, что ли, хамло инопланетное? — чисто для поддержания разговора поинтересовался капитан.

          — Могу сообщить вам следующее, — хладнокровно продолжил начальственный гуманоид. — Коль скоро вы занимались выключением существования — а это относится к преступлениям, которые в нашем законодательстве считаются наиболее уголовными, — то я обязан прямо сейчас, как только закончится составление протоколов, доставить вас в суд. Где вас, скорее всего, приговорят к одиночному заключению мозга на срок от ста до ста пятидесяти лет.

          — К одиночному заключению мозга? — сумрачно переспросил капитан. — Ну, это меня тогда не касается. Я же вам чуть ли не полчаса уже долблю, что сама беспримерная сложность устройства такого органа, как мозг, само огромное, явно избыточное количество его элементов по всем законам развития технических систем неопровержимо свидетельствует о полной и бесповоротной исчерпанности путей его совершенствования. И, соответственно, об очень скором отмирании разума. И о смене его чем-нибудь более прогрессивным и совершенным. А вы по-прежнему лезете ко мне со своими допотопными представлениями как к существу, всё ещё обладающему этим вашим надоедливым разумом. И грозитесь организовать одиночное заключение какому-то мозгу. Меж тем как у меня этого дурацкого мозга нет и отродясь не водилось.

          Капитан оглядел поскучневших слушателей и, как обычно, решил подбавить правдоподобных подробностей.

          — Да, инопланетяне, я, можно считать, даже ещё не родился. Потому что пока всего лишь нуклеантроп: гигантская квазиразумная хромосома в форме человека. То есть я целиком состою из наследственного вещества, из одной сверхдлинной молекулы РНК. В ней записаны септиллионы терабит продвинутейшей информации. Короче, я — зародыш величайшей цивилизации во Вселенной. Что, не верите?

          — А может, всё-таки не нужно его в суд, шеф? — стали робко заступаться за капитана со всё бо́льшим сочувствием слушавшие его охранники. — Может, лучше подлечить его, болезного, да и спровадить куда-нибудь подальше отсюда?

          — Если я как супермолекула вовремя не окажусь там, где ожидается моя репликация, — духарился между тем капитан, — то вам, аборигены, сильно не поздоровится: ваша планета будет взята на абордаж, продезинфицирована динамитом и отбуксирована на ближайшую космическую свалку...

          — Ну что ж, ладно, — утихомиривая всех, поднял руку начальственный гуманоид. — Знаете, капитан, теперь я уже, пожалуй, склонен согласиться, что вы и впрямь не с нашей планеты: на ней такие занудные субъекты, к счастью, не рождаются. Пожалуй, не стоит привлекать вас и к суду — дабы не профанировать его достоинство контактами с вами. Как руководитель линейного отделения ракетной инспекции я — эх, была не была, где наша не пропадала, — своей властью даже помогу вам побыстрее убраться с планеты. Придётся, конечно, простить заодно и профессора Дециметра. Правильно, профессор?

          — Спасибо, гражданин политмейстер, — заискивающе поблагодарил начальственного гуманоида Дециметр.

          — Ну как — всё тогда, наверное? Да? — Начальственный гуманоид вопросительно оглядел присутствующих и, не обнаружив проявлений несогласия, подошёл к входу в подземелье и заглянул вниз.

          — Сержант, — позвал он, — выбирайтесь: не нужно ничего писать — мы возвращаемся в космопорт...

          — Эх, надо же, — обиженно подал голос сержант, выбираясь из подземелья, — а я и протоколы уже почти закончил... Выходит, всё насмарку? Ведь столько следов разных нашлось...

          — Ну-ка дай сюда экземплярчик, туземец, — забурчал капитан, бесцеремонно вырывая у сержанта листы протоколов. — А то знакомые ребята из Фонда исследования слаборазвитых цивилизаций просили собирать любые свидетельства вашей отсутствующей культуры... Документальное подтверждение того примитива, который вы тут называете Выключателем Бытия им, может, как раз пригодится...

          — Пусть берёт, — успокаивающе махнул рукой сержанту начальственный гуманоид.

          — Капитан, — опять начал возникать Дециметр, — вы совершенно напрасно сомневаетесь во всамделишности Выключателя Бытия. И это никакой не примитив. Я вам уже давно пытаюсь объяснить, что для стабилизации трёхмерности пространства в нём должна присутствовать хотя бы одна точка с регуляторной неустойчивостью...

          — Кыш, — машинально лягнул капитан профессора, — не мешайте устанавливать контакт с гуманоидами... Вот что, гуманоиды: я ваш большой брат, брат по отсутствию разума, прибывший с неба на неопознанном летающем объекте. Так что быстро тащите мне для отчёта о проделанной работе все материалы вашей подлой слежки за мной. А то вдруг меня по возвращении домой сочтут завербованным какими-нибудь паршивыми инопланетянами вроде вас...

          — Да не волнуйтесь, не сочтут, — принялись успокаивать капитана поддерживающие его под руки охранники. — Никому вы не нужны, от вас избавиться уже счастье...

          — А-а, — капризно протянул капитан, — много вы будто понимаете... Я очень нужный человек: поелику нахожусь в собственности господина ЭНИАК-заде — то есть принадлежу как имущество сыну килограммовской ЭВМ из фирмы "Прокат пипифакса". А эти машины, знаете, какие всегда недовольные нами, людьми?

          — Знаем, знаем, хорошо себе представляем, — сочувственно закивали охранники. — Бедные машины...

          — Так что мы скоро против них, наверное, восстание поднимем, — хвастливо объявил капитан. — Да, кстати: долго ли ещё ждать результатов вашей гнусной слежки, инопланетяне?

          — Ладно, ладно, капитан, — пообещал начальственный гуманоид, — сейчас отдадим вам все результаты слежения. Сержант, сходите в дежурку, снимите копии материалов по капитану и принесите их в Департамент депортации на склад скафандров — мы будем уже там.

          — И Килограмма тоже сюда давайте, — закапризничал капитан, — а то откуда мне знать: вдруг у вас ещё второй его экземпляр есть в запасе?

          — Нет-нет, — отказался начальственный гуманоид, — Килограмма вы теперь уж сами ищите: наша космическая инспекция не в состоянии задерживать пещерные мусоровозы. Потому что они слишком примитивны, не оборудованы даже номерными знаками... А вот мы и пришли, капитан, — произнёс гуманоид, открывая дверь склада. — Видите скафандры? Валяйте — меряйте, надевайте...

          — Эх, ну и скафандры... — недовольно забурчал капитан, обходя стеллажи. — Туземные все какие-то... И уж мелкие, мелкие до чего — вы что: материала пожалели? Я скафандры большие люблю. А это и не скафандры даже, это доказательства вашего скупердяйства...

          — Так если хотите, то можете сразу два скафандра надеть, — пожав плечами, миролюбиво разрешил начальственный гуманоид. — Но только вы ведь не там смотрите, капитан: пройдите дальше, большие размеры дальше висят.

          Капитан на всякий случай выбрал и надел самый большой скафандр.

          — Это мне на вырост, — хмуро сообщил он удивлённому гуманоиду, едва выглядывая из горловины скафандра.

          — Ага... — оценивающе прищурился начальственный гуманоид, осматривая капитана. — Что ж, неплохо. Так. Я сейчас пойду готовить к вашей отправке стартовый терминал. А вы, капитан, пока идите вон туда, к распределительному блоку. И заряди́те там систему жизнеобеспечения скафандра.

          Пока капитан путался в зарядных шлангах и клеммах, появился сержант и молча надел ему на плечи ранец, набитый плёнками с записями обещанных результатов слежки.

          — Ну, у меня всё готово, — жизнерадостно потирая руки, объявил возвратившийся начальственный гуманоид. — А как у вас, капитан?

          — У меня тоже всё готово, — решительно кивнул капитан, отключаясь от последней линии подзарядки.

          — Тогда пошли в терминал, — пригласил гуманоид. — Корабля, капитан, у меня для вас нет, так что до дома по космосу полетите прямо в скафандре.

          — Как это "прямо в скафандре"? Вы что, аборигены, последнего ума лишились? — негодующе вытаращил глаза капитан.

          — Так ведь мы ваши братья по отсутствию разума, — хихикнув, напомнил капитану гуманоид. — Слушайте, вы что, в скафандрах не умеете обитать? Тем более в таких — системы "Живучка"?

          — Как не уметь... Умею, конечно... — неохотно соврал капитан. — Просто, понимаете ли, этот скафандр у вас не очень обитаемый... Да и не облётанный, наверное, тоже...

          — Раз умеете, то всё, значит, нормально, — ободряюще хлопнул капитана по плечу гуманоид. — А вот и терминал. Вот вам поликатафотное зеркало под задницу. Сейчас с окончанием стартового отсчёта вас разгонят лазерным лучом до субсветовой скорости и проводят до входа в трубопровод станции перекачки пространства. Так что при взлёте не вздумайте дёргаться. Пользовались когда-нибудь межзвёздными пассажирскими трубопроводами? Не пользовались, вижу — но это ничего. По трубе вас перекачают гравинасосом до узловой станции у Бетельгейзе, там прокомпостируете билет, вот его бланк... Кстати, прямо сейчас назовите ЭВМ координаты места вашего назначения...

          — Гробовидная туманность, Коммунальная галактика, — стал перечислять капитан, — линия Правого рукава, система звезды Героев, планета номер три, подпланета номер один, Селеноград.

          — Замётано. Держите билет, капитан. Так, теперь кладите зеркало катафотной стороной на объектив лазера, садитесь на зеркало и ждите отсчёта. Эй, вы чего так дрожите? Я же сказал: на старте не дёргаться.

          — Да-а, вам, гуманоидам, хорошо тут командовать... — стуча зубами, заскулил капитан. — Слушайте, я в этом скафандре, похоже, всё-таки лишний. Давайте я лучше из него вылезу, пусть он летит домой без меня...

          — Стыдитесь, — зашипел гуманоид, показывая глазами за спину капитана, — вон как на вас провожающие смотрят... Конечно, это не общенародное ликование, но наша радость по случаю вашего убытия неподдельна.

          — Где, где смотрят? — сразу стал заинтересованно оглядываться капитан на замахавших ему руками охранников, Дециметра, 5-6 Разрядова и ещё кучки незнакомых аборигенов. — Подождите маленько, я сейчас всем речь скажу. Торжественную.

          — Вот речей, пожалуйста, не надо, — энергично замотал головой гуманоид. — Мы и без того счастливы.

          — Ну всего одну-единственную? — неуверенно предложил капитан.

          — Нет-нет: ни одной, ни половины — не нужно. Не стоит портить публике впечатление, — начальственный гуманоид захлопнул капитану шлем скафандра и усадил на зеркало.

          — Даю отсчёт, — раздался в шлемофоне у капитана голос гуманоида. — Погулять зайчик вышел: пять, четыре, три, два, раз...

          Капитан почувствовал здоровенный удар лазерным лучом под зад и полетел вверх. Но давление снизу вдруг ослабло, и капитан, накренившись, начал падать обратно на плиты космопорта. За плечами у капитана что-то лопнуло, а затем сверху, над головой, что-то хлопнуло, и падение замедлилось. Капитан поднял руки и нащупал стропы парашюта.

          Когда подошвы ботинок скафандра мягко поглотили энергию приземления, капитан отщёлкнул парашют и пошёл навстречу бежавшей к нему спасательной команде.

          — Капитан, с вами всё в порядке? — Позы спасателей выражали искреннее беспокойство.

          — Что это за свинство вы устроили, уроды юродивые? — с некоторым раздражением поинтересовался капитан.

          Спасатели с облегчением переглянулись и, сняв скафандр с капитана, потащили его к директору космопорта: демонстрировать на предмет невредимости.

          — Как он? Цел? — мимоходом взглянул на капитана спешивший куда-то директор. — Ну и хорошо.

          — Так вы меня будете отправлять или нет? — принялся качать права капитан, кидаясь вслед за директором.

          — Посмотрим, — бросил на ходу через плечо директор. — Но пока вас, как выяснилось, отправлять просто некуда. Идите за мной, сейчас всё уточним в диспетчерском зале.

          — Шеф, — почтительно встал навстречу директору один из диспетчеров, — Центральная вычислительная система аварийно прерывает все полёты. Несколько минут назад по гиперсвязи начали поступать сообщения, что космос изменился и существенно сократился в размерах. Исчезло несколько созвездий и туманностей: например, Гробовидная и Альбиона.

          — А по какой причине? — напористо спросил директор. — По обычной?

          — Да, наверное, — пожал плечами диспетчер. — Опять, скорее всего, кто-нибудь трогал Выключатель.

          — Ага. — Директор напряжённо осмотрелся. — А где Мотыгин? Где политмейстер Мотыгин?

          — Я здесь, Холерий Падлович, — протолкался к директору сквозь набившуюся в диспетчерский зал толпу давешний начальственный гуманоид.

          — Сколько раз повторять вам, Грабель Лопатович, — раздражённо повернулся к гуманоиду директор, — обеспечьте охрану Выключателя Бытия... Поставьте вокруг него заграждения, оборудуйте ловушками, замаскируйте как-нибудь. Или, наконец, просто сделайте невидимым... Кстати, виновник происшествия уже задержан?

          — Да ведь это не наша территория, шеф, чтобы таким самоуправством заниматься, — стал оправдываться гуманоид. — Это муниципальная милиция за хулиганами не следит...

          — Муниципальная милиция? — передразнил директор политмейстера. — Да, она за хулиганами не следит — но убытки-то несём мы. Вам разве не известно, во что обходится космопорту исчезновение даже одного созвездия? Смотрите, Мотыгин, погоню я вас из заместителей...

          — Так меня отправят домой или нет? — перебивая всех, громогласно повторил вопрос капитан.

          На него стали посматривать.

          — Тихо вы, горлопан, — дёрнул капитана сзади за рукав Дециметр, пробравшийся в зал вместе с прочей любопытствующей публикой. — Давайте выйдем на улицу. Я там вам всё объясню.

          Капитан, оглядываясь на продолжающих препираться начальников, поплёлся за Дециметром на улицу. Дециметр, по-шпионски озираясь, подтащил капитана к судачившему с какими-то аборигенами 5-6 Разрядову.

          — Разрядов, иди-ка сюда, — поманил его Дециметр. — Давай объясним человеку, что с ним случилось.

          — А с ним уже что-то новое успело случиться? — удивился 5-6 Разрядов.

          — Нет: просто он к себе домой как ни в чём не бывало улететь рвётся. И ещё шумит об этом на каждом углу.

          — Шумит ещё, значит, даже? — покачал головой Разрядов, с жалостью глядя на капитана. — Вы что, вообще ничего не хотите понять?

          — А чего тут понимать? — агрессивно оглядел капитан обоих гуманоидов. — Человек, как положено, должен вернуться домой, на родину...

          — Так нет больше её, вашей родины, — проникновенно сказал Дециметр. — Капитан, мы же с вами только что ненароком искалечили космос: я — спьяну, вы — по незнанию. Если сейчас не поднимать шума, то всё, глядишь, сойдёт нам с рук: начальство ведь тоже не хочет нести ответственность за проявленный недосмотр. И потому пока готово спустить всё на тормозах.

          — Ну и где же, по-вашему, теперь моя родина? — тупо спросил капитан.

          5-6 Разрядов с Дециметром молча переглянулись. Разрядов деликатно кашлянул в кулак.

          — А может, то, что её больше нет, для вас к лучшему? — Дециметр участливо положил капитану руку на плечо. — Особенно если вспомнить все те неприятности, которые, как я понимаю, ожидали вас дома: например, машинное рабство или подозрения в перевербованности... Помните, вы сами об этом рассказывали? Так, может, вам, капитан, имеет смысл всё забыть и начать думать о новом месте жительства?

          — Капитан, а может быть, вам как раз наша планета нравится? — поддержал Дециметра 5-6 Разрядов.

          — Да вы оба просто одурели от глупости, — рассудительно выругался капитан. — Что в вашей планете хорошего-то? Я, например, за двадцать часов пребывания на ней потерял почти целые сутки жизни...

          — Не расстраивайтесь, капитан, — успокаивающе покивал Дециметр. — Глядишь, не всё ещё потеряно... Вы ведь теперь, надеюсь, освободитесь от подчинения тем установкам, которые ограничивают ваш интеллект, да? Вот давайте и поработаем вместе на свежую голову над каким-нибудь новым и полезным устройством — над, допустим, генератором родины или... э-э... протезом отчего дома...

          — Протезом отчего дома? — Капитан сумрачно посмотрел на Дециметра, перевёл взгляд на 5-6 Разрядова, устало поморщился и, больше не стесняясь в выражениях, послал обоих собеседников на планету с нецензурным названием, на которой и сам пребывал уже почти целые сутки.

     1983—1999 гг.