Вообще "Фломастер..." получил популярность всего лишь по той причине, что оказался очень созвучным нашей советской дикости, нашей мистической настроенности — с которой большевики воевали долго, но, как показывает нынешняя жизнь, недостаточно успешно. Поэтому "Хламастер..." и стал для обывателей 1960-х годов крайне долгожданным.

          Конечно, в советское время роман Булгакова был не единственным опубликованным произведением про торжество мистики. Но родственные ему "Метаморфозы" Апулея или "Влюблённый дьявол" Казота из "Литпамятников" тоже сразу стали библиографическими редкостями.

          Однако роман Булгакова имеет следующие преимущества: во-первых, он написан нормальным, а не старинным тяжеловесным языком, как сочинения Апулея и Казота, и, во-вторых, посвящён событиям в родной Москве, где можно хоть прямо сейчас сходить на экскурсию к нехорошей квартире. Этот фактор — общение с фанатами — тоже ведь резко прибавляет популярности.

          Тем не менее в остальном "Мастер...", увы, очень слаб. То есть слаб именно как художественное произведение. Конечно, в нём имеются и живые места. Но всё, увы, губит "уэллсовщина" и "жюльверновщина".

          В советское время жили грамотные ребята типа хорошего фантаста Дмитрия Биленкина. Биленкин, конечно, не мог напасть с разгромной критикой на Уэллса и на Верна, зато громил их тупых последователей типа А.Казанцева и В.Немцова. А "Гриаду" Колпакова, произведение совершенно аналогичного плана, спародировали даже Стругацкие в "Путешествии в описываемое будущее":

          "С неба свалилась ржавая ракета, из неё вышел одноногий и однорукий космонавт и обратился к слушателям с призывом лететь на планету Хошь-Ни-Хошь созвездия Эоэллы" (я специально укоротил цитату).

          В книгах Колпакова, Немцова, Казанцева, Уэллса, Верна (а также в значительной части знаменитых сегодня творений Роулинг и Толкина) с сюжетной точки зрения, как отметил Биленкин, не происходит почти ничего. То есть это почти сплошь прямолинейные описания.

          Однажды я объяснял своему знакомому, чем плох восхитивший его рассказ Уэллса "Правда о Пайкрафте": по факту сие просто тупое описание того, как работает средство против гравитации. Вот и почти все романы Верна — это описания экскурсий современных Верну людей по техническим чудесам, созданным капитаном Немо или Робуром-Завоевателем.

          Но, например, лучший, на мой взгляд, рассказ Булычёва "Снегурочка" — он вовсе не про то, что, мол, есть инопланетяне и что, мол, их обмен веществ основан не на водных, а на жидко-аммиачных растворах.

          Нет, в "Снегурочке" молодой землянин без каких-либо авторско-менторских наставлений, а чисто по делу спасает аммиачную красавицу-инопланетянку. Которая, естественно, влюбляется в своего спасителя.

          Однако проблема в том, что влюблённым нужно срочно разлетаться по своим мирам. А кроме того, температуры их тел различаются на сотню градусов. Тем не менее влюблённые открывают гермошлемы и целуются на прощанье. Землянин от этого получает обморожение губ, а снегурочка-инопланетянка — ожог. Но настоящую любовь сквозь века и парсеки не остановишь ни разницей в обменах веществ (влюблённые ядовиты друг для друга), ни прочие физические напасти.

          Точно так же, как "Правда о Пайкрафте", устроены и все произведения остальных перечисленных грамофонов. Вкратце их однообразные, малоконфликтные, туповато-описательные и частенько, увы, не в меру велеречивые страницы ("ни жестокий пятый прокуратор Иудеи всадник с Понтом под зонтом Пилат") можно представить следующим базовым диалогом.

          — Здравствуй, белочка.

          — Здравствуй, ёжик.

          — А что это у тебя в лапках?

          — Это орех. Его можно грызть. А что это у тебя на иголках?

          — Это гриб. Он очень вкусный.

          — А давай с тобой дружить, ёжик?

          — Давай, белочка.

          Нормальное же художественное, то есть высококонфликтное и хитрозакрученное произведение должно быть примерно таким:

          — Ёжик, у тебя есть куда спрятаться?

          — Нет, белочка, а что стряслось?

          — Да мы только что играли с зайчиком, но на него сверху упало что-то чёрное, убило и унесло. Потом это чёрное вернулось, хотело убить и меня, но только ранило. А я вырвалась и убежала. Оно, наверное, снова хочет напасть. Слушай, как остановить кровь? Похоже, я теряю сознание...

          — Белочка, держись: я знаю, где живёт доктор Айболит.

          — Да я тоже знаю. Но по открытой местности к нему теперь не доберёшься...

          — Белочка, давай тогда проползём под землёй. Только там ведь сплошные лабиринты... Эй, сурок, проведёшь нас по подземным ходам к Айболиту?

          — Не могу, ёжик. Сначала мне нужно раздобыть иголку и нитки, чтобы зашить порванную шкуру.

          — Считай, иголка у тебя уже есть. А нитки даст знакомая птица-ткачик. Слушай, а где ты порвал шкуру?

          — Я высунулся из норы, увидел, как на меня падает что-то чёрное, и нырнул обратно. Но оно всё равно успело зацепить меня когтями...

          И т.д.

          Так вот знаменитый роман Булгакова — это вовсе не преодоление лавины из разнообразных препятствий, а почти сплошь тупые и вызывающие зевоту экскурсии по безграничным (и сие, кстати, очень плохо — ибо для закрученности сюжета нужна именно ограниченность в способностях персонажей) возможностям нечистой силы. А также перемежающие эти экскурсии бездарно-велеречивые завывания.

          И ещё. Некто Олди, известные украинские фантасты и постоянные рассказчики, как нужно и как не нужно писать фантастику, отметили следующий прокол, часто встречающийся у слабых сочинителей.

          Главный персонаж произведения обрисовывается у слабого сочинителя как непобедимый боец, способный в одиночку голыми руками сокрушать армады военных звездолётов. Однако по сюжету этот галактический супербоец занимается почему-то только смачным отметеливанием у кабаков нагло ведущих себя полупьяных гопников.

          Олди, специалисты по боевым искусствам, полагают, что подобная стрельба из пушек по воробьям чаще всего объясняется желанием незадачливого автора, постоянной жертвы гопников в реале, отомстить обидчикам хотя бы в мечтах.

          В связи с этим вопрос: а с кем у Булгакова борется его непобедимая четвёрка (или пятёрка, если считать служанку)? Не напоминает ли это постоянное "избиение младенцев" явление, описанное выше?

          И, соответственно, второй вопрос: так ли уж крут как сочинитель автор подобных нестыковок?

          Вообще то, что у грамофонов персонажи враждуют — это обычно явная фальшь, натяжка, недостоверность. Они так долго, монотонно и картинно враждуют, а описания этой вражды столь выспренни и корявы, что книгу хочется со всей силы выбросить в угол.

          "— Ба! — воскликнул Воланд, с насмешкой глядя на вошедшего, — менее всего можно было ожидать тебя здесь! Ты с чем пожаловал, незваный, но предвиденный гость?

          — Я к тебе, дух зла и повелитель теней, — ответил вошедший, исподлобья недружелюбно глядя на Воланда.

          — Если ты ко мне, то почему же ты не поздоровался со мной, бывший сборщик податей? — заговорил Воланд сурово.

          — Потому что я не хочу, чтобы ты здравствовал, — ответил дерзко вошедший.

          — Но тебе придётся примириться с этим, — возразил Воланд, и усмешка искривила его рот..."

          Во-первых, вот эта фраза

          "— Ты с чем пожаловал, незваный, но предвиденный гость?"

рассчитана на недотёп: если ты всё на свете предвидишь, то у тебя не должно быть никаких вопросов по поводу намерений человека.

          Во-вторых, высокопарным тоном персонажи должны вещать лишь в том случае, если подделываются под высокопарность — ибо высокопарность на полном серьёзе у нормального человека вызывает только отвращение.

          В данном плане в высшей степени молодец Беня Крик, на крикливо-бестолковые выходки сообщницы отреагировавший следующими словами:

          — Маня, вы не на работе. Холоднокровней, Маня.

          Очень возможно, что читатель этих строк подумает о следующем: автору данного текста, записному критикану, стоило бы обратить озлобленное внимание не на чудесного и культового "Мастера...", а на многие другие произведения литературы (особенно, советской), которые в гораздо большей степени, нежели "Мастер...", страдают вопиющими литературными недостатками.

          Я с этим не согласен по той причине, что разоблачать нужно голых королей, а не голых простолюдинов. Потому что именно король (то бишь поднятые на щит, но реально бездарные "Мастер и Маргарита", "Война и мир", "Анна Каренина", "Авессалом, Авессалом", "Братья Карамазовы" и т.д.) должен быть одетым в королевское же платье. А задрыги-бомжи (миллиарды малоизвестных околографоманских произведений) вполне могут жить голыми — ибо для задрыг нагота совершенно нормальна, неудивительна.

          Удивительным, странным, диковатым, вызывающим желание вмешаться выглядит торжественное шествие абсолютно голого, но надутого субъекта в облаке восхищённых возгласов о том, какое замечательное на нём новое королевское платье.

          Нет никакого смысла поднимать восстание против бомжей — эти ребята и так не при власти. При власти — именно короли. Повторяю: именно короли законодательствуют в нашей культуре, а поэтому именно их уродующему воздействию (если оно и впрямь уродующее) нужно в меру сил противостоять.

     08.09.2018