Вот здесь у Вас написано:

          "...в 1983 году мне в руки попала "Книга о шашках" Городецкого — это что-то вроде учебника по шашкам. И в свободное время в цехе я, помимо чтения научно-популярных журналов и фантастики с приключениями, стал расставлять на доске шашки и играть по этому учебнику.

          Вскоре пришли первые успехи: среди русских ребят на заводе мне не стало равных. И русские ребята в цехе потеряли ко мне как к шашисту и вообще к шашкам всякий интерес.

          Потом пришли вторые успехи: прослышав о новоявленном чемпионе, ко мне стали наведываться работавшие на нашем заводе грузины, армяне и азербайджанцы. Все они почему-то играли намного, на порядок лучше русских — да и меня в целом превосходили по части шашечного таланта.

          Но эти ребята тоже быстро вставали из-за стола, разочарованные серией проигрышей".

          А можно объяснить, почему после Ваших побед интерес к шашкам исчез именно во всём цехе?

          Для ответа на Ваш, уважаемый Читатель, вопрос я должен начать с того, что люди воспринимают происходящее как развлечение в двух случаях.

          Первый случай — это отстранённое, чисто созерцательное наблюдение за более-менее равной борьбой хорошо знакомых для воспринимающих людей субъектов. Типа поединка богатыря и Кощея, типа поисков пропавшего капитана Гранта его детьми, типа матча "Зенита" с ЦСКА, типа соревнования в хитрости сыщика и преступника и т.п.

          Борьба же очевидно неравная, то есть избиение одним противником другого, не вызывает — а часто и просто физически не успевает вызвать вследствие скоротечности — у зрителей никакого интереса, никакой жажды с напряжением наблюдать за происходящим, ожидая или боясь острого поворота, гадая в волнении: куда же склонится итоговая победа? Ибо полное превосходство одной стороны над другой уничтожает на корню саму основу всех подобных заинтересованных переживаний: ведь гадать тут просто не о чем, всё предрешено изначально.

          И ещё важное уточнение: в указанном первом случае борьбы с препятствиями типа поединков примерно равных по силам противников ей, этой борьбе, желательно быть как можно безжалостнее, "неигрушечнее". То есть вещи типа убийств (к примеру, проклятого Кощея добрым Иваном-царевичем) в данном первом случае только приветствуются, поскольку добавляют происходящему серьёзности, достоверности, убеждают в неподдельности препятствий, в ненаигранности борьбы с ними.

          Второй же случай восприятия происходящего как развлечения — это личное участие людей именно в несерьёзной борьбе. Иными словами, в игре, в модели, в имитации настоящей, серьёзной, безжалостной борьбы.

          Как известно, если борьба серьёзна, если в ней возможны крупные потери, то нормальный человек, участвуя в такой борьбе, испытывает вполне закономерный страх. Страх потерять что-нибудь важное, ценное — типа здоровья, жизни, репутации и т.п. Такое мощное, всепоглощающее чувство, как дикий страх, полностью забивает, бесследно гасит все более слабые чувства — в том числе, понятно, и любопытство. Возбуждение и удовлетворение которого, как известно, и является развлечением.

          Но ведь для одержания победы в важной борьбе человеку очень желательно предварительно тренироваться. Вот эволюция, стало быть, и "позаботилась" о том, чтобы у живых существ имелась тяга, положительное стремление к таким предварительным тренировкам — то есть кайф, удовольствие от этих тренировок.

          Эволюция "позаботилась" о данной радостной тяге к тренировкам, понятно, при помощи естественного отбора: кому тренироваться нравилось, то есть кто испытывал удовольствие от участия в игре, в имитации настоящей борьбы, тот, понятно, тренировался много (получая тем самым много удовольствия), а потому лучше, полнее нарабатывал навыки борьбы. И затем, понятно, успешнее выживал в реальных поединках.

          Тот же, кто удовольствия от игры́, то есть от шуточной борьбы, не испытывал, тот тренировался меньше, навыков борьбы нарабатывал недостаточно и, соответственно, в реальной борьбе чаще погибал. И потому уже не мог передать своё невыгодное устройство потомству.

          Поэтому в итоге выживали именно те, кому играть — то есть тренироваться, бороться понарошку — нравилось. Повторяю: выживали прежде всего те, кто любил игру.

          Но что является главным признаком игры́? Главный признак игры́ — это именно несерьёзность, легковесность проигрышей-выигрышей в ней. И, как следствие — лёгкая уступчивость соперников.

          Которая, например, у животных типа собак или кошек стала даже самим приглашением в игру. Собака специально нелепо подпрыгивает на месте и падает на спину, приглашая к попыткам схватить, победить её. А приглашает она, разумеется, к таким же точно игровым, то есть к несерьёзным, к "неполносильным" попыткам.

          Данная характерная для игры́ лёгкая уступчивость соперников означает ещё и то, что легко уступать обязаны именно обе стороны. Уступать даже тогда, когда одна из данных сторон намного превосходит другую в соревновательных качествах. Как раз это обстоятельство и делает и́гры в природе широко распространёнными: партнёра для игры́ найти всегда нетрудно, им может стать почти любой — вне зависимости от своей реальной соревновательной силы.

          Но если в процессе возможной, предположительной игры́, предположительной имитации настоящей борьбы вдруг выясняется, что один из соперников всё-таки не играет, что относится к борьбе не с лёгкостью, а серьёзно, что борется в полную силу и ни в чём не собирается проигрывать, уступать — например, злобно рычит или проявляет явную безжалостность, реальную агрессию — то положительные игровые ощущения у противоположной, у проигрывающей стороны исчезают. То бишь эта проигрывающая сторона перестаёт ощущать выработанное естественным отбором врождённое удовольствие от игры́. Поскольку, повторяю, ситуация, как оказалось, не имеет признаков игры́.

          А одним из признаков неигры является, повторяю, отсутствие у одной из сторон проигрышей. Что воспринимается постоянно проигрывающей стороной как демонстрация для неё полной безнадёжности сопротивления, как признак явной агрессии, намерения подавить.

          Поэтому постоянно проигрывающая сторона старается прекратить явно неигровую борьбу и затем делает всё возможное, чтобы с неправильно, с не по-игровому ведущим себя противником больше не связываться.

          Всё это и является ответом на изначально заданный вопрос: нескончаемые и явно лёгкие выигрыши создали у игроков в цехе закономерное ощущение моей агрессивности, ощущение, что я представляю в сфере шашек нависающую угрозу. То есть теперь у людей в цехе все воспоминания о шашках оказались связанными в первую очередь именно с неприятными, с "неигровыми" чувствами. Возможно даже, я начал вызывать у цеховых любителей шашек комплекс некоей шашечной неполноценности.

          Вот в цехе и прекратили прикасаться к "зачумлённым" мною шашкам.

     07.02.2019