Слово "демократия" имеет несколько значений. Значение "власть народа" — это самое неправильное из них. А вот самое правильное: демократия — это комплекс процедур, позволяющих провести в жизнь волю большинства членов любого коллектива (то есть совсем необязательно жителей страны — тут достаточно даже кружка любителей почтовых марок). При всём при том что эта воля большинства может оказаться хитрым образом подсказанной ему, большинству (что имеет место при том же капитализме, и в той или в иной мере будет иметь место в обществе вообще всегда).

          Но наиболее понятно нам, людям, такое значение слова "демократия", что она — это то, что противоположно тирании. То есть власти бюрократически, по-военному организованного меньшинства.

          В этом-то как раз и заключается главное преимущество демократии. Ибо при ней потребности большинства людей имеют неизмеримо больше шансов быть удовлетворёнными, нежели при тирании. Удовлетворению потребностей большинства при тирании мешают два важнейших обстоятельства.

          Первое обстоятельство: тиран — это, как правило, совершенно нормальный человек. То есть это по натуре эгоист, а вовсе не идеалист, обуреваемый жаждой осчастливить как можно большее число своих подданных пусть даже ценой больших потерь для себя. Соответственно, эгоист не склонен заботиться о большинстве своих подданных.

          Второе обстоятельство: тиран действует не в вакууме и не один. А опирается в своих действиях на лично преданный ему управленческий аппарат. Как известно, "короля играет свита". Поэтому если тиран будет отдавать основную часть внимания и симпатий не своей свите, не аппарату управления, а большинству подданных, то аппарат управления обязательно окажется недовольным. Поскольку уж точно состоит в основном из эгоистов. И потому аппарат управления рано или поздно, но свергнет недостаточно "аппаратолюбивого" тирана.

          Итак, с точки зрения реалиста, то есть человека не зазвездившегося, не вбившего себе в голову, что ему в обществе самому уготована роль тирана или его приближённого — а понимающего, что он, незазвездившийся человек, при тирании в 99% случаев окажется в числе членов отлучённого от власти большинства подданных, демократия намного предпочтительнее тирании.

          Теперь расскажу о том, какими общественными устроениями демократия препятствует сползанию общества (а уже не просто кружка любителей пива, ибо у последних нет средств профессионального насилия) к тирании.

          Наша Россия, как известно, совершенно недемократична, США малодемократичны, а Швейцария и Швеция среднедемократичны. Рекорд же в уровне демократичности по сию пору держит Древний Рим. (Впрочем, это не означает, что римский уровень демократии — максимальный из возможных. Схему максимальной из возможных демократий уже более четверти века назад предложил некто Александр Хоцей, но данная относительно легко достижимая схема, скорее всего, никогда не будет реализована.)

          Некоторые люди полагают, что в школах США приучение к демократии обеспечивается тем, что дети зубрят там гимн и конституцию США. Но гимн и конституция — это мелочь пузатая в плане приучения к демократии. А "крупночь" — это, как в Древнем Риме, вбивание в головы учеников, во-первых, того, что убийство любого человека, пытающегося стать царём (хотя бы путём надевания диадемы на голову или красных сапог на ноги), есть дело необходимое и поощряемое на уровне почестей герою, а во-вторых, того, что любая должность должна быть выборной. Для чего в Древнем Риме учеников специально тренировали в выборных процедурах. (То же самое делается, насколько мне известно, и в США.)

          Это, стало быть, два первых барьера против тирании. В-третьих, ученикам Древнего Рима успешно внушали, что главная добродетель римлянина — наплевательство на личные, на эгоистичные (то есть как раз на ведущие к тирании) интересы, готовность рассы́паться мелким бесом перед "цивитас", то есть перед гражданами Рима. И если дело того потребует, то отдать за благо цивитас не только имущество (включая родственников), но и здоровье, как это сделал Му́ций Сце́вола, или вообще жизнь, как толпы прочих героев.

          Четвёртый барьер — это запрет под страхом смерти надевать доспехи и обнажать оружие в пределах городской черты. Римляне голосовали в полном вооружении (что воочию демонстрировало полноправие и высшую заинтересованность голосующих: это были сплошь воины, то есть люди, готовые отдать жизни по поводу предмета своего управления), но делали это за пределами городских стен — на так называемом Марсовом поле. А по городу вооружение туда и обратно все носили в "нерабочем" состоянии. Благодаря данному запрету ни один гад не мог принудить граждан Рима выполнять свою гадскую волю силой оружия. Ибо его, гада, сторонники боялись попасться с оружием в руках.

          Пятый барьер: в Древнем Риме все должности — консулов, трибунов, префектов, преторов (это судьи), квесторов, цензоров и т.п. — были именно выборными снизу. А не назначаемыми сверху.

          Данный барьер отличается от барьера номер два тем, что в рассказе о последнем речь идёт о вбивании в головы детей необходимости следовать некоей демократической норме, о наличие в школьной программе определённым образом зомбирующих уроков. В то время как в рассказе о пятом барьере речь идёт о собственно выполнении демократической процедуры.

          Различие между вторым и пятым барьерами можно обнаружить также, например, в том факте, что в начале 1990-х россияне ходили на нормальные, на честные выборы, не став ещё гражданами, не приучившись обдуманно голосовать — и потому обеспечили честную парламентскую победу недемократичной ЛДПР.

          То же самое проделали в 1991 году и жители Алжира, вполне по-рабски, по-холопски проголосовавшие за победу Исламского фронта, главным пунктом в программе которого было уничтожение самой демократии. И наоборот: человек может оказаться прекрасно приученным ещё со школы охотно и грамотно голосовать, то есть быть гражданином — но выборы в его стране при этом будут уже отменены.

          Шестой барьер: все должности в Древнем Риме были выборными именно на короткие сроки. Год-полтора на должности — и гуляй Ванька, ешь опилки.

          Сегодня некоторые специалисты считают, увы, что одной из характерных черт демократии является пожизненность поста судьи. Но на самом деле сия пожизненность поста судьи — великая глупость влюблённого в свою бестолковость Запада.

          При одиозном мэре Ю.М.Лужкове должности судей в Москве были пожизненными. Но в то же время все судьи оказались с потрохами купленными мэрией. Точно с таким же успехом купить любого пожизненного судью может и не мэрия, а частное лицо. И нужно иметь средство воздействия на такого купленного судью — разумеется, в виде снятия его с должности.

          Вот только этим средством воздействия должен обладать не некий Высший Арбитр, не Путин и не Распутин (который, как известно, вовсю манипулировал должностями в царском аппарате управления), а нормальный избиратель. Ибо последний сам может оказаться жертвой продажного и не зависящего от низов судьи. Поэтому избиратель лично, шкурно заинтересован в справедливом судопроизводстве.

          Упомянутые выше короткие сроки занятия должностей не позволяли управленцам Древнего Рима плотно обрасти лично (а не народно) преданным аппаратом управления. То есть быстрая потеря должности останавливала формирование лично преданного аппарата управления или даже разрушала последний.

          Седьмой барьер: все должности в Древнем Риме были множественными. То есть хотя бы парными. Соответственно, должность Первого консула, которую когда-то присвоил себе Бонапарт — это издевательство над институтом консулата. Настоящих консулов всегда два, и никто из них не первый. Консулы должны быть равными в правах, чтобы между ними постоянно шло соперничество, то есть чтобы ни один из них не мог победить и выключить из борьбы другого. В таких условиях установление единоличной власти сталкивается с большими сложностями.

          К этому же пункту следует отнести и наличие в Древнем Риме нескольких управленцев с правом запрета — трибунов. То есть любой из этих трибунов мог наложить запрет на любое решение консулов.

          Восьмой барьер: даже двух высших управленцев в Древнем Риме называли всего лишь консулами, то есть советчиками — советчиками, ясное дело, для своих избирателей. Иными словами, в Древнем Риме даже лингвистика была поставлена на противоцарскую службу. Чтобы ни одно слово не намекало на повышенные полномочия должностного лица.

          Девятый барьер: каждого высшего древнеримского управленца, потерявшего власть (то есть теперь уже, например, не консула, а проконсула), надолго — как минимум на 8 лет — изгоняли из города. И вообще из метрополии. В Цизальпийскую Галлию и дальше. Границей, которую изгнанник не мог под страхом смерти переступать в течение восьми лет, была река Рубикон. Поэтому-то Цезарь столь долго и колебался перед Рубиконом: ибо преступал страшный закон. Этот закон в итоге и сработал.

          Данный барьер нужен для того, чтобы надолго разлучить высшего управленца, то есть потенциального царя, и сформированный им во время исполнения должности лично преданный управленческий аппарат.

          А вот нынче должностных лиц, согласно бестолковым рецептам самовлюблённого и поучающего всех Запада, не только не изгоняют в ссылку после целых четырёх-шести лет пребывания на посту, но даже разрешают занимать этот пост повторно. То есть предоставляют максимум возможностей узурпировать власть. Чем более-менее хваткие управленцы типа Бонапарта, Гитлера или Путина и не пренебрегают.

          Десятый барьер: голодранцы в Древнем Риме были либо хорошо отодвинуты, либо вообще отлучены от управления.

          В данном случае я выступаю именно как гуманист, знающий историю, как грамотный политик и как настоящий сторонник демократии — что и отличает меня от сегодняшних тупых и безграмотных "общечеловеков". В очередной раз повторяю, что настоящий политик — это не капризная барышня, требующая воплощения сказочных идеалов, а реалистичный субъект, выбирающий из двух зол меньшее. Голодранцы, увы, неоднократно в мировой истории (ближайший к нам пример — мы сами) променивали свою власть на чечевичную похлёбку. А вот с людьми, имеющими за душой существенные состояние и опыт, фокус с чечевичной похлёбкой проходит гораздо тяжелее.

          В связи с чем положение с управлением обществом пятью процентами демократически организованных богачей пока, увы, намного предпочтительнее положения с управлением обществом ста процентами недемократически настроенного народа. Ибо последнее положение со слишком высокой вероятностью и скоростью приводит к положению с управлением обществом полупроцентом бюрократически организованных военных.

          Именно последнее и произошло с Древним Римом. Пока при голосовании на Марсовом поле в правах преобладали сенаторы и всадники, демократическая форма правления оставалась незыблемой четыре столетия. А вот когда Гай Марий даровал всем гражданам равные избирательские права на форуме, Республику вскоре сменила Империя.

          Как можно заметить, я не упомянул тут в привязке к номерам такие очевидные заграждения против тирании, как наказание за фальсификацию при подсчёте голосов. Этим средством "общечеловеки", слава КПСС, вроде бы пользуются. Но, разумеется, тоже через пень-колоду. Например, во Франции сегодня голосование на выборах проводит полиция. То есть вполне военизированная, протираническая по многим параметрам своего устройства структура.

          Кстати, о птичках. Я живу в Татарстане — в патриархальной, в отсталой в гражданском отношении местности. До восшествия на престол В.В.Путина, нынешнего нашего доброго, либерально настроенного царя, татарстанские чиновники были вынуждены во всеуслышание объяснять мотивы своих антидемократических поползновений. То есть в этих антидемократических поползновениях наш граждански отсталый народ ловким чинушам всё равно не отказал бы, но до момента воцарения Путина татарстанские ловкачи ещё не могли не делать реверансы в сторону остатков демократии.

          И они, наши татарстанские ловкачи, для узаконения своих бюрократических притязаний выбрали вполне благовидный для фанатов Запада путь: использование провалов в законодательствах самовлюблённого Запада.

          То есть для одного зажима демократии татарстанские ловкачи ссылались на провал, к примеру, в законодательстве Канады — мол, там руководитель не ограничен числом его перевыборов. Для другого зажима демократии наши ловкачи ссылались на провал, к примеру, в законодательстве Франции — мол, там президент торчит на посту целых семь лет. А где-то ещё какие-то важные должности, мол, не избираются снизу, а назначаются сверху. И т.д.

          И в итоге внешне выборное законодательство Татарстана оказалось состоящим почти из одних лишь антидемократических проколов самовлюблённо вставшего над критикой Запада.

          В привязке к номерам я не упомянул и такие очевидные заграждения против тирании, как специальное увеличение числа управленческих должностей. С подачи косноязычного Запада это заграждение принято называть "разделение властей". Подобное замудрёное косноязычие — это вернейший признак дурости, бестолковости, непонимания существа дела, жалкой замены знания важным надуванием щёк.

          Власть в обществе — то есть способность принудить — она всегда одна. Наличие двух и более кандидаток на роль власти — это свидетельство отсутствия ещё общества и присутствия гражданской войны. Таким образом, суть вышеуказанного заграждения против тирании в виде увеличения числа управленческих должностей по-человечьи, а не по-западному, то есть не по-косноязычному, следует называть "уменьшение прав" или "сокращение полномочий".

          И тогда всё сразу становится понятным: у кандидата в тираны уменьшают полномочия, сокращают силу, а не делят (каким образом происходит сей делёж: вдоль или поперёк?) какие-то ненормальные "власти".

          Разумеется, древнеримская республика имела и недостатки. Самым очевидным из коих была пожизненность постов сенаторов — одних из главных законодателей.

          Но, с точки зрения идеала, до которого, повторяю, додумался некто Александр Хоцей, одним сплошным недостатком является вообще вся принципиальная схема традиционной демократии в обществе — начиная от греко-финикийской демократии и через римскую со швейцарской до современной американской демократии.

          Александр Хоцей хорошенько вник в проблему защиты от тирании и закономерно пришёл к очевидному теперь выводу, что всякая тирания опирается на аппарат профессионального насилия. Без аппарата профессионального насилия принуждение меньшинством большинства — невозможно.

          Соответственно, если лишить кандидата в тираны малейшей опоры на аппарат профессионального насилия, то этот кандидат принципиально не сможет стать тираном — пусть он даже не будет избираться снизу и при этом начнёт ещё единолично находиться сразу на всех управленческих должностях (то бишь полностью нарушит священное "разделение мастей"), именоваться самим господом богом или властителем Вселенной и т.д.

          Так вот, стало быть, Александр Хоцей предложил отделить мух от котлет, то есть часто, на короткие сроки и т.д. выбирать (или, другими словами, постоянно переизбирать) всего лишь один орган. Этот орган будет не управлять обществом, а исключительно контролировать аппарат профессионального насилия: армию, внутренние войска, ОМОН и т.д.

          А управленцы обществом, которых можно назначать на их посты каким угодно способом вплоть до безмозглого жребия, к управлению аппаратом профессионального насилия не будут иметь никакого отношения. То есть не смогут как нынешние пердизенты во всём мире отдавать приказы маршалам или командирам ОМОН. Главные управленцы обществом в схеме А.Хоцея смогут только просить орган контроля над аппаратом профессионального насилия выполнить при помощи армии или войск МВД то или иное действие.

          А этот выборный орган контроля над силовиками будет уже всякий раз прикидывать: понравится ли избирателям его согласие выделить пердизенту воинскую помощь, не привлекут ли его, орган контроля над силовиками, к уголовной и пр. ответственностям за недостаточно ретивое отстаивание интересов избирателей?

      01.05.16 г.