В конце 1987 года я по глупости прекратил приём стервоидов, не снизив одновременно интенсивности своих тяжелоатлетических нагрузок. В результате недели примерно через три, то есть в начале 1988 года, у меня до такой степени разболелись позвоночник в поясничном отделе, колени и верх растянутой левой грудной мышцы, что я вынужден был полностью прекратить тренировки.

          Это дало положительный результат: несмотря на мою ежедневную работу грузчиком в шестнадцатом цехе завода "Автоприбор", что во Владимире, примерно через неделю почти все боли заметно уменьшились. Потом прошла ещё неделя, но я всё не возобновлял силовых занятий, опасаясь обострения травм.

          Однажды после смены ко мне в раздевалку пришёл мой хороший знакомый Паша Семёнов, слесарь из соседнего цеха, немного увлекавшийся развитием силы и на днях выжавший лёжа 100 кг.

          Паша не видел меня раздетым по пояс уже целый год (за который я в тесном сотрудничестве с господином Гедеоном Рихтером — главным тренером всех современных спортсменов — добился солидных прибавок по основным силовым направлениям) и теперь удивлённо поднял брови:

          — Никогда не предполагал, что ты такой накачанный...

          — Паша, — сказал я, грустно рассматривая свои руки, — да разве я накачанный? Ты просто не видел фигуру Серёги Иванова, международника по штанге из Политеха — вот он действительно жутко здоровый... Кстати, Иванов очень похож на Варданяна, но только набравшего дополнительные пятнадцать-двадцать килограммов мышц...

          — Слушай, а если прямо сейчас приехать в Политех, то этого Иванова можно будет увидеть? — загорелся Паша. — Только давай съездим туда вместе, ладно?

          Мы приехали в Политех и еле-еле пробрались мимо вахты в спортивный корпус, где Иванов как раз проводил занятие с группой студентов. В процессе этого занятия все девушки группы зачарованно смотрели на Сергея — писаного красавца с чеканным профилем, чёрными глазами и кудрями. Повторяю, Иванов был очень похож на Варданяна в его самых поэтических ракурсах.

          Но, к сожалению, обычной мощью мышц Сергей в тот раз поразить нас не смог: он, судя по всему, похудел килограммов на десять-двенадцать, а кроме того, его фигуру скрывал от глаз спортивный костюм. (Кстати, сегодня доктор наук С.В.Иванов работает старшим тренером сборной РФ по пауэрлифтингу. А ещё тренировал Алексея Ловчева.)

          — Ну что, уходим? — спросил меня Паша.

          — Подожди, я сейчас быстренько проверю себя: осталось ли хоть немного сил? — сказал я Паше, после чего подошёл к оставленной кем-то на дальнем помосте штанге весом 120 кг и без разминки толкнул её: при этом как в момент взятия штанги на грудь, так и при её подъёме от груди мою поясницу выраженно дёрнула знакомая боль.

          — Запас сил в толчке, чувствуется, ещё есть, — поделился я с Пашей, когда мы вышли на улицу, — но вот только связки уже ни к чёрту. А так я, вообще-то, три месяца назад толкнул сто сорок пять килограммов. Правда, с дожимом левой рукой...

          — А сколько ты жал лёжа? — поинтересовался Паша.

          — Сто сорок, — ответил я. — Причём с того момента прошло всего две недели.

          — Хороший результат, — с завистью сказал Паша, который сам занимался одним лишь жимом лёжа. — А сколько ты сможешь выжать сейчас?

          — Ну уж никак не меньше ста тридцати килограммов, — уверенно произнёс я.

          — Слушай, давай вернёмся в спортзал и пожмём там лёжа? — остановился Паша.

          — Ну-у, — протянул я, — как-то неудобно уже возвращаться... И удастся ли опять проскочить мимо вахтёрши? Да и станок для жима лёжа там постоянно занят...

          — Ладно, тогда другое предложение. Я на днях слышал от ребят, что в новом общежитии тракторного завода открылась качалка. Это ведь уже совсем недалеко отсюда: давай съездим туда и посмотрим — если понравится, то я в неё, может, запишусь.

          Мы сели на троллейбус второго маршрута и проехали три остановки до конечной. А выйдя из троллейбуса, сразу увидели типовое здание новенького девятиэтажного общежития.

          Вход в качалку обнаружился с обратной стороны здания. Мы поднялись по заснеженной лестнице, зашли в тамбур, отряхнули ноги от снега, прошли по коридору и открыли дверь в собственно качалку.

          В ярко освещённой комнате площадью примерно сорок квадратных метров стояли два многофункциональных тренажёра, стойки для приседаний, стойки и скамья для жима лёжа, а также стол тренера и пара стульев рядом с ним.

          В комнате находилось примерно десять человек, только один из которых выглядел достаточно спортивно, массивно. Это, несомненно, был сам тренер. Вокруг него выполняли упражнения или прохаживались для отдыха молодые ребята, большей частью довольно худые. И занимались они с совсем небольшими весами. То есть всё свидетельствовало о том, что качалка начала функционировать лишь недавно, а её члены — в основном новички.

          Среди занимавшихся в глаза нам сразу бросились два паренька: будучи ещё весьма тощими, они прохаживались по качалке, широко расставив локти — как будто им не давало опустить руки вдоль туловища непомерное развитие широчайших мышц спины. К нелепой манере поведения этих ребят обитатели качалки, видимо, давно притерпелись, но мы с Пашей поначалу не смогли сдержать иронических улыбок.

          — Ну, что встали в дверях? — благодушно поинтересовался у нас тренер.

          Судя по всему, здесь уже успели привыкнуть к самым разнообразным визитёрам с улицы. С нашими раскрасневшимися от мороза лицами, растянутыми в бессмысленных улыбках, мы, безусловно, больше всего были похожи на слегка подвыпивших после работы обитателей тракторозаводского общежития.

          — Да вот хотелось попробовать, сколько смогу выжать лёжа, — объяснил я. — Но только, смотрю, вроде неудобно как-то, люди уже занимаются...

          — Да, здесь нужно не "пробовать", а тренироваться, — нравоучительно изрёк тренер.

          Все члены качалки сразу посуровели, причём те, что в тот момент выполняли упражнения, резко взвинтили темп.

          Мы с Пашей тоже согнали с лиц улыбки; я изо всех сил закивал, а Паша придал глазам самое внимательное выражение — было видно, что он ожидает от тренера изречения ещё какой-нибудь ценной мысли.

          Наша покладистость смягчила тренера.

          — Значит, хочешь узнать, сколько сможешь выжать лёжа? — прищурился он, глядя на меня. — Ладно, я тебе это и безо всяких проб со штангой скажу. Сними-ка куртку.

          Я с готовностью снял куртку, оставшись в одной рубашке, и расправил плечи.

          — Ну, сколько?

          Тренер несколько секунд оценивающе оглядывал меня, а потом объявил:

          — Восемьдесят килограммов твой предел.

          — Восемьдесят килограммов? — я удивлённо вытаращил глаза. — Ё-моё, прямо не верится...

          Стоявший рядом Паша Семёнов прикрылся ладонью и беззвучно захихикал, уловив в моей реакции некую двусмысленность.

          — Неужели восемьдесят килограммов? — продолжил я изображать удивление. — А может, всё-таки разрешите попробовать?

          — Ну ладно... — снизошёл к моей мольбе тренер. — Ставь на штангу вот эти диски.

          Я установил на штангу восемьдесят килограммов и лёг на скамью. Тренер встал между стеной и стойками, почти над моей головой, и положил руки на гриф штанги.

          — Вы собираетесь меня страховать? — спросил я.

          — Конечно, — произнёс тренер. — Ведь при жиме лёжа можно запросто вывихнуть плечо.

          Я скосил снизу глаза на подопечных тренера, пытаясь уловить их реакцию на эти слова. Однако лица обитателей качалки оставались совершенно серьёзными, — судя по всему, любые речения тренера воспринимались здесь как истина в последней инстанции. Что ж, по большому счёту это было даже хорошо: избыток осторожности, пусть даже по надуманным поводам, вредит гораздо реже, чем избыток безрассудства.

          Я снял штангу со стоек, положил её на грудь и подержал там несколько секунд, разминая кисти. Тренер уже наклонился, чтобы помочь мне поднять снаряд, но я поспешно сказал "Не надо" и медленно выжал штангу.

          — Ой, я, кажется, смогу пожать её ещё раз, — радостно сообщил я и снова выжал штангу.

          — Да, сила есть, — признал тренер, когда я встал со скамьи. — Можно поставить восемьдесят пять килограммов...

          — Знаете, мне кажется, что получится одолеть и больше, — сказал я. — Разрешите, я повешу ещё по пятнашке с каждой стороны?

          Услышав мои слова, все обитатели качалки стали на меня поглядывать, продолжая тем не менее заниматься своими делами.

          — Ладно, попробуй... — несколько растерявшись, разрешил тренер.

          Я поискал пятнашки по секции, нашёл их погребёнными под кучами более мелких дисков, надел на штангу и снова лёг на скамейку. Тренер опять встал у моего изголовья, но я выжал сто десять килограммов куда быстрее, чем восемьдесят. Правда, уже с небольшим перекосом.

          К тренеру подошли двое членов секции и, посматривая на меня, что-то зашептали ему. До меня долетела пара слова типа "ненормальный". С красным от мороза носом, с растрёпанной шевелюрой и с повышенной активностью я, наверное, и вправду выглядел в этой чинной качалке несколько по-дурацки.

          — Похоже, — оживлённо сказал я, воспользовавшись повисшей тишиной, — на штангу теперь можно повесить с каждой стороны ещё по десяточке... Ага, вот как раз одна десяточка... — я надел десятикилограммовый диск на левую втулку штанги. — А вместо второй десятки я, ребята, знаете, что лучше повешу? Пятачок, двушку и замо́к. У вас тут есть замки́?

          В этом моём не совсем обычном желании никто в качалке не заподозрил подвоха: в глазах окружающих я сам был куда более странным, чем моё стремление собирать снаряды для жима лёжа под замки́, причём устанавливаемые почему-то только с одной стороны.

          Мне в гробовой тишине подали замо́к. Я надел на правую втулку штанги диск весом пять килограммов, диск весом два с половиной килограмма, а затем и замо́к, который тщательно проверил и завинтил.

          — Одна маленькая просьба, ребята. — Я уселся верхом на скамейку и улыбнулся обитателям качалки, теперь уже открыто толпившимся вокруг меня. — Что вы сейчас ни увидели бы — сохраняйте спокойствие и неподвижность. Твёрдо обещаю, что всё будет хорошо. Угу?

          Никто не нарушил молчания. Паша Семёнов по-прежнему стоял в дверях зала и извивался от веселья — но этого, к счастью, никто в качалке не замечал: все, словно загипнотизированные, следили за моими действиями.

          Я лёг на скамью, как можно шире расставил ноги для максимального упора против боковых перемещений, симметрично взялся за гриф штанги, снял её со стоек, опустил на грудь и для начала выжал до "мёртвой" точки. После этого быстро и сильно перекосил штангу правым концом вниз (вот для чего понадобилось закрепление правосторонних дисков замко́м) — и за счёт этого быстрого перекоса выжал её противоположный конец левой рукой. Правый же конец штанги я при перекосе, понятно, резко опустил на первоначальную высоту, но затем легко и контролируемо выжал на полностью прямую руку.

          Как известно, в правилах выполнения спортивного жима лёжа любое перекашивание штанги отнесено к запрещённым приёмам. Это сделано неспроста: двухтемповый жим с амплитудным перекосом штанги имеет перед обычным однотемповым ровным жимом преимущество, сходное с тем преимуществом, которое толчок (то есть подъём штанги в два темпа) имеет перед рывком (то есть подъёмом штанги в один темп).

          Жим с резким амплитудным перекосом штанги даёт следующую выгоду: когда нужно преодолеть "мёртвую" точку одной из рук (слабейшей), этого преодоления можно добиться за счёт резкого, нарочитого опускания противоположного конца штанги.

          То есть хотя при данном опускании центр тяжести штанги остаётся на месте, на уровне "мёртвой" точки (где, напоминаю, штанга останавливается, будучи ещё горизонтально ориентированной), место хвата слабейшей рукой за счёт быстрого перекоса грифа поднимается выше "мёртвой" точки. Что, повторяю, позволяет слабейшей руке благополучно миновать "мёртвую" точку и дожать одну сторону штанги.

          После этого, понятно, необходимо выжать опущенный конец штанги, причём повторно и на всю амплитуду движения. Но сильнейшая рука с этим успешно справляется, поскольку выжать половину штанги — это для неё вполне реальная задача.

          А вот успешная борьба с нагрузкой больше половины веса штанги для сильнейшей руки может оказаться уже невыполнимой задачей. Но именно к этому меня фактически и призывают, когда дают стандартный совет изначально взяться за гриф асимметрично и поднимать штангу в один темп без перекоса.

          (Кстати, сегодня я очень жалею, что не провёл опытов с хватом обратной асимметричности — при котором бо́льшая нагрузка ложится поначалу — до "мёртвой" точки — на слабейшую руку.)

          В общем, жим с резким и амплитудным перекосом был для меня привычной и, главное, единственной возможностью справиться с весами больше ста тридцати килограммов.

          Но об этом обстоятельстве никто из обитателей качалки, понятно, даже не подозревал. Когда я поднялся со скамьи, все они возбуждённо заговорили друг с другом — о нераскрытых резервах человека, о железной воле, которую способны проявлять обычные с виду люди и т.д.

          Судя по всему, большинству присутствующих показалось, что в данном подъёме штанга сначала меня задавила, но затем я проявил жуткой силы волю и совершенно невероятным образом выкрутился из этой совершенно безнадёжной ситуации.

          Из общего шума выделился голос тренера:

          — Ну, это уже был предел...

          — Надо проверить, — многообещающе улыбнулся я. — Давайте повесим на штангу с каждого конца ещё по пять килограммчиков...

          В тот момент было очень важно не спугнуть или не разозлить тренера качалки — ведь он вполне мог опомниться и положить конец моим упражнениям. Вообще, тренеры, особенно начинающие — это одни из самых осторожных людей. И им есть чего опасаться: любая неприятность в секции всегда (и обоснованно) считается произошедшей по их вине.

          Кстати, именно тренерское вмешательство не позволило мне за пару недель до описываемого похода в качалку выжать штангу весом сто сорок пять килограммов: когда я уже достаточно успешно боролся с этой штангой дожимавшей её правой рукой, в зал (всё это происходило в секции тяжёлой атлетике, что на стадионе "Торпедо"), как назло, вошёл Юрий Владимирович Заверняев, наш тренер. Увидев огромный перекос выжимаемой мной штанги, Заверняев закричал:

          — Ты что, так твою растак, делаешь?

          Я испугался тренерского окрика, сразу потерял концентрацию — и штанга меня задавила.

          Повесив на штангу в качалке ещё десять килограммов — причём с правой стороны опять под замо́к — я принялся тянуть время, чтобы хорошенько отдохнуть перед штурмом предельного для меня веса.

          Я подошёл к по-прежнему стоявшему в дверях Паше Семёнову, взял мою куртку, которую он держал в руках, долго шарил по её карманам, наконец нашёл носовой платок и начал обстоятельно в него сморкаться.

          Когда прошло примерно три минуты, я опять предупредил всех насчёт сохранения спокойствия и неподвижности, лёг на скамью и снова выжал штангу — но на сей раз уже действительно тяжело.

          — Ну, теперь точно был предел, — опять услышал я оценку тренера.

          Я пожал плечами и надел на штангу ещё два диска по два с половиной килограмма. Мне опять нужно было хорошо отдохнуть, но ничего подходящего для растягивания времени в голову уже не приходило. Поэтому я просто сел верхом на скамейку и стал разглядывать моих зрителей.

          Да, меня окружали именно зрители в чистом виде, поскольку все члены качалки — за исключением тренера — воспринимали меня не как живого человека, а как некое обезличенное явление природы.

          Вместо того чтобы обратиться прямо ко мне — мол, давно ли, приятель, тягаешь штангу, много ли уже сожрал метана и т.д.? — они предпочитали рассматривать меня и мои действия как некое отвлечённое чудо, и открыто переговаривались по поводу моих действий так, как будто смотрели фильм.

          Достаточно отдохнув, я опять лёг на скамейку и попытался выжать сто сорок пять килограммов. Левая рука после перекоса грифа выпрямилась нормально, но правой руке силы для дожима уже не хватило.

          Тем не менее я и на сей раз не разочаровал публику. Заметив краем глаза, что кто-то кидается помочь мне поднять штангу, я прорычал "Не надо, я сам", контролируемо опустил штангу на грудь и, методично работая кистями, скатил её по напряжённому животу до паха, после чего сел, перехватил штангу поудобнее, встал и, пятясь, донёс её до стоек.

          Освоить приёмы самостраховки в упражнениях со штангой меня заставила необходимость: с одной стороны, я обожал ходить на пределы (в том числе и в многоподъёмных упражнениях), а с другой стороны, занимался в основном на чердаке своего цеха в полном одиночестве.

          Поэтому однажды не поленился потратить целое занятие на отработку приёмов самостраховки в жиме лёжа и в приседаниях (в приседаниях самостраховка заключается в навыке при необходимости мгновенно отпускать правой рукой гриф и опираться ею о коленку) и потом уже никогда не знал страха перед предельными весами.

          Кстати, приёмы самостраховки у меня не "простаивали", я их постоянно оттачивал, поскольку штанга давила меня в среднем по одному-два раза за тренировку.

          Но обитатели тракторозаводской качалки (равно как и большинство обитателей других силовых заведений), конечно, не только никогда не видели приёмов самостраховки в действии, но даже и не слышали про них. Поэтому скатывание по животу задавившей меня штанги, скорее всего, показалось им чем-то вроде циркового трюка, — а цирковой прыти от меня, от увальня с улицы, никто из них, понятно, не ожидал.

          Потом тренер качалки объявил о завершении занятий, но я ещё подошёл к стойкам для приседаний, на которых лежала стокилограммовая штанга, и выполнил с нею жимовой швунг из-за головы.

          Конечно, это был уже совершенно смешной вес, ведь в нашей секции мастер спорта Паша Шляхов при собственном весе порядка восьмидесяти пяти килограммов регулярно делал такие жимовые швунги со стапятидесятикилограммовой штангой (при личном рекорде в сто семьдесят килограммов), а Паша Кузнецов, чемпион мира и будущий олимпийский чемпион, однажды сделал жимовой швунг из-за головы с двухсоткилограммовой штангой.

          Тем не менее тренера качалки впечатлил и этот мой результат — в его зале, судя по всему, никогда не применялись классические упражнения.

          — Слушай, ты какого размера рубашки носишь? — спросил он меня на прощание. — Наверное, шестьдесят второго?

          Увы, тренер и теперь не угадал: я был бы рад иметь плечи шириной шестьдесят два сантиметра, но мой размер рубашек максимум пятьдесят второй.

          В заключение хочу обратить внимание читателя на два обстоятельства.

          Во-первых, для тех времён мой результат в жиме лёжа (лучшими в мире тогда были 300 кг американца Билла Кацмайера) выглядел не таким скромным, как сегодня, когда в совершенно недосягаемой вышине сияют 454 кг Жени Рыхляка. Кроме того, я жал безо всяких нынешних прогибов туловища и домкратоподобных маек, используя хват толчковой ширины.

          Во-вторых, описанный розыгрыш наивных обитателей качалки произошёл не по нашей с Пашей вине: мы никаких легенд про себя никому не рассказывали (Паша не произнёс тогда вообще ни слова). Обитатели качалки сами себе (с подачи их тренера) вбили в головы, что Паша и я суть забулдыги с улицы и что продемонстрированная мной сила — чудо, явлённое из самых глубин русского народа, воплощение его заветных мечтаний, феномен этакого Ильи Муромца, который тридцать три года валялся на печи в полном безделье, а потом вдруг ни с того ни сего начал совершать богатырские подвиги.

          В итоге Паша Семёнов в ту качалку так и не записался — чтобы не разрушать начавшую формироваться на наших глазах легенду про природную силу завсегдатаев подворотен.

          Когда мы потом встречались с Пашей, он вначале всегда вспоминал про тот наш визит в тракторозаводскую качалку, где я сумел расшириться в глазах человека, не пропадая из поля его зрения как минимум на десять сантиметров: вначале тренер качалки выдал мне оценку "Восемьдесят килограммов твой предел", а потом, буквально через несколько минут, — "Да ты, наверное, носишь шестьдесят второй размер рубашек".

     04.10.2011