Любителям биологии и бионики известно такое изобретение природы, как глаз лягушки. У лягушки очень мало мозгов, а в окружающей обстановке ей как хищнице нужно ориентироваться очень чётко и быстро. Вот, стало быть, эволюция и сварганила методом естественного отбора следующее приспособление: пока мир относительно глаза лягушки неподвижен, он, мир, глазом фактически не воспринимается. А выглядит как однородная непроницаемая серая пелена (это я знаю по собственному опыту).

          Восприятие же и, соответственно, обработка информации скудными мозгами начинаются у лягушки только при изменениях окружающей картины: эти изменения "выскакивают" из серой пелены, и лягушка их замечает и на них реагирует. То есть хватает маленькое изменение — например, комара, или спасается от большого изменения — например, от голодного француза.

          Но, как показали дальнейшие исследования учёных, глаз лягушки имеют вообще все её эволюционные потомки — в том числе и мы, люди. Однако у нас природа внесла в зрительный аппарат следующее новшество: тремор, то есть мелкое непроизвольное дрожание глазных мышц. Именно из-за него мы и не можем удерживать взгляд на одной точке: через несколько секунд нацеленного смотрения наш взгляд в результате непроизвольных микродёрганий глазных мышц сползает немного в сторону от выбранной точки.

          Когда же учёные надёжно зафиксировали глаз добровольца, то он уже через несколько секунд начал видеть перед собой однородную пелену, то есть перестал различать мир.

          Однажды я в течение примерно получаса заставлял себя смотреть в одну точку, и в итоге глаза начали меня "слушаться", и я тоже увидел эту серую пелену, и тоже перестал воспринимать мир как яркую и разнородную картинку.

          Насколько я понимаю, мы, живые существа, вообще по всем направлениям устроены так, что воспринимать можем только изменения, только меняющееся — меняющееся хотя бы немного, хотя бы в рамках микродёрганий.

          Например, тепло воды мы воспринимаем лишь до тех пор, пока наша рука не потеплеет до температуры воды, вкус блюда мы воспринимаем лишь пока этот вкус новый. А также быстро перестаём ощущать один и тот же запах.

          Несомненно, всё сообщённое касается и звуков. То бишь если звук идеально ровный, то уже через полсекунды мы перестаём воспринимать его как раздражитель, как элемент яркого мира. И этот звук превращается для нас в элемент однородной пелены.

          Вернуть яркое восприятие звука могут правильные его изменения. Эта правильность заключается в выполнении внешне противоречивых требований: с одной стороны, звук меняться не должен — чтобы мы воспринимали его как постоянный, как один и тот же, как долго длящийся определённый звук. Но, с другой стороны, звук этот должен всё-таки меняться, причём меняться ярко, заметно — чтобы наше восприятие этого звука не притупилось, осталось ярким, не отключилось.

          Данное радикальное, на первый взгляд, противоречие ликвидируется следующим приёмом. Общий, главный тон звука остаётся неизменным, а вот обертоны сильно меняются, "пляшут" вокруг одной точки. Или другой вариант: высота звука остаётся неизменной, но его громкость "пляшет" вокруг одной точки. Или высота звука не постоянна, а немного "пляшет" вокруг одной точки.

          Именно это явление пляски громкости, обертонов или главного тона вокруг одной точки и называется вибрато.

          Которое сразу делает истошный визг — белькантоМ, а душераздирающий скрип — звуками скрипки. Иными словами, якобы крайне важный тембр голоса на самом деле имеет далеко не первостепенное значение. Голос может быть даже сильно хриплым — как у Луи Армстронга

          Но хорошее вибрато делает и эти провальные по тембру голоса́ вполне музыкальными.

     14.02.2018