— Я помещаться в окошечко? — Голос Йели звенел как колокольчик, и этот колокольчиковый голос приводил мир окрест Мишки в лихорадостное кружение.

          — Да, помещаешься... — кое-как прошептал Мишка сквозь удары крови в голову: вид полуголой Йели даже в маленьком окошке сближателя добавлял миру праздничное кувыркание с ног на голову и обратно.

          — А хочешь, я совсем раздеваться?

          В Йелином племени Голосексуалистов ходить враздетку было делом обычным. Их жаркий край так и назывался: Ню-Йорск.

          Мишкино же племя Расселян обитало в куда более холодной и потому склонной к благопристойности Вышней Нгтони — местности неподалёку от развалин города Гос-Анджелес.

          — Не надо, Йеля, не раздевайся. Сердце и без этого колотится на пределе.

          — Ну ладно. Но тогда, — Йеля перешла на родной полонезийский, — давай теперь я посмотрю на тебя. Отодвинься подальше от сближателя... от его глазка.

          Мишка полонезийский язык ещё не забыл и покорно отодвинулся.

          — Нет, чуть ближе. И поднеси глазок к плечу. Слушай, Мишка, а шрама-то уже почти не видно... Но какой он был страшный...

          — Йеля, ты же знаешь: на месте приживления скоро не останется никаких следов.

          — Да, Мишка, знаю. И всё равно немного не по себе... Как всё-таки жаль, что ты должен играть в этот ужасный судьбол...

          — Йель, играть в судьбол нам, Расселянам, повелевают сами боги. Им ведь нужно упражнять способность возрождать нас. Иначе боги могут потерять её — такую замечательную способность.

          — Тогда выходит, что покровители нашего племени, — Йеля улыбнулась совсем чуть-чуть, но всё равно ослепительно, и змейко повела шеей, как умеют только полонезийки, — могущественнее ваших: у Голосексуалистов любые повреждения исчезают и без судьбола... Ну ладно. Лучше снова скажи, что ты испытатель счастья.

          — Йеля, с тобой я испытатель сумасшедшего счастья.

          — Мишка, Мишка, ну когда же ты меня похитишь?

          — Йель, я и сам не могу дождаться. Увы, дракон обещал отнести меня к вам не раньше чем через месяц.

          — Плохо, Мишка. Очень плохо. Вчера к отцу приходил Всёонист. Это двуглавный вождь нашего племени.

          — Йель, я помню вашего вождя. Но что плохого в его приходе?

          — Отец и вождь договорились выдать меня. За Дымьяна, сына вождя. Свадьбу назначили на новолуние. Это будет уже через две недели. Поспеши украсть меня, Мишка.

          — Хорошо, Йеля. Я очень-очень постараюсь.

          Мишка переключил сближатель с режима работы на полную скрытность и пустил кормиться листьями по ветке примеченного дуба.

          Скрывать сближатель приходилось потому, что использование подозрительно совершенных устройств жрецы Святонаила, верховного бога Расселян, объявили грешным делом. Ибо, мол, соблазнение людей не в меру совершенным — это, без сомнений, демонический происк сыновей металлолома. Мишка, конечно, не рвался нарушать племенные запреты, но ради возможности общаться с Йелей пошёл бы и на пущее отступничество, нежели соблазнение сближателем.

          Пару сближателей, связанных волшебным родством и потому способных видеть и слышать друг друга, Йеля получила в качестве порадка от тайного существа Ъйьъ, покровителя племени Голосексуалистов. Точнее, эти два родственных сближателя у Ъйьъ выпросила Раздетта, лучшая Йелина подруга: Йеля была ещё недостаточно взрослой, и потому от неё пока скрывали искусство вызывать покровителя и выпрашивать у него порадки.

          К Голосексуалистам Мишка попал шесть месяцев назад по велению жрецов Святонаила. Как только Мишке исполнилось семнадцать лет, жрецы возвестили, что его заслуга, то есть задание перед посвящением в мужчины, заключается в приучении к землепашеству неких дикарей.

          Почему задание считается сложным, достойным звания мужчины, Мишка поначалу не понимал: ведь человеку приличествует пасти землю. И мало того, землепашество приносит огромное трудовольствие. Но жрецы Святонаила растолковали Мишке: подлежащие просвещению дикари одержимы демонами безделья. А эти добробойцы, понятно, затуманивают разум и доводят до греха.

          Великий Святонаил, конечно, легко может ввергнуть в преисподнюю любых демонов. Но не делает этого нарочно: чтобы в жизни рабов божьих оставались трудности. Чтобы было чем проверять благонравие людей. Чтобы юноши могли проходить полноценные посвящения, доказывать преданность господам богам.

          Перед отправкой к Голосексуалистам Мишку полгода обучали в Скорой школе. Обучали, прежде всего, языку дикарей. Кроме того, рассказывали про их грехопадение. Про свирепое, вызванное явно демоническими силами сопротивление предыдущим просветителям. А ещё жрецы надоумили Мишку, как одолеть сие сопротивление.

          Так что выполнять заслугу он отправился хорошо подготовленным: со знанием языка просвещаемых, с несколькими мешками отборных зерновых, с запасом заговорённых химреактивов и намоленных электрокомплектующих, а главное — с замыслом успешных действий.

          Орудия же землепашества Мишке предстояло изготовить и освятить прямо на месте прибытия. Для чего он вызубрил дюжину особо надёжных, проверенных в деле боговорок самых последних образцов, которые неустанно разрабатывали племенные жрецы.

          К путешественному дракону шли по Запретной Стороне леса почти в полной тьме. Быконь Вредноут, коего Мишка вёл в поводу, тащился, качаясь под тяжестью связки из шести мешков. Лишь когда чуть посветлело от взошедшей луны, Аввакуум Менделенин — богомистр, то есть верховный жрец Святонаила и вождь Расселян — наконец приказал Мишке остановиться и простёр длань к невзрачному пригорку:

          — Эй, рептилоид, яви себя избранным...

          Верхушка пригорка вздыбилась и развернулась в загоревшегося всеми цветами радуги дракона. Дракон оказался громадным: одна только его голова была размером с избу.

          — Заметил ли ты меня, о избранный? — пророкотал дракон. — Или нужно подбавить яркости светохондриям и цветоплазме?

          — Уймись, динозверь, — ответствовал жрец. — Сейчас буду чистить тебе карму.

          Менделенин достал из складок своего балахона фотографию дракона и принялся её святить.

          — Порчу порчу, — забубнил жрец древний заговор, — и сглаживаю сглаз. Снимаю венец безбрачия, телефон девятьсот тринадцать восемьдесят четыре двадцать...

          Свет от туловища и от крыльев дракона, терпеливо ждавшего окончания магического ритуала, озарял округу. И Мишка увидел, что стоит на пологом берегу. То, что это берег священного Балдейского моря, Мишка понял, разглядев чуть поодаль от дракона несколько каменных алтарей и кумиров.

          "Всё правильно, — подумал Мишка, — тайные существа должны приближаться к людям в тайных же местах. Вроде племенного капища".

          Морской залив был крайницей обжитой Расселянами земли: на другом его берегу стеной леса темнела непроходимая и холодная Севе́рь. А ещё дальше, по слухам, лежало Заморожье, где даже дровоядные печи приходится делать изо льда.

          — О исцелённая сущность, заправилась ли ты на дорожку? — вопросил дракона жрец, пряча фотокарточку.

          — Ещё нет. — Рептилоид отрицательно мотнул головой. — Но сейчас напьюсь в улёт.

          Извивая тело, дракон прошествовал к заливу, откуда принялся шумно высасывать воду. Внутри дракона сразу громко зашипело. Из его ноздрей повалили струи тумана.

          Мишка уже знал, что драконы обычно очень горячие существа, и потому его не удивила потребность рептилоида в водяном охлаждении.

          — Зри, о взыскующий заслуги, что нужно сотворить, дабы перелётного дракона охватил дух путешествий... — обратился жрец к Мишке, доставая из складок балахона небольшую штукатулку. — Или жаждешь сам свершить сие действо?

          — Нисколько не жажду, Ваше Многочестие. — Мишка сперва отвергающе помотал головой, а затем взмахом ладони пригласил жреца показать волшебное умение.

          — О дух путешествий, изыди из хранилища и направь полёт исцелённой сущности... — Сопровождая заклинание на древнежреческом подобающими жествиями, Менделенин раскрыл штукатулку и выпустил оттуда нечто вроде клочка густого дыма.

          Клочок дыма завихрился, развихрился и принял вид полупрозрачного человечка с пищевым мешком за плечами и с гитарой в руках.

          — Эту песню, непоседы, в рюкзаки с собой возьмите, — запел маленький призрак, подыгрывая на гитаре и приближаясь к дракону, — пусть её по белу свету разнесёт попутный ветер...

          Дракон оторвал голову от воды и скучающе почесал ухом об ухо.

          — ...Тёщи, матери и жёны, не горюйте, не грустите, — дух путешествий, продолжая тренькать гитарой, начал вперёд ногами погружаться в темя дракона, — к вам вернутся робинзоны с чемоданами открытий...

          Последние звуки песни донеслись уже изнутри головы рептилоида.

          — Теперь, о взыскующий заслуги, нужно поскорее занять место в драконе, — возгласил жрец. — Не то могут опередить.

          Мишка отрешённо брёл из дубовой рощи домой и гонял в голове вопрос: как ускорить похищение Йели?

          Раньше Мишка думал, что в запасе у него есть ещё пара-тройка месяцев. За это время Мишка, во-первых, полностью восстановился бы после завтрашнего проигрыша в судьбол непобедимому Деду Убивню, а во-вторых, встроился бы в перелётное расписание знакомого дракона. Но теперь положение Мишки резко осложнилось: ведь Убивень, несомненно, опять изуродует его так, что выздоравливать придётся не меньше месяца.

          А что, если не выйти на боединок? Нет, это навлечёт несмываемый позор. И, скорее всего, изгнание из племени. Но даже если боединок пропустить, то как приблизить срок полёта за Йелей?

          Ещё издали Мишка увидел, что на краю Айдавкино, племенного народохранилища Расселян, на Массовом поле перед толпой зрителей начинается представление.

          Представление, как обычно, обличало прежних, обманных богов. И сегодня была очередь тех, что когда-то именовались грехо-католическими. Их прибежище называлось царьковью. Из её центрального купола торчали хищно скрещённые серп и молот, а над четырьмя боковыми куполами угрожающе растопыривали щупальца пятиконечные звёзды.

          Старые и ложные боги, то есть на самом деле злобные демоны, всегда стремятся навести морок на человека. И погубить его. Поэтому разоблачать их козни нужно как можно усерднее и чаще: хотя бы пару раз в месяц.

          Наиболее злобный демон по имени Никтот, пришелец из Черномордора, по ходу представления прятался в засаде внутри царькви. Куда двое его прислужников, архипсихопы Олай Негодник и Оргий Бедоносец, пытались коварно заманить посланцев Святонаила: Добрыню и Путяту.

          Прислужников демона, насадив на плечи огромные соломенные головы с лохматыми бородами и с дико выпученными глазами, изображали ученики Менделенина. А роли посланцев Святонаила в доспехах былинных богатырей играли, разумеется, сам верховный жрец и его заместитель — боголавр Мартин Лютый.

          Прислужники демона всё время махали чем-то горелым на цепочках — то шевеля бородищами и угрожающе гнуся тарабарщину, то выкрикивая на человечьем языке явные злоклятья:

          — Инквизиция, аутодафе, санбенито...

          При этом архипсихопы указывали то на Добрыню с Путятой, то на столб с кучей веток под ним. К которым приглашающе подносили свою дымилку на цепочках.

          В ответ Добрыня строго предъявил прислужникам демона удостоверение пожарного инспектора, а Путята вразумляюще выписал штраф за нарушение техники безопасности. Но архипсихопы схватили листок с выписанным штрафом и, не прекращая изрыгать злоклятья и истошные беснопения, подожгли его.

          Услыхав про штраф, из царькви в ярости выскочил ещё один таившийся там слуга демона — Иоанн Бог Ослов — и принялся настырно требовать, чтобы Добрыня и Путята уверовали в Евангелие от Луки Мудищева.

          Зрители с возмущением загудели:

          — Эй, Иоанн, ты вышел за границы своей бесовой категории...

          Добрыня жестом успокоил толпу и повернулся к разбожевавшемуся прислужнику демона.

          — Скажи мне, мудесник, любитель богов, что сбудется в жизни с тобою? — вопросил богатырь Иоанна. — Что ты станешь делать, например, завтра утром? Предсказывает ли ответ твоя бесовская вера?

          — Никтот, господь мой, всеведущ и грозен, — непримиримо ответствовал Иоанн. — И он речёт, что завтра утром я, его покорный раб и непогрешимый пророк, буду, как всегда, усердно молиться ему.

          В ответ на эти гордецкие слова Добрыня с великой кротостью извлёк из висящих у него на поясе ножен меч-младенец и вразумляюще срубил Иоанну соломенную голову. Тот картинно зашатался и упал.

          — Как же теперь ты, лжепророк, станешь молиться своему рабовладельцу? — сочувственно поинтересовался Добрыня.

          Тем временем Путята привязал двух других прислужников демона к их же столбу и вразумляюще поднёс их же дымилку на цепочках к куче веток под ним:

          — Хотите поговорить из горящего куста?

          Зрители зааплодировали говорящему костру, одновременно выкликая традиционное напутствие:

          — Горите на работе, чёртовы инквизиторы...

          Этой победой над нечистыми силами закончилось первое действо. Лицедеи поснимали игровые одежды и принялись низкопоклонствовать перед публикой.

          — Запоминай, отбыватель, — воззвал верховный жрец к Мишке, — как до́лжно обращаться с путешественным драконом. Прежде всего следует присвоить ему дорожное имя. Ибо как дракона назовёшь, так он и полетит.

          Менделенин установился перед драконом, завораживающе взмахнул руками и молвил:

          — О хребтилоид, с сей минуты тебе надлежит называться древним и славным именем "Шестисотый Медресес". Разверзни теперь пасть, Медресес, и прими драконавта в зоб.

          Свеженазванный Шестисотый Медресес гостеприимно распахнул челюсти, а Менделенин вошёл внутрь рептилоида и приглашающим жестом позвал Мишку за собой.

          Мишка тоже перешагнул через зубы дракона и поспешил вслед за жрецом по чешуйчатому пищеводу, придерживаясь за его горячие стенки. Пищевод, судя по всему, служил дракону ещё и дыхательным путём: в спину Мишке дул могучий вдох динозверя.

          — На зоб, улетант, нужно нацеливаться по светящей железе. — Жрец указал Мишке на яркий огонёк впереди. — Лаз в зоб ищи прямо под нею. Лаз поначалу сжат. Как найдёшь — шлёпни по нему ладонью. Да посильнее. А я тут подожду.

          Протиснувшись мимо Менделенина, Мишка добрался до огонька, под ним обнаружил длинную слегка светящуюся складку, нагнулся и изо всех сил ударил по ней ладонью. Складка разжалась и превратилась в круглый лаз. Мишка протолкнул в него заплечный мешок с вещами, уселся рядом, сунул в лаз голени и обернулся к Менделенину.

          Тот уже усиленно святил Мишку на удачу. Мишка махнул жрецу на прощание рукой и начал осторожно опускаться в лаз.

          — Забыл предупредить, — торопливо возгласил Менделенин, — внутри дракона ни в коем случае не применяй заклинание для прочистки унитазов...

          Зрители разоблачительного игрища оживились: перед ними вновь появились Добрыня и Путята.

          — Все дороги ведут нас во храм... — заговорщически подмигнул зрителям Добрыня и смиренно постучал ногой в парадные врата царькви.

          — Кто смеет тревожить милостивейшего из богов? — загудел из храма угрожающий глас. — Кому тут надобно подбавить богобоязненности?

          — Это мы, твои рабы, о ужаснейший Никтот, — тоже хитро подмигнул публике Путята. — Мы только что обратили в твою бесовскую веру кучу новых простофиль. Отвори же врата и узри своё демоническое торжество...

          — Где, где мои новые простофили? — жадно возрадовался Никтот, и врата его царькви хищно распахнулись.

          Демон был настолько велик, что с трудом лёжа через них протиснулся, а когда встал и распрямился, то оказался вдвое выше самых больших дерев.

          — Значит, это вы мои новые рабы, о ничтожные людишки? — благосклонно вопросил Никтот толпу зрителей.

          — Кукиш вот тебе, любитель рабства... — Зрители, хохоча, протянули демону сложенные фигами кулаки. — Закатай губищи, исчадье храма...

          — Изведайте же, о нечестивцы, мои милосердие и благотворительность... — гневно возопил Никтот, срывая с главного купола царькви серп с молотом и занося их над зрителями. — Добро пожаловать в геенну огнен...

          Демон испуганно осёкся и обернулся на оглушительные трубные звуки, раздавшиеся с Запретной Стороны леса. Над лесом в окружении сонма вострубивших слуг возник сам Святонаил. Племенной бог Расселян всё рос и рос, покуда не достиг главою облаков.

          Зрители встретили появление защитника бурными рукоплесканиями и богославием.

          — Погодь со своей чёртовой геенной, Никтот, — посоветовал Святонаил демону, наклоняясь и отбирая у того серп с молотом. — Лучше скажи: ты ведь един в трёх лицах — правильно? То есть ты у нас как Змей Горбыныч?

          — Ничего подобного, — яро воспротивился Никтот, — я в трёх лицах един совсем по-другому...

          — По-другому — нельзя. По-другому — тупое враньё, — молвил Святонаил, сотворяя диковинное движение.

          Никтот остолбенел, а из его плеч мгновенно выросли ещё две головы и начали хмуро разглядывать друг друга.

          — Эй, мудант, которому из твоих лиц нужно молиться прежде других? — весело заорали зрители.

          — Молитесь мне, о рабы... — потребовал Никтот средней головой.

          — Нет, мне, — ересьно запротестовала каждая из боковых голов. — Я жестоко накажу того нечестивца, что посмеет молиться не мне первому...

          — Никтот, ты, выходит, настроен не помогать, а вредить молящим? — строго вопросил Святонаил. — Значит, ты у нас точно не бог. А нечто противоположное. Ведь бог — он помогает. А вредят — только демоны. Но зачем ты тогда нужен? Не пора ли тебе сгинуть, худотворец?

          Выведенный на чистую воду Никтот начал всеми головами просить пощады.

          — Ладно, существуй пока, — смягчился Святонаил. — Но ответствуй тогда: правду ли рекут твои прислужники, будто ты всемогущ?

          — О да, я воистину всемогущ, — похвалился Никтот.

          — А сможешь создать такой камень, который не в силах поднять?

          — Понятное дело, смогу, — радостно закивал Никтот.

          — Что сможешь: создать камень? — засмеялись зрители.

          — Ну да, смогу создать камень, — горделиво ответствовал демон.

          — Но ты же, получается, не сможешь его поднять, — напомнили зрители.

          — Умолкните, рабы: я всё смогу поднять, — разозлился бестолковый Никтот.

          — Не хами, грехослужитель. — Святонаил отвесил демону отрезвляющий подзатыльник. — А скажи-ка теперь: правда ли, что ты всеведущ?

          — Угу, я всеведущ, — подтвердил Никтот, потирая затылки.

          — А тебе известна задача, решения которой ты не знаешь? — спросил Святонаил.

          — Конечно, не известна, — убеждённо сообщил демон.

          — Значит, на самом деле ты не всеведущ, — констатировал Святонаил. — А верно ли, что тебе ве́домо будущее, Никтот?

          — Полностью ве́домо: ведь я всеведущ, — надулся гордыней Никтот.

          — Но если ты точно знаешь будущее, то, следовательно, уже не можешь его изменить. Однако разве ты не всемогущ, Никтот?

          — Я всемогущ, я всё могу изменить, — высокомерно ответствовал демон.

          — Тогда, выходит, ты не всеведущ, поелику будущее тебе неведомо: ведь ты пока ещё не знаешь, как его изменишь.

          — Ну и что? — непримиримо фыркнул Никтот. — В меня нужно веровать, ибо это нелепо.

          — А признайся-ка, Никтот: сие правда, что ты безмерно милостив?

          — Что правда, то правда: я милостив безмерно... — Голос демона наполнила елейная вкрадчивость.

          — Никтот, а это под твоим руководством проводились массовые репрессии: Крестовые походы, уничтожение катаров и индейцев, охоты на ведьм и на науку?

          — Я наказую по заслугам, — убеждённо возгласил демон. — Ибо не мир я принёс, но меч.

          — Как же так, Никтот: ты же безмерно милостив, разве нет?

          — Уничтожение врагов — это моя безмерная милость для них, — хитро захихикал демон. — Я спасаю людей ценой их жизни.

          — Ага: ты у нас, значит, не только святитель преступлений, но ещё и славоблуд... — осуждающе покачал головой Святонаил. — А скажи, Никтот: ты ведь вездесущ, да?

          — Конечно, вездесущ, — кивнул демон всеми головами.

          — И способен оказаться рядом с тем местом, где тебя нет?

          — Ещё как способен, — напыжился Никтот.

          — Но разве ты вездесущ, коли есть место, где тебя нет? Кстати, если ты и впрямь вездесущ, то, получается, в числе прочего пребываешь и во всех демонах. Следовательно, ты либо их соучастник, либо даже источник их злодейств. А ты всеблаг, Никтот?

          — О, я воистину всеблаг... — Голос демона обрёл возвышенные тона.

          — Значит, благословляешь и зло? — расхохотался Святонаил. — Какой же ты после этого бог? Ты сын глупости и породнившийся с ложью демон.

          — Нет-нет, я просто воплощение всех совершенств... — провыл Никтот, пока Святонаил заталкивал его обратно в испуганно заколоколившую царьковь — под сень пятиконечных звёзд.

          Зрители в восторге от непобедимой мудрости покровителя опять разразились рукоплесканиями.

          — Спасибо, о благоизбранное племя... — Святонаил артистически раскланялся перед Расселянами. — Рад, что вам понравилось...

          В зобу дракона царил жуткий холод. Мишка знал: это усердствуют охлаждающие железы, защищая ездока от жара драконьего тела. Впрочем, верховный жрец предупреждал, что скоро в зобу приемлемо потеплеет. Но терпеть мороз оказалось невозможно, поэтому Мишка вытащил из мешка плащ-кувалду и закутался в него.

          В окружающем полумраке почти ничего не было видно, немного света лилось только от входной складки наверху и с передней стороны зоба через зазоры между чешуями дракона.

          На полу различалась небольшая выпуклость. Мишка встал на неё, чтобы дотянуться до самой светлой полоски между чешуями. Полоска оказалась прозрачной, и Мишка стал смотреть сквозь неё наружу.

          Окрестности хорошо освещались шкурой дракона. Неожиданно произошёл небольшой подъём над землёй — рептилоид, видимо, подпрыгнул, — а затем Мишка увидел махи сверкающих крыльев вперёд-назад по полукругам. Земля сразу отлетела вниз.

          Потом крылья начали махать где-то позади. И от каждого крылыхания наступали то нарастание тяжести, то почти полная потеря веса.

          — Слышь, живой груз: ну-ка слезь с меня, — проскрипел снизу чей-то сердитый голос.

          — Ой, извините... — Мишка сошёл с выпуклости и наклонился к ней поближе, пытаясь различить какие-нибудь внятные черты.

          Но внятных черт выпуклость не имела.

          — Простите, а вы кто? — спросил Мишка.

          — Я здешний управляйтер. То есть главный служитель дракона, — неприязненно представилась выпуклость. — Ну что, давай сюда плату за проезд.

          Мишка понял, что речь идёт о подношении перелётному дракону, и полез в мешок за одним из приготовленных кристаллов бериллианта. Два больших бериллианта Менделенин с Мишкой добыли в Бессветной Дыре за неделю до перелёта. Верховный жрец сказал тогда, что драконы нуждаются в веществе, называемом "замедлитель", которое каким-то образом высасывают из красивых кристаллов.

          — Опять бериллиант? — недовольно хмыкнула выпуклость, но кристалл всё же поглотила. — Далеко летишь-то?

          — До Ню-Йорска, — без запинки выпалил Мишка. — Можно я сяду на пол?

          — Ладно, сядь, — проворчала выпуклость, — куда ж тебя девать... Только не вертись.

          Мишка сел на мешок и принялся смотреть на служителя дракона. После взлёта в зобу стало намного темнее, но Мишкины глаза постепенно привыкли к темноте, и он начал различать невидимые прежде детали.

          От выпуклости отделился небольшой шарик, откатился и остановился. Затем отделился ещё один шарик, потом ещё и ещё. Шарики отделялись и разбегались от выпуклости, забирались на стенки зоба и начинали увеличиваться — словно комары, пьющие кровь.

          Мишке вспомнилось посадочное предупреждение Менделенина: "Не то могут опередить".

          "Что собой представляют эти существа? — подумал Мишка. — Действительно ли они полезны для дракона?"

          — Слушайте, управляйтер, а почему вы спросили, куда я лечу? — посчитал нужным поинтересоваться Мишка. — Если слу́жите дракону, то должны знать это и без меня...

          — Не рыпайся, живой груз, — угрожающе прошипела выпуклость. — Не то махом перестанешь быть живым.

          — О богообразные Расселяне, — отечески рокотал Святонаил из выси, нависая над поклонниками, — я отведу от вас любую угрозу, изничтожу любую напасть. Но я победоносен не сам по себе, нет. Непобедимость мне придаёт лишь ваша вера в меня. Она — моя могучая поддержка, о Расселяне. Да, без вашей драгоценной веры я сразу окажусь слабее любого демона и больше не смогу сокрушать их непримиримое отродье...

          — Славим Святонаила, скромнейшего из богов... — вскричали в приступе верности верховный жрец и прочие богославы, увлекая за собой толпу. — Но объясни, покровитель: почему демоны столь непримиримы?

          — Прекратить нападки на благую силу демонам не даёт наложенное на них проклятье, — с величавой горечью сообщил зрителям Святонаил. — А знаете, кто наложил сие проклятье? Ну-ка скажите мне: кто?

          — Сыновья металлолома, о покровитель... — отозвалась толпа в правоверном ужасе.

          — Смело возвещайте о любой злодеятельности лихого отродья моему чудотвору... — Святонаил направил указующий перст на Менделенина и коснулся его жадно воздетой руки.

          От прикосновения к богу верховный жрец сразу начал святеть: его одежды побелели и засияли, а над головой зажёгся нимб. Распушилась и заискрилась даже седая борода.

          — Ни на шаг не отступайте от обычаев пращуров, о Расселяне, живите по заповедям патриарха Керима и пророка Хоссейна... — Голос Святонаила обрёл задушевность. — Ибо соблюдение древних заветов — порука непреходящего боголепия вашего племени...

          — Вечная память провозвестникам... — опять увлекающе вскричали жрецы. — В сердцах храним их вдохновенные откровения...

          — Вижу, вижу твоё радение, о благоизбранный народ, — заулыбался с высоты Святонаил. — Но вполне ли точно вы, Расселяне, помните напутный утвердикт пиарха Керима? Кто подскажет: что должно свершиться завтра вечером?

          — Жертвенный боединок в судьбол, о покровитель, — отработанным хором выкрикнула публика, — лучшее действо во имя твоей славы...

          — Да хранит вас богодать, добрые люди, — пророкотал Святонаил, отдаляясь в Запретную Сторону и скрываясь в клубах поднявшегося над лесом тумана, — теперь я снова за вас спокоен. До новых встреч, о Расселяне...

          Члены племени дружно приложили руки к сердцам и затянули гимн "Богата богами родная земля".

          — Так вы на самом деле не управляйтер? — Спрашивая это, Мишка с невинным видом снял с плеч плащ, тщательно сложил его в кувалду и нацелился изо всех сил треснуть ею по наглой выпуклости. — Но кто вы тогда?

          — Я исполнитель своих желаний, — проскрипела выпуклость. — И знаешь, какое у меня сейчас возникло желание? — Выпуклость напоказ выпустила из себя и втянула обратно сноп толстых трескучих молний.

          — Желание отправить меня на тот свет? — предположил Мишка, сдерживая страх.

          — Точно. Шевельнёшься — сразу пожалеешь, — злобно предупредила выпуклость. — Ты ведь не первый болван, который тут путешествует.

          С десяток сидящих на стенках зоба шариков сдвинулись с мест, подкатились к Мишкиным ногам, взобрались к рукам и отжали пальцы от рукояти плащ-кувалды.

          Из средств защиты в Мишкином мешке лежало ещё выдвижное кинжало, но добраться до него не было никакой возможности. К тому же от страха забылись самые действенные хранитвы.

          — Радуйся, жалкий тщец, что у нас с тобой разные обмены веществ, — прошипела выпуклость. — Не то тебя с ходу использовали бы в качест...

          Выпуклость замолкла, и Мишка увидел, как сидящие на стенках зоба шарики начали падать на пол. Светящаяся складка лаза наверху резко превратилась в дыру, и оттуда на Мишку молниеносно набросилось что-то вроде тяжёлой рогожи. Несколько секунд он не мог двинуться, зато слышал: внутри зоба происходит скоростная возня. Затем рогожа освободила Мишку и быстро втянулась обратно в лаз.

          Теперь зоб дракона оказался приемлемо освещённым. Свет исходил от яркого фонаря, а фонарь держало создание, похожее на большого, в полтора человеческих роста, серебристого паука в облаке паутины. Создание раздвинуло паутину и ловко схватило Мишку сильными лапками, быстро повертело перед собой и отпустило. В лапках у создания остались злобно бьющиеся шарики — те самые, что отнимали у Мишки плащ-кувалду.

          — Изо всех сил извиняюсь. Перед тобой, ездок. За причинённые неудобства, — произнесло серебристое создание, по одному заталкивая сопротивляющиеся шарики себе в рот. — Надеюсь, теперь у тебя всё в порядке?

          — Да, всё в порядке, спасибо... — с деланым оживлением подтвердил Мишка и, читая про себя малую хранитву, как можно непринуждённее подобрал с пола плащ-кувалду. Затем вроде бы ненароком занёс её боёк за правое плечо и на всякий случай нацелился огреть ещё одного возможного агрессора.

          — Меня зовут Капитан Мимо, — сообщило серебристое существо, собирая с пола бессильно бьющиеся шарики и тоже запихивая их в рот. — Я иммунент и вездедент дракона. То есть его верховный чинщик.

          — Вездедент? Значит, вы в драконе везде? Почему же тогда вы только что здесь отсутствовали? И кто был тут вместо вас? — язвительно поинтересовался Мишка.

          — А, это был О́бормотень. Наш главный вредидент. То есть драконоед, — пристыженно пробурчало существо, продолжая собирать с пола шарики. — Ого, откуда такой бериллиант? — Существо нашло на полу Мишкино подношение и принялось восхищённо вертеть его под фонарём. — От тебя, ездок?

          Мишка кивнул.

          — Спасибо, спасибо, мы очень выручены, — рассыпалось в благодарностях существо. — Распилим кристалл на четыре сдержня. И наконец настроим питатель двигательного узла...

          Эта реакция на бериллиант немного успокоила Мишку: серебристый паук явно помогал дракону.

          — Капитан, а почему у вас такое имя: Мимо? — испытывая остатки подозрения, спросил Мишка.

          — Да всё из-за этого проклятого Обормотня... — в сердцах выругался Капитан Мимо. — Шестьдесят девятый год пошёл, как не могу поймать. Вот и присвоили соответствующее звание.

          — А что за штуку вы на меня набрасывали? — дал волю любопытству Мишка. — Кстати, это обязательно было делать?

          — Не обязательно. Но зато проще. — Тон Капитана Мимо опять стал извиняющимся. — Пока тебя, ездок, прикрывал защитень, мы пытались обездвижить Обормотня. Одним очень вредным излучением. Ты его плохо перенёс бы. Ну ладно, ездок, меня ждут. Оставляю тебе освещение.

          Капитан Мимо выбрался из облака паутины, подвесил в него фонарь, раздвинул складки лаза и исчез в нём.

          — Подождите, — крикнул Мишка вслед вездеденту, — у меня есть ещё вопросы...

          — Успокойся, ездок, — произнесло облако паутины. — На твои вопросы можем ответить мы.

          — О Расселяне, — голос лучащегося от святости Менделенина поражал неземной красотой, — наш неизбывный милостями покровитель на полчаса наделил меня чудотворством в исцелении. Подходите же, страждущие: сегодня вам не придётся ждать выздоровления, ибо волшебство свершится мгновенно...

          Никто из зрителей не двинулся с места — члены племени были здоровы аки быки.

          Мишка опять решил идти домой и начал пробираться сквозь толпу. Пока длились разоблачительные игрища, он стоял в сторонке, продолжая думать о Йеле. А стоял потому, что в голову пришла вроде бы толковая идея: нужно подстеречь момент и обратиться с мольбой о помощи прямо к верховному богу, к Святонаилу. Однако чем дольше Мишка обдумывал идею, тем отчётливее понимал: его жертвенный боединок с Дедом Убивнем никто не отменит. Обычаи — они постольку и вековые, поскольку незыблемые.

          К тому же преждевременное признание, что член богоносного племени хочет взять в жёны неблагоизбранную чужеземку, наверняка привело бы к наложению запрета на женитьбу. Для верности к Мишке могли даже приставить соглядатаев из молиции. Или, хуже того, силами добивающего сектора произвести ареставрацию и, приговорив к условному помилованию, запереть в темнилище — самом строгом отделе пытаницы. Так что действовать следовало, не выдавая племени свою главную цель.

          — Поймите, о Расселяне, — с беспокойством восклицал тем временем заместитель богомистра, обводя глазами толпу, — вершить чудеса исцеления повелел сам Святонаил... Так где же вы, страждущие? Где? Мы ведь должны исполнять высшие повеления...

          Один из младших помощников жрецов, полузащитник веры, самоотверженно подошёл к невысокому дереву, просунул предплечье между двумя близко растущими сучьями и, зажмурившись, изо всех сил дёрнул. Рука хрустнула и сломалась в предплечье. Обломки образовали прямой угол, а лицо младшего помощника побелело от боли. Публика поощрила саможертву одобрительным гулом.

          Менделенин торжественно приблизился к страждущему и коснулся ладонью места перелома. Оно засветилось, и предплечье чудесным образом вновь стало прямым.

          Мишка смотрел на это волшебство с тоской: ну почему мгновенные исцеления происходят именно сейчас? Вот было бы здо́рово, если богомистр волшебничал бы не сегодня, а завтра вечером, то есть сразу после того, как несокрушимый Дед Убивень опять изуродует Мишку в судьбольном боединке... Да, тогда уж никому не пришлось бы, как в прошлый раз, месяц лежать в болеклинике, медленно приращивая отрубленную руку...

          Тем временем младший помощник жрецов, радостно улыбаясь, показывал публике исцелённое предплечье. Однако в ответ раздались лишь ленивые хлопки: исход дела был вполне обыденным.

          Смирившись, что сегодня публика склонна восхищаться не столько волшебством исцеления, сколько самоотверженностью смельчаков, заместитель Менделенина подошёл к Деду Убивню, который стоял в первых рядах толпы, и зашептал ему на ухо.

          Убивень хмуро кивнул и полез на дерево. А взобравшись на его верхние ветви, забористо выругался в адрес сыновей металлолома и спрыгнул так, чтобы врезаться головой в большой булыжник, торчащий из травы.

          К месту самоубийственного приземления потянулись любопытные. Когда заместитель Менделенина перевернул на спину Убивня, залитого кровью и разбитого ударом о булыжник, раздались сочувственные аханья.

          Верховный жрец, величаво колыхая балахоном, подплыл к безжизненному телу и приложил ладонь к месиву из мозга и костей. Опять возникло свечение. Дед Убивень тут же зашевелился, встал и, ежесекундно поминая недобрым словом сыновей металлолома и булыжный спорт, пошёл к ручью смывать кровь.

          Убивень выручал свят-службу с саможертвой уже не в первый раз. И Мишка давно подозревал, что при исцелениях благодарные чудотворы придают Убивню дополнительную мощь. Которую он затем с зубодробительным успехом и применяет во время побединков.

          Дабы проверить наконец эти подозрения, Мишка стал протискиваться сквозь толпу к жрецам, одновременно прикидывая: высоко ли те оценят, например, выпускание кишок?

          — Эй, многоклеточный, — дёрнул кто-то Мишку за рукав, — постой, нужно поговорить...

          Мишка обернулся и обнаружил, что за рукав его поймал Жженька Хламоносов.

          Жженька, Мишкин одногодок, был, вообще-то, нелюдимым парнем. Точнее, Жженька сторонился всех, кроме Мишки: их с детства объединяла поперечность, неприятие надменных поучений. Ещё в пору подростковья Мишка и Жженька попробовали целую неделю не произносить хранитв и боговорок — и ничего наказующего ни с кем тогда не случилось.

          Хламоносова посвятили в мужчины всего неделю назад — он затянул с выполнением своей заслуги. Что, впрочем, никого не удивило: Жженька не отличался богатырской статью, а жрецы-водохранители назначили ему выкопать канал-отведук, соединяющий Чёртово море и Алмазонку — речку, протекающую в часе ходьбы от Айдавкино. Названный Советским, канал имел пятьдесят пять саженей в длину, четыре в ширину и три в глубину — Жженька в одиночку копал его почти семь месяцев.

          — Я тебя тут с утра ищу, — заговорщически шепнул Мишке Хламоносов. — Пойдём кое-что покажу, пока предков нет дома...

          — И сколько вас тут ещё осталось? — спросил Мишка, с подозрением разглядывая облако паутины, освещённое изнутри фонариком. — Я имею в виду тех, кто готов отвечать на вопросы...

          — Нас много на каждом кубометре, — хихикнуло в ответ облако паутины.

          — Ты, вообще, что хочешь узнать, ездок? — Фонарик, дотоле движимый лишь чужой силой, сам вылетел из паутины и приземлился Мишке на плечо.

          — Что хочу узнать? Например, убьёте ли вы Обормотня, когда поймаете? Ну так же, как сейчас прикончили его... э-э... — Мишка замялся. — Э-э... порождения.

          — С чего ты решил, что мы их прикончили? — прыснуло облако паутины. — Нет-нет, болезнецы — то есть дети Обормотня — всего лишь обездвижены. Да и то ненадолго.

          — Они ведь разумны, — объяснил фонарик. — А гасить разум — неправильно.

          — Что же вы тогда собираетесь делать с этими мелкими пакостниками? — удивился Мишка. — Думаете, их можно изменить в лучшую сторону?

          — Да наши научники их уже изменили, — хмыкнуло облако паутины. — Перенацелили каждому сознатель. Перенаправили поведенческие установки. И к полезному делу детишек пристроили: теперь они станут помогать нам по всему дракону. Начнут разоблачать козни родителя.

          — То есть будут проводить опознание дел и кинетическую экспертизу, — объяснил фонарик. — И, может быть, поработают клейкоцитами. То есть поймальчиками других вредидентов. А потом мы детишек высадим и передадим предохранительным органам.

          — Каким-каким органам? — переспросил Мишка.

          — Предохранительным, — повторил фонарик. — Ведь если разум нельзя уничтожать, то, значит, нужно поддерживать. Тратить на него жизненные блага.

          — А жизненных благ, увы, никогда не бывает в избытке, — с сожалением подхватило облако паутины. — Вот и приходится ограничивать появление новых разумов. Противодействовать ему. Например, вставляя всем умозаключённым предохранители от размножения.

          — Или отлавливая злостных родителей, — добавил фонарик. — Типа нашего Обормотня.

          — А почему, кстати, вы не можете его поймать? — поинтересовался Мишка. — Вам что-то мешает?

          — Наоборот, это Обормотню помогает то, что он бывший вездедент. Злоделец мгновенно повторяет любые наши изменения. Его почти невозможно заметить, — уныло произнесло облако паутины.

          — Это только тебе, ездок, повезло долго с ним общаться, — произнёс фонарик. — А нас он сегодня облапошил сердцефикацией в лечеринке. И потом чуть не вырастил у дракона ложный мозг.

          — Мне повезло долго общаться? — Мишку передёрнуло. — Нет, ребята, общение с Обормотнем удовольствия не доставляет. Слушайте, а как он смог от вас удрать? Неужели вы не перекрыли ему пути для бегства?

          — Да он, как обычно, принял ручейное состояние. И утёк под поверхностями, — объяснило облако паутины.

          — Ручейное состояние? А что это такое? — спросил Мишка.

          — Вот, ездок, смотри... — Облако паутины втянулось в стенку драконьего зоба и затем вынырнуло с противоположной стороны. — Простейшее дело. Мы, вездеденты, все так можем.

          — Здо́рово, — похвалил Мишка. — Ребята, а Обормотень у вас, значит, не единственный вредидент?

          — Увы, не единственный, — с грустью сообщило облако паутины. — Но главный угрозник и безжалостень.

          — Ага, я тоже почувствовал, что он очень опасен, — признался Мишка.

          — Да что этот Обормотень, вообще, может сделать? — пренебрежительно фыркнул фонарик. — Максимум — распылить. Ну ничего, мы всё постепенно восстановим.

          От таких заверений неприятные воспоминания обрели у Мишки дополнительную живость.

          — Ребята, а дети Обормотня переделаны надёжно? — Мишке давно хотелось узнать ответ на этот вопрос. — Они теперь точно никому не навредят?

          — Точно. Не сомневайся, — уверил фонарик. — Мы ведь и сами дети Обормотня. Но только перенацеленные. Уже давно перенацеленные.

          Остолбеневший Мишка из предосторожности снова начал читать про себя хранитвы.

          — Как видишь, — добавило облако паутины, — сознатели перенацеливаются вполне устойчиво. Папаша уже много лет наш злейший враг.

          — Ах, вот откуда у вас ручейные способности... — догадался Мишка. — Слушайте, ребята, а почему вы все — ну то есть и вредиденты, и вездеденты — враждуете? Неужели дракон не может быть общим?

          — Нас, защитников, вынуждают к ответностям нападки нахлебников, — непримиримо процедило облако паутины. — Не будет нападок — вражда сразу исчезнет.

          — Всё понял, — кивнул Мишка, — во вражде виноваты нахлебники. Но их враждебность откуда-то ведь взялась, каким-то образом появилась, правильно? А вашей вины в этом точно нет?

          — Разве мы виноваты, что нахлебники любят кормные места? — удивился фонарик. — Дракон — он изнутри как раз кормное место. Да в тебе, ездок, в самом живёт тьма крохотных существ. Ты для них тоже куча еды. Одни из этих существ тебе вредят, портят кровь. А другие существа, твои кровоохранители, борются против вредидентов.

          — Неужели я похож на дракона? — Мишка не мог скрыть недоверия к словам вездедента.

          — Когда ты, ездок, заболеваешь, то это не что иное, как торжество твоих вредидентов. А когда выздоравливаешь, то их ослабление. Из-за победы, понятно, твоих помощников.

          Вездеденты уделяли Мишке столько внимания, что он решил проявить почтительность:

          — Простите, ребята, а как вас зовут?

          — Меня — Светилище, — представился фонарик.

          — А я — Одетый-во-дракона, — произнесло облако паутины. — В смысле: дракон надет на меня. Он моя одежда.

          — Ага, до меня дошло, — кивнул Мишка. — Кстати, я правильно понимаю, что Обормотень раньше помогал дракону, но потом свершил грехопадение?

          — Разве слово "грехопадение" что-нибудь объясняет? — с ехидством фыркнул фонарик. — Нет, оно само нуждается в объяснении. Поразмысли об этом, понятливый ездок...

          — Обормотень превратился во вредидента, когда ему передался заразный перемень, — сообщило облако паутины. — А перемень случайно породился при внутрении.

          — То есть во время лодырьнизации, — добавил фонарик. — Мы так называем Игры Творцов.

          Зоб вдруг тряхнуло так, что Мишка подлетел и ударился спиной о потолок.

          — Это, случайно, не крушение дракона? — испуганно поинтересовался Мишка после приземления на прежнее место.

          Выбравшись из толпы, Жженька и Мишка зашагали по тропинке через Израйлевский парк. Жженька жил совсем неподалёку — в самом начале Нового Арбайта, главной улицы Айдавкино.

          — Хордовый, ты в курсе, каким образом нашей семье достался дом? — спросил Мишку Хламоносов.

          — Конечно, в курсе, — ответил Мишка. — Вам отдали избу Мимоцельсия. Сквозителя, который пропал.

          — Да, всё верно, — кивнул Жженька, с подозрением оглядывая густы дурнолиста по краям тропинки. — А ты слышал, из-за чего он пропал?

          — Пророчица Вышеванга говорила, что бесследователь нашёл и съел запретные ягоды, — пожал плечами Мишка. — Как же она их называла? А, вспомнил: "хлебни-ка" и "глупни-ка". За это святотатство сыновья металлолома устроили Мимоцельсию потустро́фу: утащили в загорбный мир. Куда проникнуть можно лишь в виде кусков мяса. Всё правильно?

          — Да, я тоже слышал подобное. Но только сие похоже на сказки, — поморщился Жженька. — Причина, по которой неадапталец исчез, скорее всего, не такая дурацкая.

          — Ты это предполагаешь или что-то узнал? — равнодушно поинтересовался Мишка.

          — Позвоночный, я уже три дня читаю дневники Мимоцельсия, — понизив голос, сообщил Хламоносов. — А ещё написанные им книги.

          — Ну и как: есть там что-нибудь стоящее? — задал Мишка вопрос чисто для поддержания разговора.

          Заросли густов кончились, и сквозь просветы в листве сельдеревьев показались избы Бубнового Арбата.

          — Родители вернутся из гостей часа через два, не раньше, — прикинул Хламоносов. — Кое-что успею показать.

          Ловчарка Лайк во дворе дома глухо зарычала на Мишку, но Жженька отогнал её в конуру.

          — Я тут решил порадовать мать и взялся расширять подпол, — стал рассказывать Хламоносов, заводя Мишку в дом и возжигая свечу от кренделябра в углу. — Пару дней пришлось разбирать обшивку той стены, что ближе к лестнице. И среза́ть с боковины лишнюю землю. А потом сооружать новую обшивку. Но в са́мом конце работы случайно нашлась потайная дверь — в другой стене, за кадкой. Иди за мной, млекопитающий, сейчас всё покажу. В случае чего мы с тобой просто перебираем припасы. Лады?

          Мишка вслед за Жженькой спустился по крутой лестнице в большой подпол.

          Вдоль двух его стен снизу доверху были наделаны глубокие полки. На полках теснились пузатые мешочки и старинные стеклянные банки, заполненные соленьями, вареньями и прочими закатовками. На полу стояло несколько больших бочек с крышками под гнётом.

          — Вот она, потайная дверь. — Жженька показал на невзрачный участок стены за одной из бочек, а затем, откатив последнюю, просунул пальцы в неприметные дырки и напрягся. Часть стены подалась в сторону и оказалась большим деревянным щитом. Хламоносов приподнял его и поставил рядом с открывшимся тёмным проёмом. — Ну что, заходим?

          — Не боись, ездок, это ещё не крушение дракона, — ободрила Мишку паутина.

          — Просто у нас старая видьма, — сообщил фонарик. — Она постоянно отторгается глазопроводом. И уже не всё быстро различает. А вокруг ведь опасные для полёта предметы. Вот дракон от некоторых и шарахается лишь в последнее мгновение.

          — Опасные для полёта предметы? Правда, что ли? — оторопел Мишка, вскакивая и приникая глазами к прозрачной полоске между чешуями драконьей шеи. Однако везде виднелось только утреннее небо с далёгкой дымкой над горизонтом. — Нет, ребята, впереди всё чисто.

          — Ездок, вокруг полно очень крупных вещей, — уверил Мишку фонарик. — И есть опасность в них врезаться. Потому что многие из них включили, увы, слишком сильную невидимость.

          — Говорите, вокруг полно крупных вещей? А можете назвать хотя бы одну? — взмолился Мишка.

          — Пожалуйста, — согласилась паутина. — Мы можем врезаться, например, в других драконов. Они тут везде летают. В разных направлениях.

          — Неужели драконов так много? — поразился Мишка. — А почему тогда мы их не замечаем?

          — Ездок, ты хорошо слышишь? — Голос фонарика был полон ехидства. — Я же говорю: опасные для полётов вещи невидимы.

          — Ага, теперь дошло: вещи невидимы... — кивнул Мишка. — Но почему они невидимы? Это их изъян?

          — Нет, не изъян. Это просто мы для вас, для идейцев стараемся, — объяснило облако паутины. — Создаём чистое небо. Чтобы сохранялись привычные, нужные вам картины мира.

          — Ребята, вы что, лучше нас знаете, какие картины мира нам нужны? — недоверчиво фыркнул Мишка.

          — Ну да, знаем, — уверенно согласился фонарик. — Для вас крайне важно привычное обличье. Привлекательная оболочка. В общем, чисто внешние черты.

          — Например, если ты увидишь красавицу, то почувствуешь восхищение, — подхватило облако паутины. — Но если вместо внешности красавицы увидишь её внутреннее устройство — переваривание пищи, накопление слизи или ток крови, — то ощутишь уже не восхищение. А нечто противоположное.

          — Хм, с этим не поспоришь... — признал Мишка. — Но единственный пример мало что доказывает.

          — Ладно, вот ещё пример, — сказал фонарик. — Почему добрые, мягкосердечные люди с аппетитом едят мясо, которое очень полезно для их организмов? Лишь потому, что не представляют себе, как страдало животное, убитое ради мяса.

          — Поэтому о некоторых вещах, — подытожило облако паутины, — вам полезно не знать. И видеть вместо них приятные или привычные картинки.

          — Хорошо, ребята, — согласился Мишка. — Однако я ведь уже увидел вашего дракона, да? А это, надо полагать, тоже нечто вроде тока крови в красавице, правильно? Расскажите до кучи: что ещё от меня скрывают? Например, вот здесь, в небе...

          — Ох, ездок, совсем не похож ты на идейца... — с уважением хмыкнуло облако паутины. — Но закавыка, повторяю, в том, что мы не всё быстро различаем: некоторые объекты удаётся распознавать только по усилениям их локационных лучей. А кроме того, у нас не получится сразу всё объяснять. Так что тебе придётся слышать много пустых названий. Согласен на это?

          — Ребята, вы уж рассказывайте, пока есть время, — заторопил вездедентов Мишка.

          — Ладно, — произнёс фонарик, вплетаясь обратно в облако паутины. — Присоединяюсь к центру связи. И начинаю. Так, сейчас мы пролетаем над Оазией. Точнее, над Югиптом. И минуем космический лифт. Он подтягивает грузы на орбитальную железную дорогу.

          — А как этот лифт выглядит? — жадно спросил Мишка.

          — Как вертикальные тросы длиной пятьдесят тысяч километров, — сообщил фонарик. — Тросы изготовлены из крепконита — это предельно прочный материал. А их верхние и нижние концы соединяются кружинами с приёмо-передающими устройствами. Ну как, что-нибудь понял, ездок?

          — Ничего не понял, но звучит всё просто здо́рово, — поощрил Мишка вездедента.

          — Сейчас мы летим над Лесопотамией, над её Опьянинскими горами и огибаем индустриаду, — произнесло облако паутины. — Это воздушный шар с привыкаторами, прикреплённый к земле кабельницей. Лёгкий газ для баллона вырабатывается за счёт станционарной технологики.

          — Нет, мы огибаем не саму индустриаду, — уточнил фонарик, — а поезд из дирижаблей. Который к ней причаливает. Так, теперь дракон движется над Позорскими островами, точнее, над Снегопуром. А ещё точнее, над тамошним адаптическим целескопом. Да, сейчас он выглядит как взорвалина, но это потому, что его демонтируют. Взамен на его местах выращивается аппарат для просветления сверхтёмной материи.

          — Простите, как это понять: "сверхтёмная материя"? — спросил Мишка.

          — Это целые довещественных уровней, — сообщило облако паутины. — Сейчас мы летим над Высокоморьем между старым раздвигателем пространства и установкой для утепления Солнца. Так, про шнуряющие вокруг высоковаторы и низколаторы рассказывать некогда...

          — Теперь мы летим над Бакланскими горами — это в Междугречье. Дракон только что разминулся с тросом воздушного мегазмея, — доложил фонарик. — На тросе закреплена цепь метеороботов.

          — А что такое "метеороботы"? — В голосе Мишки было уже больше усталости, чем любопытства.

          — Это инструменты для предсказания погоды путём её создания, — сообщил фонарик.

          — Слушайте, ребята, а там видны боги? — задал Мишка давно волновавший его вопрос. — Вы их в небесах часто встречаете?

          — Нет, никакие боги здесь не видны, — удивлённо хмыкнуло облако паутины. — Богов, братец, во...

          — Тише, тише, не болтай лишнего, — вмешался фонарик. — Ездок, тебе уже скоро выходить на остановке. А нам пора приводить в порядок Медресеса.

          — Увы, он у нас многосломный... — посетовало облако паутины.

          — Мы очень старые, и нам постоянно недодают ресурсы, — объяснил фонарик. — А тут ещё Обормотень, гад, распоясался.

          — Бедненькие... — Мишке стало жалко старых и добрых вездедентов. — Хотите, я наложу на Обормотня благопроклятье? Или, может, лучше освятить сразу всего дракона?

          — Да ты что, ездок? — захохотали вездеденты. — Спасибо, но мы вовсе не "бедненькие". Всё наоборот: мы жутко счастливые. У нас каждый день полон приключений, полон борьбы за победу. За непременную победу, ездок...

          — Это убежище Мимоцельсий в дневниках называет строптильней, — сообщил Жженька, устраивая свечку в стенной нише. — Потому, видимо, что упражнялся здесь в своеволии. Представляешь, Мимоцельсий посмел хранить тут даже запретные злоклинания... Но я их, конечно, сразу перепрятал.

          Мишка оглядел крохотную комнату: её обстановку составляли только дощатый стол, короткая лавка и полка на стене.

          — Запретные злоклинания? — переспросил Мишка. — И где же Мимоцельсий их раздобыл?

          — Где? Да случайно нашёл целый их сборник на Свалке Чудес... Ладно, примат, смотри: вот они, дневники Мимоцельсия. — Хламоносов положил на стол толстую стопку тетрадей. — А сие его сочинения: вот "Исстария Расселян", вот "Совринитет", вот "Неприказаемый", вот "Страусильная позиция", вот "Эпохальное забытие", вот "Проваленки", вот "Не сущие стены", вот "Руиночная экономика", вот "Учебник рискования"... Правда, это большей частью недописи.

          — Ну и о чём в них рассказано? — не испытывая особого любопытства, спросил Мишка.

          — Например, о том, что репатриарх Керим никогда не существовал, — сообщил Жженька. — Нас в данном случае нагло дурят.

          — А пророк Хоссейн существовал? — Мишка уселся на лавку. Он уже жалел, что послушался Жженькиных уговоров: ведь давно пора было начать что-нибудь делать, дабы не допустить Йелиной свадьбы с Дымьяном. В голову, правда, ничего толкового не приходило. Да и не могло, возможно, прийти: Мишку со всех сторон стискивали огромные и, скорее всего, даже неодолимые препятствия.

          — Пророк Хоссейн? Да, он историческое лицо, — кивнул Хламоносов. — Но Хоссейн возвещал как раз о том, что богов нет. Вообще нет. Смотри: вот его сочинение "Богоглупость". — Жженька достал с полки тонкую книжку и протянул Мишке.

          Мишка равнодушно повертел книжку в руках — вчитываться в неё у него не было никакого желания.

          — Жженька, в честноте, да не в обиде — к чему тебе вся эта дурь с отрицанием богов? Мы же видим их чуть ли не каждую неделю.

          — Ошибидец, ты в своём уме? — поднял брови Хламоносов. — Мы видим всего лишь лицедеев и больших кукол. Оргий Бедоносец, Олай Негодник, Иоанн Бог Ослов — это ведь лицедействующие люди, так? А Никтот — большая кукла, правильно? Вот и Святонаил примерно такая же кукла. Кем-то управляемая.

          Мишка задумался: может, происходящее нужно начинать святить? Но какая благоворка тут лучше всего подойдёт? Этого Мишка не знал. И потому решил пока воззвать к разуму слабоверного.

          — Жженька, Святонаил не просто появляется перед народом. Но ещё и выполняет наши просьбы. А главное — творит чудеса. Вести себя подобным образом может только настоящий бог.

          — Так ведь Никтот когда-то тоже числился в богах, — возразил Хламоносов. — А значит, тоже вершил чудеса и отвечал на мольбы. Но теперь разбожен и считается демоном. Получается, в нашем племени божественность зависит вовсе не от творимых чудес. А, судя по всему, от указаний распорядителей.

          — Распорядителей? — переспросил Мишка. — Кого ты имеешь в виду?

          — Ну, например, жрецов, — пожал плечами Жженька. — Это ведь они решают, кому быть, а кому не быть богом. То есть это они назначают нам покровителей. Но жрецы Святонаила явно не главные. За ними кто-то стоит.

          — Кто-то стоит? — засмеялся Мишка. — Так я знаю, кто стоит за жрецами Святонаила: сам же Святонаил, истинный бог, и стоит. Жженька, ну почему ты не хочешь смириться с очевидными вещами?

          Хламоносов терпеливо вздохнул:

          — Сапиенс, не делай выбор, не разобравшись. Не спеши стать убеждённым. Почитай сперва пророка Хоссейна — он в своей книжке хорошо объяснил, каким должен быть истинный, а не ложный бог. То есть не подделка, не заурядный божок, не один из многих в общем ряду. Так вот настоящий, полноценный бог должен быть всеобъемлющим и единственным. Не допускающим существования никаких соперников. Иначе встаёт вопрос: кто из них главнее, кому будет правильнее молиться? К тому же полноценный бог должен быть больше самого мира.

          — Как это — "больше самого мира"? — криво усмехнулся Мишка.

          — Богу ведь нужно отличаться от мира, правильно? И при этом как высшей сущности не быть меньше мира, правильно? Значит, именно мир должен входить в состав бога, должен быть его частью.

          — Почему это мир должен входить в состав бога? — не согласился Мишка. — Разве они не могут существовать как-нибудь друг рядом с другом?

          — Тогда высшей, наибольшей сущностью будет уже не бог, а бог совместно с миром, то есть их объединение, — объяснил Жженька. — Значит, тут бог станет не единственным и всеобъемлющим, а ограниченным и потому, очень возможно, имеющим равных соперников. Других претендентов на роль руководителя.

          — Ладно, Жженька, не буду спорить, — произнёс Мишка, нетерпеливо поглядывая на выход из строптильни. — Ну что: это всё у тебя?

          — Подожди малость, — с хитрой улыбкой попросил Жженька. — Из того, что мир должен быть частью бога, следует ряд выводов. Например, такой вывод: настоящий бог — не творец.

          — Что? — вытаращил глаза Мишка. — Настоящий бог у тебя — "не творец"?

          — Для охватывающего собой всё, — развёл руками Хламоносов, — нет возможности создать что-либо внешнее, что-либо отдельное от себя.

          — Отдельное от себя? По-моему, ты мудрёнизируешь, — помотал головой Мишка. — А мыслить, Жженька, нужно ясно и просто. Например, так: мир есть? Есть. Значит, его кто-то сотворил. Поэтому наши прославления бога — это благодарность за сотворение им мира и нас в нём.

          — Расселянин, если тебе нравится указание на сотворённость — в данном случае на сотворённость мира богом, — то нужно ведь быть последовательным. То есть поставить следующий в очереди вопрос: а кто сотворил бога, сотворившего мир? Ещё один создатель? Выходит, благодарить теперь нужно сего более раннего создателя? Но кто тогда сотворил и этого создателя? Кто-то, ещё больше заслуживающий прославления? И так далее, и так далее. Как видишь, Мишенец, придумка про творца мира приводит к выстраиванию вереницы из чушеродных и ничего не объясняющих пустышек.

          Мишка сосредоточенно нахмурился, осмысливая изъян, возникший в привычной картине мира.

          — Ладно, понял: отдельное от себя всеобъемлющий создать не может... Постой-ка: но это значит, что у настоящего бога не должно быть и никаких врагов — вроде представителей нечистой силы? Так ведь, Жженька? Да?

          — Да, всё верно, — кивнул Хламоносов. — Для них просто не остаётся места. Ну и, конечно, полноценный бог не должен нуждаться ни в каких помощниках вроде жрецов-чудовников, святых негодников и прочих притворных.

          — Как это — "не должен нуждаться в помощниках"? — усомнился Мишка. — Разве можно уследить за всем без помощников?

          — Мишелец, полноценный бог — это то, что ни в чём не ограничено, — напомнил Жженька. — То есть всемогуще, всеведуще и вездесуще. Такое всемогущее, всеведущее и вездесущее нечто должно уследить за всем без затруднений. Сам подумай: разве всемогущему нужны помощники? Они нужны лишь тому, кто не всемогущ.

          — Жженька, ты, кажется, повторяешь равнобесия и нелепости, которые всю дорогу изрекает этот жалкий Никтот, — язвительно захихикал Мишка.

          — Я их не "кажется" повторяю, я повторяю их слово в слово, — отчеканил Хламоносов. — Никтот нелеп и жалок лишь потому, что пытается быть полноценным, ни в чём не ограниченным богом. Да вот только сие невозможно. Что Святонаил перед нами из раза в раз и доказывает. Ибо неограниченности противоречат и сами себе, и друг другу. А потому бог как нечто полноценное, неограниченное — не существует. Не может существовать.

          — А что же тогда существует? — недоверчиво удивился Мишка. — Жженька, ты уверен, что мы видим не настоящих богов?

          — Да это вообще подделки, идолища, — фыркнул Хламоносов.

          — Идолища? — остолбенел Мишка. — Жженька, как такое можно говорить?

          — Ты, Мышленец, — криво заулыбался Хламоносов, — задумайся хотя бы вот о чём: бог — это ведь, по идее, самый сильный, самый заботливый, самый предусмотрительный защитник, так? Если ты ему угоден, то бог не даст тебя в обиду, совладает с любой угрозой, правильно?

          — Да, правильно... — Мишка кивнул с большой осторожностью, поелику в словах Жженьки чувствовался подвох.

          — Стало быть, ты согласен: настоящий бог — он сильнее всех на свете?

          — Да согласен я, согласен, — признал Мишка. — Дальше-то что?

          — А чем тогда можно объяснить непобедимость божьих врагов — например, сыновей металлолома? — засмеялся Хламоносов. — Почему сии враги невозбранно существуют? Почему беспрерывно строят козни нашим богам? Почему боги нас об этих кознях постоянно предупреждают — а значит, сами явно не могут с ними справиться?

          — Жженька, боги враз могут справиться со всеми врагами благих сил. — Мишка вовремя вспомнил уроки по богике в школледже и в умельнице и начал радостно выплёскивать затверженные с детства и наконец-то пригодившиеся слова. — А не делают этого — нарочно: чтобы в жизни людей оставались соблазны. Чтобы было чем проверить наше благонравие.

          — Но разве это не глупо: тратить кучу времени и сил, чтобы сперва призывать к благонравию, потом следить за ним, а затем наказывать за его отсутствие? — фыркнул в ответ Хламоносов. — Разве не легче и не разумнее сделать так, чтобы люди — коли уж они сильно волнуют богов — стали раз и навсегда заведомо благонравными? Чудодеям, что способны возвращать целость и сознание головам, разбитым на куски, такая мелкая переделка мозгов должна даваться без труда.

          — Думаешь, благонравие коренится в мозгах? — засомневался Мишка. — Жрецы говорят, что это свойство человеческой души.

          — Пусть так, — усмехнулся Жженька. — Но если свою душу способен переделать почти бессильный человек — как того требуют от него боги, — то им самим исправить сию душу неизмеримо легче. Они ведь святят вообще всё подряд.

          Мишка не нашёл, что тут возразить.

          — Кстати, настоящие чудодеи столь же легко могут исправить и своих врагов, — добавил Хламоносов. — Чтобы те навсегда прекратили злоумышлять. И стали бы сторонниками богов. Однако ни один из этих разумных шагов — не делается. Так почему наши боги проявляют столько недомыслия? Разве оно соответствует божьему величию? А если без обиняков, то почему наши боги вопиюще безмозглы?

          — Ну и почему же? — тупо переспросил Мишка.

          — Разгадка в том, что наши боги просто слабы в коленках, — назидательно поднял палец Хламоносов. — А все объяснения, по какой причине процветают божьи соперники, — глупая и лживая болтовня. Её назначение — сокрыть, что наши боги не могут, не способны победить противников. Поскольку равны им по силе. А возможно, противники даже превосходят мощью горе-богов. Поэтому дельный человек должен задаться вопросом: тем ли покровителям мы возносим мольбы? Может, имеет смысл бегать на поклон к божьим соперникам — коли уж те непобедимы?

          — Жженька, ты что, призываешь бежать на поклон к самим сыновьям металлолома? — ужаснулся Мишка, осеняя согрешивший рот бесокосным жествием.

          — Да хотя бы и к ним... — непримиримо поморщился Хламоносов.

          — Дурень, ты представляешь, что несё... — Мишка начал корить Жженьку и остановился, пронзённый страшноватой, но наконец-то вроде бы дельной мыслью.

          Мысль была следующей: миропорядок, который установили боги, не даёт никакой возможности заполучить Йелю. А жизнь без Йели не больно и ценна, за такую жизнь нет смысла цепляться. Но в то же время где-то рядом имеются силы, которые ни в чём не уступают богам и не согласны с их миропорядком. Силы, явно способные сей миропорядок менять. Так может быть, эти силы пойдут Мишке навстречу и поменяют нынешнее положение вещей так, чтобы трудности исчезли, препятствия пали и Йеля, назло господам богам и их порядкам, оказалась в Мишкиных объятиях?

          Мишка поднялся с лавки:

          — Ладно, Жженька, не будем спорить, настоящи наши боги или нет. Но ты, помнится, говорил, что где-то спрятал запретные злоклинания, правильно? Целый сборник, да? А там есть злоклинание для вызова сыновей металлолома?

          — Ну всё, паденция на Ню-Йорск выполнена, — сообщила паутина Мишке. — Пока тепломаты охлаждают дыхательный путь, будем готовить тебя на выход, ездок.

          — Да я вроде и сам давно готов... — пожал плечами Мишка.

          — Растяпа, ты как станешь возвращаться домой, в свою Вшивую Нгтонь? Пешком? Или, может, верхом на быконе? Хорошо, что богомистр поручил дракону обеспечить тебя дальней связью...

          — Ой, и правда, — заулыбался Мишка. — Совсем забыл про эту связь. Из-за впечатлений от полёта. Ну и как же с вами связываться?

          — А сколько раз думаешь связываться? Рассчитывай с запасом, случиться может всякое.

          — Ребята, при чём тут количество раз? Как вообще действует ваша связь?

          — Неважно, как действует. Главное, сколько раз её можно включать, — сообщило облако паутины. — Потому что устройством для связи будет твоё, ездок, тело. Чем сильнее мы его переделаем, тем дороже нам это обойдётся.

          — А со мной плохого не случится? — испугался Мишка.

          — Не бойся, не случится, — уверил Мишку фонарик. — Следы переделки исчезнут с окончанием последнего включения. Ну что, давай считать: сколько раз мы понадобимся?

          — Одно включение нужно, чтобы договориться о моём возвращении, — начал Мишка.

          — Прибавляем к этому ещё одно включение, — произнесло облако паутины, — вдруг мы не сможем прилететь в срок? Тогда придётся договариваться о новой встрече.

          — А можно предусмотреть ещё одно включение, третье? — попросил Мишка. — Вдруг дело не ограничится единственным срывом? Да и вообще мне так будет спокойней...

          — Ладно. И в третий раз срыва точно не будет, — поручился фонарик. — Даже если застанешь нас в ручейном состоянии. Выходит, нужны три включения. Нет, четыре: ещё одно пробное. Ну что ж, ездок, приложи обе ладони к Одетому-во-дракона.

          Мишка приложил руки к облаку паутины и почувствовал жжение в центре левой ладони. Чуть слабее зажгло указательный палец правой руки. Мишка посмотрел на него и обнаружил на подушечке метку в виде чёрного крестика. Такой же крестик возник и на левой ладони.

          — Ага, — обстоятельно произнесло облако паутины, — сейчас проверим, всё ли получилось. Ездок, когда выйдешь из Медресеса, трижды проведи пальцем с меткой вокруг другой метки. Если связь не появится, возвращайся. Буду всё переделывать.

          — Ну что, ездок, подсадить тебя? — хихикнул фонарик. — Или сам выберешься из зоба?

          Мишка поднял глаза на лаз — высоковато, не дотянуться.

          — Ребята, а наклонить зоб можно?

          — Конечно, можно. Вы, идейцы, выбираетесь только этим способом.

          Зоб сильно накренился, и Мишка, держа в руке заплечный мешок, протиснулся сквозь лаз. А затем выбрался наружу через пасть лежащего на боку рептилоида.

          Мишка оказался на краю обширной котловины. Её склоны были покрыты редколесьем, а вершины окружающих котловину горновалов с бурным рельефом сияли в лучах восходящего солнца.

          Мишка проверил, во-первых, сохранность мешков, связку которых дракон выпустил из одной лапы. А во-вторых, состояние быконя — его богомистр Менделенин на всякий случай привязал к другой лапе. Мешки были в порядке, а Вредноут уже высвободился из лапы дракона и спокойно щипал траву.

          Мишка трижды прочертил пальцем круг в середине левой ладони, и та постепенно приняла вид окошка с живой картинкой. На картинке различалось мерцающее облако паутины. А сама картинка была тем, что, судя по всему, видел фонарик.

          — Ага: всё в порядке, — послышался голос паутины. — Ну, до следующей связи.

          Ладонь приняла прежний вид, но одна чёрточка у чёрной метки исчезла. Метка на пальце тоже стала выглядеть как широкая буква "т".

          Мишка поскорее отвязал быконя от дракона и привязал к деревцу — чтобы не потерялся. Теперь надлежало устроить тайники для больших мешков — каждому отдельный. Мишка начал оглядывать окрестности, присматривая подходящие места. А когда вновь обратил внимание на Шестисотого Медресеса, тот уже словно растворялся в воздухе: сквозь рептилоида всё отчётливее проглядывала местность.

          "Приводит в действие невидимость, — понял припрятствующий Мишка. — Вот, оказывается, для чего пропаданцу нужно умение переливаться огоньками: чтобы рисовать ими на себе картины окружения и скрываться за ними".

          Распрятав груз по примеченным местам и хорошенько укрыв от дождя, Мишка вспомнил подходящие боговорки и начал делать косу. Из тонкого де́ревца он вырубил черенок и накрепко привязал к нему удобный лучок. А затем насадил на черенок привезённое в одном из грузовых мешков лезвие косы.

          Через пару часов косьбы и сгребания скошенной травы удалось наскирдовать три небольших, проветриваемых стожка рядом с привязанным быконём. Впрочем, тот был заражён кормовирусом, что при необходимости позволяло питаться даже землёй.

          О питье же для тягловой силы Мишка не беспокоился: рядом протекал ручеёк, до которого стреноженный Вредноут легко мог дотянуться.

          — Балбестолочь, — Хламоносов в испуге вытаращил на Мишку глаза, — ты что, собрался вызывать нечистую силу прямо здесь?

          — Да я не знаю, где такое лучше делать... — пожал плечами Мишка.

          — Иди на Свалку Чудес, чучеловек: для сыновей металлолома там самое подходящее место. А зачем тебе понадобились эти бесные жители?

          — Не хочу проиграть завтрашний боединок, — хмуро буркнул Мишка. — Готов ради победы поклониться даже врагам благих сил.

          — Вот это по-нашенски, — одобрил Хламоносов. Он, как и Мишка, жил в Шан-Трапэ — северной половине Айдавкино. И, разумеется, болел против Деда Убивня, главного бойца Злободы — противоположной половины народохранилища. — Ладно, пошли во двор, грехопаденец...

          Во дворе Жженька поймал Лайнера за ошейник и велел Мишке заглянуть в собачью будку.

          — Я устроил тайник сзади, под крышей, — объяснил Жженька Мишке, удерживая бесящегося пса. — Пошарь там как следует.

          Конура была небольшой, и длины Мишкиной руки вполне хватило, чтобы достать до дальнего угла и нащупать под просмолённой крышей щель тайника.

          — Ага: то, что нужно, — кивнул Хламоносов, когда Мишка вытащил из конуры тряпичный свёрток. — Полезли обратно в подпол, старанник.

          В подполе Жженька развернул тряпицу, расправил сложенные листы бумаги и, перебирая их, сосредоточенно забормотал:

          — Так, ищем что-нибудь про сыновей металлолома... Всё, кажется, нашёл: "Призвать металлоломово отродье". Держи листок, волжбан. Читать нужно вот отсюда.

          — "Ищу себе на ...опу приключений..." — нараспев начал читать Мишка волшебные слова.

          — Ты что творишь, пугалтер? — всполошился Хламоносов, вырывая у Мишки листок. — Я же предупреждал: озвучивай эту гнусеологию только на Свалке Чудес. А не здесь. Зачем нам здесь неблагие силы?

          — Постой, Жженька — разве не ты учил меня пять минут назад, что дельный человек сам должен бежать на поклон ко врагам божьим? — с ехидством напомнил Мишка. — Ох, нетвёрд ты всё-таки в своих ересях, Жженька... Не веришь, видать, в них.

          — Да, догадырь, есть немного, — смущённо признал Хламоносов. — Всё никак не решусь подтвердить делом разумные выводы. Ну да ладно. Ты дорогу-то на Свалку хоть знаешь, мозжечок-с-ноготок?

          — А что, в про́клятое место проложена дорога? — усомнился Мишка.

          — Для человека приметливого — ещё как проложена, — ободряюще улыбнулся Жженька. — Нужно пройти от начала Запретной Стороны мимо муравестника лысиц. До гнезда яйценосного журавля. Гнездо увидишь издалека: оно устроено на верхушке сандалевого дерева. Дерево мёртвое. Там весь лес высох и полёг. Одно только это дерево ещё и стои́т. А шагах в ста за ним виден круган — тёмный такой и островерхий. Над ним иногда курится дымок. Оный круган и есть Свалка Чудес.

          Теперь Мишка вытащил из заплечного мешка седой парик, накладную бороду и мохнатые брови. Всё это жрецы Святонаила наказали приклеить перед встречей с дикарями: дабы последние приняли просвещенника за пожилого мужа и преисполнились уважения к его речам.

          Надев парик и приклеив бороду и брови, Мишка стал готовить то, что, как ручались жрецы Святонаила, должно было поразить воображение простодушных туземцев.

          Для начала Мишка достал благословлённый картон и намоленные химреактивы: гнило-уроновую кислоту, суррогат натрия, перепись водорода, акустическую соду, карбонат углерода и йодовитое бензолото — всё в виде безводных гидратов. А затем, непрестанно читая боговорку для канонического соединения реактивов, смастерил пару десятков запугивающих шутих и большой патрон с долгим салютом.

          На это изготовление ушёл целый день. В перерывах для перекуса привезёнными с собой сокофруктами Мишка поднимался на небольшую скалу, возвышающуюся поблизости, и разглядывал оттуда ландышафт котловины и селение дикарей.

          О туземцах Ню-Йорска и об их жизни Мишке кое-что уже было известно — от жрецов, готовивших его к выполнению заслуги.

          Например, Мишка знал, что туземцы относятся к полонезийской народности и говорят на соответствующем языке, что себя называют Голосексуалистами, а своё селение — единцем Хибаровск. Единец располагался у вод озера Шимпанзее. Озеро наполняли ручьи, стекающие в центр котловины со склонов окружающих её Каквасских гор. Берега озера были изрезаны выступами суши, и самые большие из оных туземцы именовали полуостровом Щукотка и мысом Лаборатор. Единец Хибаровск раскинулся как раз по берегу залива между этими полуостровами.

          Над своим светопредставлением Мишка трудился, мало опасаясь, что его обнаружат: жрецы Святонаила заверили Мишку, что дикари почти никогда не отдаляются от единца. Поскольку, одержимые демонами безделья, не занимаются ни сельским хозяйством, ни даже охотой.

          Правда, охотой дикари не занимались, видимо, ещё и потому, что когда-то просто переловили и съели всю живность: вокруг не было заметно малейших её следов.

          "Но тогда каким образом туземцы добывают пропитание?" — недоумевал Мишка.

          Впрочем, всё это ещё предстояло выяснить.

          Под вечер, перед тем как спускаться к единцу, Мишка надел придающий величие балахон, принёс жертву Святонаилу и издали почистил туземцам карму. После чего, нагруженный электрокомлектующими в заплечном мешке, а также снаряжением для успешного знакомства — шутихами и салютным патроном, — двинулся в путь.

          Мишка уже спустился со склона котловины и почти дошёл до дикарей, как вдруг заметил двух огромных тёмных птиц, медленно кружащих в вечернем небе над селением.

          "Что это за птицы? — подумал Мишка. — Не следует ли предупредить туземцев об опасности? Как по-полонезийски будет "Граждане, воздушная тревога"?"

          Но тёмные птицы кружили в небе столь однообразно, что вскоре стало ясно: они вряд ли собираются нападать на людей. Судя по всему, птицы летали над селением и раньше, но Мишке их просто не было видно издалека и с большого возвышения, то есть на фоне тёмных склонов котловины.

          Пока Мишка присматривался к птицам, на краю селения зажёгся ряд костров. Поблизости от них шевелилась толпа дикарей. Вдруг раздались звуки визгливой музыки, и дикари принялись неистово плясать у огня.

          Дождавшись, когда танцоры выдохнутся и устало рассядутся вокруг костров, Мишка поджёг бикфордов шнур у оставленного за кустиком салютного патрона и, твердя обереговорку, пошёл к дикарям.

          Едва только за спиной послышались хлопки салюта, Мишка начал одну за другой запускать шутихи. Взрослые туземцы отвернули головы от костров и равнодушно уставились на пришельца. Только несколько детишек вскочили и убежали с криками:

          — Это Дед Маразм, он сейчас всем подарит плоходать...

          — Эй, мужик, ты кто? — деловито спросил Мишку пошедший ему навстречу здоровенный туземец. — Пиромантик?

          Мишка назубок помнил поучения Менделенина: "Чем бездельней будет твоя выдумка, тем охотней дикари в неё поверят. Они ведь потому и дикари, что не приспособлены к действительности, к жизни как она есть. И оттого почти всего в ней страшатся. Соответственно, им остаётся обращать всё внимание только на нелепицы, на самые пустые выдумки. И незыблемо верить в эти нелепицы, и видеть в них единственную отраду. Причём дикарей не смущает разлад нелепицы с действительностью. Напротив, этот разлад они воспринимают как признак того, что у нелепицы неземная, волшебная, восхитительная природа..."

          Поэтому Мишка напряг всё своё знание полонезийского языка и возгласил, придавая голосу угрозные нотки:

          — Нет, я архиблагой мимопланетянин и уходник Следителя — великого отрубленноголового убога...

          — Понятно, — кивнул дикарь. — Но как ты тут оказался?

          — Да вы же сами вызвали меня из другого измерения своей магической вспляской, — развёл руками Мишка. — Видите, как ещё искрит порванное пространство? Я, вообще-то, летел на планету Непылица, оседлав созвездие Ракеты, а вы сбили меня танцевальным заклятием... Впрочем, такова, наверное, убожественная воля отрубленноголового Следителя... Но что же мне теперь делать? Придётся, видно, стать первооткрывателем.

          — Что это ты собрался тут первооткрывать? — с подозрением нахмурился дикарь.

          — Вашу страну и вас, конечно, — ободряюще улыбнулся Мишка. — Жители Вселенной будут потрясены, когда услышат о столь великих танцорах.

          Лесть в адрес плясового искусства принесла плоды — туземец довольно хмыкнул:

          — Вот это правильно — мы даже сами не знаем, куда девать потанцевальную энергию. Говорят, ею нас заряжает музыка Чтожтаковича. Сейчас покажу его. Эй, ребята, где наш мелодец? Уже ушёл домой? Эх, досадно...

          — Да, как жалко... — Мишка сочувственно покачал головой, изображая ценителя визгливой музыки.

          — Слышь, мужик, давай знакомиться: я Всёонист, вождь и святовод этого племени, — указывая на отдыхающих танцоров, сообщил дикарь. — А как зовут тебя?

          То, что туземец представился первым, явно свидетельствовало о его мирных намерениях: хозяева, настроенные не шибко дружелюбно, сначала выведывают имя гостя.

          — Меня зовут Сукинберг, — церемонно поклонился Мишка, — Лихоил Сукинберг. У вашего народа есть сказания с пророчествами о моём пришествии?

          Сколько Менделенин ни старался навести в племени обезгрешенный порядок, время от времени среди Расселян всё равно появлялись отступники. Они тайком покидали племенные владения и в поисках запретных соблазнов пробирались в Гос-Анджелес — заброшенный город, находящийся в паре часов ходьбы от земель Расселян.

          Гос-Анджелес некогда был оживлённым местом, но теперь стал пустой оболочкой из-под людей. Тем не менее в его развалинах ещё таились грехородные чудеса, средоточия соблазна, коими сыновья металлолома прельщали древнего человека.

          Поживиться этими соблазнами для человека и приходили отступники. Они, глупцы, не понимали простейшей вещи: Гос-Анджелес опустел как раз из-за того, что сыновья металлолома извели жителей оскверантурой, то есть неблагими чудесами.

          Ведь человек, увы, слаб. И у него не хватает сил отвести глаза от зрелищ, кои устраивают богомерзкие чудеса под названиями "утилевизор", "игровая приставалка", "смертьфон" и "дырнет". Даже наименее зловредные соблазны, называемые "крадио" и "гнидофон", своими шлейфмотивами, то есть нечестивыми звуками, вводят людей в состояние музыкального столбняка. Продолжающееся иной раз целыми часами и отвлекающее от благих дел.

          К счастью, в руках отступников древние соблазны действовали далеко не всегда. И понятно почему: заклинания, оживляющие грехородные чудеса, были либо утеряны, либо выдохлись от старости и утратили мощь. Либо проявляли её только в границах магии Гос-Анджелеса.

          А если зловредное чудо, тайком принесённое на землю Расселян, всё же действовало, то неусыпные жрецы обязательно его обнаруживали. Ибо неблагое чудо пьянило нашедшего его отступника. И он терял бдительность. А потому рано или поздно выдавал себя.

          Например, если отступник, не в силах сдержать восторг от неблагого чуда, доверял свою тайну близким людям, те, разумеется, в страхе спешили донести на прегрешенца. Если же впадание во грех уже ожесточало отступника и он ни с кем тайной не делился, то его всё равно выявляли: по неожиданно возникшей замкнутости, по подозрительному затворничеству. Уходить в это затворничество предающийся соблазнам отступник был вынужден, дабы сокрыть от окружающих греховное увлечение.

          Пойманных прегрешенцев жрецы из службы благозащиты вразумляли путём помещения в исправительный диспанцирь. Где специалисты по отравной медицине месяцами лечили прегрешенцев целебными рвотными травами. Сообщая прегрешенцам тем самым очищение нутра и просветление мозгов.

          Отобранные же у отступников древние чудеса жрецы-благозащитники прямо на месте обнаружения волшебными обрядами посвящали в сан хлама. А затем, читая охранитвы, относили в наиболее про́клятое место Запретной Стороны. Где, согласно слухам, передававшимся шёпотом и с оглядкой, сыновья металлолома по заповедным ночам созывали богомерзкие шабаши, на которых бестиармия строила козни против сил добра и мочилась струями раскалённого добела металла.

          Самим жрецам никакое древнее чудо повредить, разумеется, не могло. Поелику, во-первых, жрецов надёжно защищала благая сила господ богов, а во-вторых, опасность грехотворного чуда сразу изничтожалась его священным низведением в чин никчемусора.

          В про́клятое же место Запретной Стороны древние чудеса уносились потому, что богомистр Менделенин предусмотрительно постановил: жрецам Расселян надлежит совершенствоваться в борьбе с нечистой силой. А значит, следует прилежно изучать все демонические проделки сыновей металлолома — в том числе и те, что имеют вид древних чудес.

          Изучение древних чудес всегда проводилось на предмет: выдержат ли они процедуру кирпичмента? Кирпичмент выполнялся при помощи благих проклятий и особо точных инструментов. Самыми действенными из коих были священные дубины и заговорённые кувалды.

          Усердно ими работая, жрецы и подвергали изделия сыновей металлолома богоприятному обряду. Который, к счастью, всякий раз позволял выяснить, что благодатного изучения не способна выдержать ни одна придумка злобных демонов.

          И со временем на про́клятом месте Запретной Стороны образовалась высокая куча из осколков стекла, погнутых трубок, обрывков проводов и просто божественно покорёженных изделий сыновей металлолома.

          Сию кучу в знак побед, одержанных над демоническими силами прямо в их логове, богомистр Менделенин однажды и нарёк Свалкой Чудес.

          Вождь Голосексуалистов озадаченно помотал головой:

          — Извини, мужик, но пророчеств насчёт твоего пришествия у нас отродясь не водилось. А о чём вообще должны быть эти пророчества? Добро или зло ты принесёшь нашему племени?

          — Как уходнику отрубленноголового убога мне предначертано уберечь ваше племя от очень большой беды, — уверил вождя Мишка. — Однако что сие за беда — пока тайна даже для меня самого.

          — Эй, народ, — обрадованно повернулся туземец к соплеменникам, — ну-ка ищите беду, да побольше: вот этот мужик убережёт от неё.

          — А можно я помогу вам в поисках? — высказал Мишка вопросьбу.

          — Можно, — согласился вождь, — но только завтра. А сегодня всем пора спать. Если хочешь, мужик, ночуй вон в том пустом недоскрёбе. Теперь он у нас будет гостевым.

          — О архиблагой Сукинберг, скорее вставайте, — Мишку толкали в плечо, стараясь разбудить, — ожидаемая беда только что стряслась...

          — Так-так, и что же это за беда? — сонно забормотал Мишка, поднимаясь с постели и протирая глаза.

          Когда глаза протёрлись, то разглядели трёх полуголых девушек.

          — О архиблагой Сукинберг, у нас перестала действовать пищетворительная система, — с болью в голосе сообщила одна из девушек.

          — Да-да, совсем перестала: на утренние призывы больше не приплывает печь-рыба, — пожаловалась другая девушка.

          — О архиблагой Сукинберг, всем уже известно, что вы великий мог и освятитель. Скорее же примените вашу могию, не то племя останется без свежего хлеба, — заламывая руки, добавила третья девушка.

          — Глас отрубленноголового убога подсказывает мне, что спешить нужно на берег некоего голубокого озера... — пророческим тоном возвестил Мишка, на всякий случай хватая заплечный мешок с намоленными электрокомплектующими. — Где же это озеро, в какой оно стороне?

          — Следуйте за нами, о великий мог... — Отвешивая почтительные поклоны, девушки повели Мишку через селение, ещё безлюдное ранним утром.

          На берегу озера Мишка увидел стопки противней, на которых были уложены кругляши сырого теста: судя по всему, заготовки для лепёшек.

          — Мы не можем выпечь петербулки без огня нашей волшебной печь-рыбы, — развели руками девушки. — О архиблагой Сукинберг, сделайте так, чтобы она снова приплыла к нам. Вызовите её вашей великой могией.

          Мишка не имел представления, каким образом вызывают волшебных рыб. Но зато, как и все мужчины племени Расселян, знал толк в обычной удитории — то есть в ловистике рыб на электроудочку.

          Поэтому, для отвода глаз бубня по-расселянски скороговорку про саломёт на сломолёте, Мишка достал из мешка с электрокомплектующими целую их охапку, с таинственным видом собрал из них электроудочку и подсоединил её к аккумулятору, заговорённому до краёв.

          — Мутильда, Утильда, смотрите: архиблагой Сукинберг сотворил смертьестественную тетевицу... — потрясённо зашептала самая рослая девушка своим товаркам. Те, тараща глаза на мигающий индикатор электроудочки, боязливо закивали.

          — Всё правильно, — поощрил Мишка тягу дикарок к бессмыслицам, — смертьестественная тетевица послужит расчёской для волн озера. Отрубленноголовый убог уже поведал мне, что злодесник Пулемёртв из Москвегаса наложил на печь-рыбу колдовской венец безбрачия. И потому она потеряла свою успешку. Но сейчас я постараюсь всё расчудесить.

          Мишка отломал в кустах длинный прут и обмотал вокруг него антенну электроудочки. А затем как опытный уди́лер опустил рядом с собой в воду заземляющий провод, включил ток и принялся раз за разом двигать прутом по воде в сторону берега. На берег, содрогаясь от действия электрических чар удочки, начали ошалело выпрыгивать и биться на песке рыбы — к сожалению, сплошь мелкие, явно неспособные выпекать хлеб.

          — Это гидросоюзники печь-рыбы, — уверенно объяснил Мишка. — Они выпрыгивают к нам потому, что хотят передать нечто важное.

          Девушки робко заулыбались. В их глазах затеплилась надежда.

          Мишка оставил выключенную удочку у воды, выбрал среди бьющихся на песке рыб радужную флорель и приложил её рот к своему уху.

          — Член гидросоюза предупреждает, — Мишка сделал вид, будто переводит сообщение флорели, — что нам не удастся расколдовать печь-рыбу без сторонней помощи. Поелику злодесник Пулемёртв воздвиг против нас волшебное закрывало.

          Дикарки расстроенно переглянулись, а самая рослая — та, что узнала в электроудочке смертьестественную тетевицу, — даже расплакалась.

          — Не кручинься, Молотильда, — стали успокаивать девушку её товарки. — Архиблагой Сукинберг, а про какую помощь говорит флорель? Может быть, не всё ещё потеряно?

          — Член гидросоюза передаёт, — возвестил Мишка, опять делая вид, будто слушает рыбью речь, — что нам надлежит искать помощи у необычных существ. То есть у таких же представителей волшебного мира, как сама печь-рыба. Волшебные существа ведь лучше всех знают о происшествиях в своём мире, верно? Ну так как, девушки: следует ли прислушаться к совету гидросоюзника?

          — О архиблагой Сукинберг, сами решайте, что нужно делать... — взмолились дикарки. — Но только скорее.

          — Ладно, — решительно нахмурился Мишка, отпуская флорель в воду. — Я считаю, вещая рыба дала толковую подсказку: ибо клин, как известно, вышибают клином, а подобное врачуют подобным. Стало быть, девушки, нужно срочно найти или призвать каких-нибудь необычных существ. У вас таковые имеются на примете?

          Взгляды дикарок прояснились.

          — А что, если позвать наших драконов? — предложила самая рослая девушка, показывая в небо. — Они ведь необычные существа, правильно?

          Мишка поднял глаза и увидел: в небе парят два дракона. Судя по всему, это их он вчера в полумраке принял за огромных птиц, кружащих над селением.

          — Да, — кивнул Мишка дикаркам, — правильно. Зовите их скорее.

          Выйдя от Жженьки, Мишка остановился: куда теперь лучше направиться? Домой? Или всё-таки обратно, на край народохранилища, к началу Запретной Стороны и затем к Свалке Чудес? Живот уже урчал от голода, но в мышцах ещё чувствовался запас сил. А главное, не давали покоя тревожные мысли о Йеле. Значит, следовало, не мешкая, заняться поисками Свалки.

          Толпу зрителей на краю Айдавкино Мишка решил на сей раз обойти сторонкой — чтобы больше никому не попадаться на глаза. Ведь в этой толпе могли обнаружиться ещё какие-нибудь приставучие приятели. А то даже и родичи. Они, скорее всего, тоже куда-нибудь потащили бы Мишку. И, значит, сорвали бы всё намеченное.

          Поэтому по тропинке Мишка дошёл только до середины Изымайловского парка. А там свернул в заросли грустники и, продираясь через них, широко обогнул толпу зрителей, шумящую за густами. По звукам этого шума Мишка понял, что теперь жрецы устроили царевнование сказителей. А предметом сказаний назначили подвиги богов в битве с боголомами и боголовками.

          От начала Запретной Стороны до колонии лысиц Мишка дошагал быстро: мешайник, чьи острые шипы рассекают голени неосторожным путникам, всюду, к счастью, уже побила полезнь.

          Деревья вокруг насторожённо высовывались из своих нор. Из-под Мишкиных ног, поблёскивая стрекоталиями, выскакивали в разных направлениях мелкие кенгуренты, а прямо перед глазами, усыпляюще качаясь из стороны в сторону, некоторое время порхала гипнозавра: хищная рептица из отряда зомбоящеров, по своему обыкновению, заманивала путника в топь.

          Лысицы, общественные зверьки семейства скунсьих, готовясь к ночлегу, суетились перед входами в свой норный город. Одни лысицы убирали ненужки, другие разглаживали помятники и подновляли прячечные, третьи чистили загажники, четвёртые гнали под землю гурты напасшихся за день некробов.

          Юные некробы сонно шевелили щуплыми ещё щупальцами, и лысицы-сторожилы равнодушно пропускали молодь в норку. У половозрелых же некробов, прежде чем пустить их на ночлег, сторожилы брали дань, умело отрывая сочные, поспевшие за день и тяжело висящие теперь щипальца.

          Взойдя на маковку лысичника, Мишка поискал глазами гнездо жировля. И вскоре заметил его — вдалеке, за топорощицей молодой поросёлки.

          — О архиблагой Сукинберг, мы не сможем сами позвать драконов, — помотала головой дикарка, которую звали Молотильдой. — Потому что наших криков они не услышат. У людей не те голоса.

          — Ничего страшного, драконов сейчас призовут наши подручные, — пообещала Мишке другая девушка. — Уж у них голоса хоть куда.

          — Эй, народец Горлодериэль, вы здесь? — обратилась третья девушка в сторону росших на берегу кустов.

          — Что там, человечка: хлеб уже готов? — провизжали в ответ какие-то мелкие существа, шевеля траву рядом с кустами.

          — Нет, мы пока не можем его приготовить, — развела руками третья девушка. — Потому что пропала печь-рыба. Без неё хлеб не испечёшь. Тесто останется сырым.

          — Народец Горлодериэль, пожалуйста, призовите наших драконов, — взмолилась Молотильда. — Может быть, найти печь-рыбу помогут они?

          — А вы тогда дадите нам жарики для фейни? — Задавшие вопрос визгливые голоса приблизились уже к Мишкиным ногам.

          Мишка смотрел во все глаза: когда же из травы покажутся сами голосящие существа? Но народец Горлодериэль проявлялся лишь в виде дрожания травы.

          — Как только испечём, сразу дадим, — обнадёжили народец Горлодериэль одновременно Мутильда и Утильда.

          Заметив, что Мишка в явном недоумении смотрит на вроде бы беспричинное шевеление травы, Молотильда шепнула Мишке:

          — Это же эльфы. Горлодериэльфы. Выходцы из Горландии. У них нет тел. Они состоят из движения.

          — Из движения? — поднял брови Мишка. — Значит, они тоже необычные существа? Тогда, может быть, сами эти горлодериэльфы и подскажут нам, как разрушить закрывало Пулемёртва?

          — У горлодериэльфов нет не только тел, у них нет и голов, — сообщила Молотильда. — Поэтому бесплотники глупы как пробки. И годятся лишь на то, чтобы подзывать драконов.

          — О архиблагой Сукинберг, покрепче закройте уши, — с поклонами обратились к Мишке Мутильда и Утильда. — Ибо бесплотники сейчас издадут грохотный звук.

          — Этот звук слышат только драконы и сами эльфы, — опять шепнула Мишке Молотильда. — А человек не слышит. Но когда стоит рядом, у него из ушей могут брызнуть мозги.

          Дикарки и Мишка закрыли уши ладонями и подняли глаза на драконов. Через несколько секунд у Мишки неприятно заскрежетало в голове. Драконы слегка сложили крылья и с разгона опустились на берег озера. В лицо ударил такой порыв ветра, что Мишку и девушек чуть не сдуло в воду. Скрежет в голове прекратился, и Мишка открыл уши.

          — Спасибо, народец Горлодериэль, — дружно поблагодарили девушки эльфов.

          — Ну, съедобные, признавайтесь: кто тут посмел вызвать свою страшу? — пророкотал дракон, приземлившийся прямо перед Мишкой и дикарками. Этот дракон опирался на шесть когтистых лап, а из уголков его пасти лениво поднимались тонкие языки пламени.

          Второй дракон, приземлившийся немного в стороне, опирался только на две задние лапы. Передние же лапы у сего дракона были недоразвитыми, ибо размерами не превосходили рук человека.

          Этими тонкими лапами двуногий дракон вытащил из поперечной складки на своём брюхе коробку курительных палочек, достал оттуда их пачку, взял её в зубы и сунул коробку обратно в сумку на брюхе. После чего пробасил:

          — Папа, дай огонька...

          Шестиногий дракон небрежно повернул голову и длинной струёй пламени поджёг торец пачки с курительными палочками. Двуногий дракон благодарно кивнул и, с наслаждением затянувшись, выпустил вверх пару огромных колец дыма.

          — Стражёр, не превращай перекур в кайфель, — строго сверкнул глазами шестиногий. — А то съедобные смотрят.

          — Папу зовут Дедал, — шепнула Мишке Молотильда, спрятавшаяся за его спину вместе с товарками. — А сынка — Икар. Поговорите с ними.

          В общении с драконами Мишке хотелось, конечно, во всём походить на богомистра Менделенина. Но, к сожалению, у Мишки не было фотокарточек драконов — а значит, полноценно почистить их от сглаза кармы и тем более снять порчу с венцов безбрачия никак не получилось бы. Посему Мишка просто ступил вперёд и возгласил:

          — О Дедал и Икар, я, Лихоил Сукинберг, уходник отрубленноголового убога, а также вот эти трудолюбивые булкмейкерши просим вашей неземной помощи. Дело в том, что пропала чудесная печь-рыба — мы с рассвета не можем её отыскать. А без её жара не удастся приготовить хлеб для племени людей. О крылатые и огнедышащие создания, может быть, у вас есть знание или хотя бы предположение, как найти нашу пропажу?

          — Слышь, съедобные... пых-пых... так вам нужно спросить... пых-пых... повелительницу озера, Рыбу Ягу, — произнёс двуногий дракон, не прекращая курить. — Уж она-то наверняка знает... пых-пых... что происходит с её подопечными.

          — Что? Спросить Ягу? Саму Рыбу Ягу? — плакосклонно заголосили дикарки из-за Мишкиной спины. — Да как же мы её спросим? Разве она нам покажется?

          — А её уже вижу, — сообщил двуногий дракон. — И сейчас принесу.

          Мишка спустился с лысичника и стал продираться по валунистой местности сквозь кусарник, стараясь не сбиться с направления к гнезду жирафля.

          Опять привязалась гипнозавра. Но теперь намного более крупная. И уже пожелтевшая — видимо, увядающая.

          Эта гипнозавра была явно уродственна первой, ибо летела ровно, а жертву заморочивала тем, что откладывала яйца перед её глазами. Каждое вытолкнутое рептицей крылатое яйцо около минуты порхало, усыпляюще качаясь рядом с матерью. А потом нехотя оседало на землю. Чтобы со временем дать всходы стелющимися в подлеске безлистыми жгутами с алчными присосками, впиться ими в клён или ясень и переродить его в себя. Перерожденец же начинал плодоносить новыми рептицами.

          Когда Мишка влез на дерево, чтобы не потерять направления к гнезду журнавля, репетица заметалась у нижних веток, явно недовольная исчезновением намеченной жертвы. И случайно заморочила оными метаниями сразу двух зайцекрылых моноголовов, которые принялись зачарованно повторять её движения. Обнаружив это, рептиска поманила пищащую пищу в ближайшую топь.

          Лес и шуршавый подлесок постепенно теряли густойчивость, и гнездо чаровля Мишка стал видеть впереди уже постоянно. Из-под опавшей листвы всё чаще выглядывали испуглики — но сразу приятались, едва их начинал худосочить грызовик.

          В конце концов живая растительность исчезла: впереди было кладбище скандаловых деревьев. Они высохли и полегли то ли от шедших из земли ядких испарений, то ли от соседства с металлоломовым отродьем.

          Пока Мишка приближался к дереву с гнездом жмуравья, обычная мохонутая поверхность перешла в сверкальную глядь. И шагах в ста за этим единственным неповаленным деревом, похожим на осьминога, повернувшегося вверх щупальцами, Мишка наконец увидел круган — в самом деле тёмный и островерхий.

          Готовясь заключить сдьяволку, Мишка достал листок со злоклинанием. После чего двинулся к кругану, прикидывая на ходу: какую точку занять, чтобы не помешать вызываемым явиться? Местным жутелям надлежало возникнуть, видимо, прямо из кругана — ибо тот, во-первых, был наиболее про́клятым местом, а во-вторых, содержал в себе много металла.

          Мишке хотелось получше рассмотреть нечистых смуществ, которым, скорее всего, придётся заложить душу, поэтому он встал в паре шагов от края кругана спиной к заходящему солнцу. Потом перевёл глаза на листок со злоклинающими письменами и расправил его. А затем, пропустив на всякий случай вступительное сквернославие про поиски приключений на заднее место, начал громко читать написанное на листке:

         Когда природная стихия
         Подзвёздную колеблет твердь,
         Когда божественна Мария
         Молит того, кто милосердь...

          После первых же злоклинальных слов раздалось голодное завывание, и круган зашевелился, будто оживший. Верхняя часть хлама, сваленного в круган, приподнялась, задвигалась, и оттуда стало расти чёрное человекоподобное существо. А его вой перешёл в довольный рык.

          Существо всё росло и росло, вбирая в себя из кругана всё больше и больше металлического хлама. А когда остановилось в росте, то подскочило к Мишке, протянуло руку и вырвало листок. Затем поднесло его к горке над своими плечами, что плоходила на человечью голову, взошло обратно на круган и рыкливым басом продолжило читать злоклинание:

         Тогда изгнанник рая мрачный
         Трепещет и дрожит, стеня
         О своей части злом столь злачной,
         Гнев божий в дольности виня...

          Из кругана тут же в треске мелких молний выросло второе человекоподобное существо, с виду совершенно ржавое. Оно отобрало у чёрной фигуры листок и стало читать дальше:

         Тогда дрожат небесны сферы,
         Чувству архангелы веси,
         Тогда подъемлются химеры
         Суть на земле и небеси...

          Неподалёку от двух первых из мусора под звоны собрался третий сын металлолома, сверкающий полированной сталью. Отняв листок, он закончил злоклинание:

         Тогда великие внушенья
         Приемлем с трепетностью мы
         И просим вышнего прощения
         У света божества и тьмы.

          Стих стих. Два первых сына металлолома одобрительно захлопотали в ладоши — и от каждого их хлопотка разлетались хлопья металлического хлама. Мир вокруг Мишки словно плясал, предметы излучали свои изображения, и те во всех направлениях носились по пространству.

          Мишка совершенно не чувствовал себя мастером темнологии и укротителем нечистой силы, а потому побоялся произносить вслух полную охранитву. Но на всякий случай незаметно осенил бесиво буйкой нежити священным кукишем.

          — Братья, рады ли мы освободиться от пребывания в разрозе? — вопросил стальной сын металлолома.

          — Сил нет, до чего рады... — Два других существа закивали так, что на Мишку опять посыпался дождь из мусора.

          — Уймитесь, злощитники, — цыкнуло остальное существо на братьев, — а то, не ровён час, зашибёте нашего освободеятеля.

          — Сгинь, шабашно знакомый, — недовольно отозвались бранимые. — Мы и без тебя сможем выполнить желание благодателя. Расселянин, ты ведь ради этого пришёл сюда?

          Мишка примиряюще поднял ладони и осторожно вступил в дьяволог с сатанодателями:

          — Спасибо за доброту, ребята, но только, пожалуйста, перестаньте ругаться: не хочу быть причиной ссор.

          — Что? Нужно перестать ругаться? Всегда к этому готовы. — Существа радостно пожали друг другу руки. — Ну как, злоговорщик, твоё желание, значит, исполнено? Всё, больше просьб, надеемся, не будет?

          Двуногий дракон Икар замахал крыльями, снова подняв сильный ветер, взлетел в вышину и спикировал оттуда к середине озера. А там выхватил из воды крупное продолговатое существо, которое сразу начало бешено извиваться. Вернувшись, Икар сбросил брыкающееся существо в воду у самого берега.

          — Знаешь, что я сейчас сделаю, выниматор? — высунувшись из воды и грозя обоими кулаками, заорало существо Икару. — Вот как захлебну тебя математерией...

          — Ишь, раскудахталась, самка волшебника... — процедил Икар в сторонку и лихо подмигнул Мишке. Этот дракон был явно не дурак поозорничать.

          — Погодите, о заступница Яга, — падая на колени у воды, завопили три дикарки, — пожалуйста, не вините Икарушку: он выполняет нашу просьбу, помогает найти пропавшую печь-рыбу. Заступница Яга, вы не знаете, куда она подевалась?

          — Ах, вон в чём дело... — уже более миролюбиво пробурчало грозное существо, разжимая кулаки.

          Теперь Мишка смог разглядеть, что Рыба Яга — это просто старая и тощая русалка, женщина-китавр. Её лицо с сеткой глубоких морщин выглядело жутко древним. А одеждой Рыбе Яге служили лохмотья, сплетённые то ли из водорослей, то ли из её зелёных волос.

          — Ваше Допотопие, простите уж, пожалуйста, моего сынка, — смущённо попросил повелительницу озера шестилапый дракон Дедал, кивая на Икара. — Непутёвый он малость...

          — Ладно, не буду пока никого наказывать, — махнула рукой старая русалка. — Однако, действительно, где же печь-рыба? Ага, я уже провижу: она прямо здесь, в Марихуанской впадине... Но какая жалость: даже я не в силах тут помочь... Впрочем, смотрите сами.

          Из горла Рыбы Яги вырвались мерные клокочущие звуки, и вода озера начала прозрачной зеленоватой стеной отходить от берега. На верхнем краю водной стены, виляя хвостом, плавала сама китавриха.

          — Это заклинание дрессированной воды, — с почтением шепнула в ухо Мишке Молотильда, опять спрятавшаяся за его спину.

          Клокочущие звуки из Рыбы Яги становились всё натужнее, а дрессированная вода всё дальше отступала стеной от берега, обнажая уходящее в глубину илистое дно. И вдруг все увидели: на самом глубоком месте дна лежит и бессильно дёргается огромная рыба с выпирающей из спины кирпичной трубой. А в бок этой рыбе вцепилось нечто красное и почти прямоугольное с извивающимся хвостом.

          — О архиблагой Сукинберг, вы видите сие кровавое создание? — дрожа зубами, спросила Мишку Молотильда.

          — Конечно, вижу, — пожал плечами Мишка. — И что же это такое?

          — Это гробуша. Заговорённая от любых нападений и смертельно ядовитая рыба из семейства кусаток отряда чудильщиков. Мой прадед однажды поймал гробушу неводом и схватил за хвост. И тут же умер так, что пришлось надолго хоронить.

          — Надолго хоронить? — переспросил Мишка.

          — Ну да, от гроботизации до самой демогилизации — потому что гроботоксин распадается крайне медленно. А убивает прямо через кожу, от прикосновения к гробушиным покровам. В нашем озере гробуш не было уже лет двадцать. Откуда появилась эта?

          — Ой-ой-ой, гробуша высосет у бедной печь-рыбы всю кровь... — плакали сзади Мишки две другие девушки.

          — Н-да, похоже, печь-рыбе конец, — сокрушённо кивнул шестиногий дракон Дедал. — Я слышал, обезвреживать гробуш способен только могучий Стерлядомаг. Но разве его сейчас отыщешь?

          — Ребята, зачем вы делаете вид, будто исполнили моё желание? Вы что, не умеете исполнять настоящие желания? — Мишка разочарованно покачал головой. — Может, вы даже и не сыновья металлолома? Кому же тогда тут закладывать душу? Куда я вообще попал?

          — А куда хотел попасть? — хмыкнуло существо, сверкающее поллитрованной сталью.

          — На Свалку Чудес, конечно, — отозвался Мишка. — Это ведь Свалка Чудес, верно?

          — Ничего подобного, расселянин, — не согласилось существо, с которого сыпалась ржавчина. — Никакая это не Свалка. А Звалка. Видишь: тебя же призвала? Значит, Звалка.

          — И не Чудес вовсе, а Чудевров, — добавило чёрное существо. — Причём главные Чудевры — мы сами. Правильно я говорю, Ваше Богородие? — С этими словами чёрное существо жутливо хлопнуло по плечу ржавое.

          — Правильно, Господин Божий, — кивнуло ржавое существо.

          — А как зовут вас? — Мишка вежливо показал пальцем на сына металлолома, блестевшего сталью.

          — Наш Творецкий у него имя, — сообщил Господин Божий. — Ладно, расселянин, рассказывай о своих бедах.

          — Да я теперь уже сомневаюсь — будет ли от этого прок? — стал чесать лоб Мишка. — В силах ли вы мне вообще помочь, ребятки? Похоже, у вас только имена понтогонные. А мне, может, придётся пойти против самого Святонаила.

          — Н-да, охмуряют вас, Расселян, разные плоходимцы... — указуя на Господина Божьего, посочувствовал Мишке Наш Творецкий. — Святонаилами ещё велят себя величать...

          — А промеж нас он просто Святана́. — Ваше Богородие бесело отвесил Господину Божьему такой подзатыльник, что голова у чёрного сына металлолома разлетелась в пыль.

          — Подразумеваете, кто-то из вас и есть Святонаил? — с подозрением наморщил нос Мишка. Неужели им самим и его родным племенем, всеми этими хорошо знакомыми людьми управляет нечистая сила? — Нет, ребятки, нисколько вам не верю.

          — Правильно делаешь, расселянин, что не веришь, — поддержал Мишку Господин Божий, выравнивая руками новую голову, быстро выросшую над плечами. — Пока не доказано — верить нельзя. Но мы сейчас постараемся доказать. Садись-ка с нами в эту лёдку.

          Сыновья металлолома и Мишка сели в выплывшую из кругана прозрачную морозную лёдку со стремительными обводами, и та, разогнавшись, быстро заскользила по зверькальной гляди в сторону леса на горизонте.

          — Сбавляй ход, лёдка, а то врежемся в Благопрепятствие, — приказал минут через пять Ваше Богородие.

          Лёдка замедлила скольжение, преобразилась в лётку и легко перемахнула через высокую тёмную стену — которая, видимо, звалась Богопрепятствием.

          — Вот отсюда, из Чужи, наш Святана́ и устраивает для вас мегаприятия, — сообщил Мишке Наш Творецкий, показывая в сторону лежащих на земле огромных фигур.

          Мишка выбрался из лётки и подошёл к ближайшей фигуре. Судя по всему, это был сам Святонаил. Точнее, его неподвижное, явно безжизненное тело.

          — Вы что, умеете его оживлять? — разглядывая Святонаила, спросил Мишка у сыновей металлолома. — А как? Делаете одержимым вами?

          — Нет, конечно, — просто забираемся внутрь и дёргаем за приводила. Смотри... — Господин Божий легко запрыгнул на лицо Святонаила и втянулся в его ноздрю.

          Святонаил сразу принял сидячее положение. Его направленные вниз, на Мишку, глаза засветились божественной добротой.

          — О расселянин, ты должен полностью доверять сим замечательным существам. — Мягко произнося это, Святонаил махнул рукой в сторону двух оставшихся в лётке сыновей металлолома. — Да, Мишка, я всего лишь надувная кукла. Вот он меня изготовил. — Святонаил далеко потянулся и осторожно погладил по голове Ваше Богородие.

          — А кто лежит там? — спросил Мишка у Святонаила, указывая на остальные огромные безжизненные фигуры.

          — Мои слуги. — Святонаил встал на одно колено, подхватил Мишку пальцами под мышки и понёс над фигурами. — То бишь весь сонм ваших божков. Узнаёшь? Это — Дастьбог, покровитель бесорубок и небесомости. А это Говориил, бог говорения, разработавший язык лжестов. А вот Посейдень — порождение и бог Чересчурного моря. А это Педабог — изобретатель обучения и грамотург, придумавший глинопись. А вот Плохор — бог летайного оружия и пилот мертволёта. Он у вас занимается громежом. А это Соври-мен: за распространение бедовщины он был низвергнут в потериальный мир, но недавно заслужил Воскрещение. А вот Единобог и Однобог — наши сюрприставы. То есть разведчики в рядах нечистой силы.

          Неподалёку от Дваждьбога лежала ещё одна, причём совершенно незнакомая Мишке кукла: огромная красивая женщина в белых одеждах.

          — Простите, кто это такая? — спросил Мишка, показывая на женщину. — Богиня? Но мы богинь никогда не видели.

          — Да, их у вас ещё не было, — согласился Святонаил. — Ваше Богородие сделал сию куклу на всякий случай: вдруг понадобится особо очаровывать женщин племени? Её рабочее название — Баба-Ягве.

          — Лучше назвать её "Всесилия", — посоветовал Мишка.

          — Эй, ребята, — две фигуры в лётке призывно замахали руками, — хватит болтать: сюда идёт Менделенин. Явно хочет нас вызвать.

          — Умеет же незаметно подбираться, зачинщик неприятностей, — хмыкнул Святонаил. — Ладно, останусь и узна́ю, что ему нужно. А вы, братцы, не ждите меня, возвращайтесь домой...

          С этими словами Святонаил приблизился к Благоприпрятствию и, усадив Мишку в лётку, переставил её за стену.

          Мишка подобрал недавно брошенную у воды электроудочку и посмотрел на индикацию её аккумулятора: тот был заговорён ещё почти до краёв.

          Переведя ток на малое струение, Мишка завязал полы своего балахона на поясе и с удочкой в руках начал спускаться по илистому дну в Марсианскую впадину.

          — Куда же вы, о архиблагой Сукинберг? — жалобно завопили три дикарки, которым стало не за кем прятаться.

          — Хочу опять использовать смертьестественную тетевицу... — Мишка, не оглядываясь на девушек, помахал электроудочкой.

          Сойдя во впадину, Мишка остановился шагах в трёх от сцепившихся рыб, опустил в ил заземляющий провод, нажал кнопку включения удочки и коснулся антенной ила рядом с гробушей. Та дёрнулась к антенне, но печь-рыбу не отпустила. В то же время электрочары удочки больно куснули Мишку за голые ноги, увязшие в иле.

          Мишка поднял антенну над илом, перевёл ток удочки на среднее струение, встал поустойчивее и опять повёл антенной по илу рядом с гробушей. Не в силах теперь справиться с направленными судорогами, хищница выпустила бок печь-рыбы и, взбивая ил хвостом, потянулась к антенне. На огромную же печь-рыбу, как Мишка и рассчитывал, чары электроудочки почти не подействовали.

          Но вот самого Мишку новый удар электрочарами по голым ногам чуть не уронил в грязь. Мишка взмахнул руками в поисках равновесия и от этого выдернул антенну из ила. Гробуша, шлёпая по грязи хвостом, бросилась на прежнее место и вновь впилась в бок печь-рыбе.

          Мишка тем не менее нисколько не расстроился: ведь обе его попытки отцепить гробушу, пусть и неудачные, показали, что хвалёная гробушина заговорённость может защищать злобную рыбу от чего угодно — от невода, от багра, от удара колотушкой по голове или, возможно, от крючка с наживкой, — но только не от коварных чар электроудочки.

          Судя по всему, борцу с гробушей нужно было просто отделить себя от бьющего электрочарами мокрого ила.

          — Эй, Икар, — крикнул Мишка младшему дракону, — сможешь поднять меня за пояс над самым илом и подержать в воздухе на одном месте?

          — Сейчас попробую, — пробасил Икар, осторожно слетая в яму между стеной дрессированной воды и наклонным дном озера.

          Икар оказался понятливым драконом: он схватил когтями задних лап Мишку за пояс со стороны спины и, мелко взмахивая крыльями, поднялся ровно настолько, чтобы Мишкины ноги не касались ила, а заземляющий провод по нему ещё волочился.

          — Отлично — сохраняй это расстояние над поверхностью, — сказал Мишка Икару и, переведя ток на полное струение, дотронулся антенной до ила на сажень выше гробуши.

          — Ну что, Мишка, веришь ли нам теперь? — вопросил Наш Творецкий, превращая лётку обратно в лёдку и нацеливая её скользить вдоль Богоприятствия к началу Запретной Стороны. — Не раздумал ещё делиться печалями?

          — Братцы, но если вы круты настолько, что правите богами, то, может быть, сами уже знаете моё желание?

          — Ты хочешь выиграть завтрашний побединок в судьбол, верно? — хмыкнул Ваше Богородие.

          — Верно, — подтвердил Мишка. — А ещё после побединка мне на пару дней понадобится перелётный дракон. Возьмётесь это устроить?

          — Возьмёмся. Теперь дракон прилетит по первому твоему зову. И давай выбирай: хочешь — завтра ослабнет противник. А хочешь — сам станешь в разы сильнее. На некоторое время, разумеется.

          — Так, хорошо, — с облегчением выдохнул Мишка, но тут же спохватился. — Подождите-ка: а что вы потребуете взамен? Мою душу?

          — Умерь глупость, Мишка. Разве не видно, что наша власть над Расселянами почти безгранична и без твоей души? Поверь, даже пределы этой власти мы устанавливаем себе сами.

          — Сами себе устанавливаете пределы? Но ради чего? — поднял брови Мишка.

          — Просто мы так устроены, — пожал плечами Наш Творецкий. — Надеемся, это нас улучшает.

          — Ладно, понял, — кивнул Мишка. — Но что же вам всё-таки нужно взамен моей победы?

          — Разрешишь трижды появиться пред тобой, когда не будешь этого ждать — и мы останемся довольны.

          — Неужели это всё, чего вы хотите? — удивился Мишка. — Можно было потребовать гораздо большего. Даже странно... Почему тогда вас считают про́клятыми существами?

          — Это вот он, гад, распускает о нас зловесные слухи... — Наш Творецкий показал на Ваше Богородие.

          — Да, — признал Ваше Богородие, — распускаю помаленьку. Чтобы всем было привычнее и спокойнее.

          Тем временем лёдка подъехала к краю Запретной Стороны и остановилась. Уже наступила ночь, но округу освещала полная луна.

          — Братцы, — спохватился Мишка, — а мы не забыли обговорить детали завтрашнего боединка? Дело в том, что я не хочу побеждать слабого противника...

          — Не волнуйся, никто ничего не забыл, — успокоил Мишку Наш Творецкий. — Вот только готов ли ты существенно поменяться?

          — А куда мне деваться? — буркнул Мишка, подавляя холодок трусости.

          — Ну если некуда деваться, то подставь ладонь, — приказал Ваше Богородие.

          Мишка послушно вытянул вперёд правую руку, повернув ладонь вверх. Ваше Богородие прыгнул в сторону Мишки, в полёте мгновенно уменьшился и приладонился уже как тёмная фигурка ростом в половину мизинца.

          Фигурка попрозрачнела, а затем стала жидкой лужицей, которая быстро впиталась в ладонь.

          — Теперь, Мишка, нужно испытать силу и прочь твоего тела, — произнёс Наш Творецкий. — Беги до дома с ускорением. Только через деревья при свидеятелях не перепрыгивай.

          Электрочары, что порождал ток полного струения, опять вызвали у гробуши направленные судороги. Она опять бросила терзать печь-рыбу и, взбивая хвостом донную грязь, кинулась к антенне электроудочки.

          Мишка тут же выдернул антенну, а затем погрузил в ил чуть выше и примерно на полсажени ближе к суше. Гробуша, на мгновение замершая, вновь судорожно заколотила хвостом, взбивая фонтаны грязи и продвигаясь вверх к антенне.

          Икар, внимательно следивший за Мишкиными действиями, без напоминаний подлетел на сажень вдоль наклонного дна и, трепеща крыльями, опять завис на месте.

          Мишка же снова выдернул антенну из ила перед самой пастью приблизившейся гробуши и вновь перенёс и приземлил антенну немного выше по склону.

          Минут через пять таких манипуляций борцы с гробушей выманили её вверх на пологую часть прибрежного дна. И там дело пошло веселее.

          Мишка, когда ещё спускался по сухому берегу, присмотрел у него мелкий заливчик. И теперь начал заманивать в этот заливчик гробушу.

          Когда она туда забралась, Мишка сперва попросил Икара опустить его, Мишку, на землю. А затем, уже стоя на сухом месте и водя антенной по грязи перед самой пастью гробуши, громко произнёс:

          — Эй, Утильда, Мутильда, Молотильда, скорее делайте перемычку из сухого песка, отсекайте гробушу от озера.

          — Сейчас всё сделаем, о архиблагой Сукинберг... — понятливо кивнули девушки.

          Они кинулись нагребать песок и вскоре соорудили из него приличной высоты плотинку, надёжно перегораживающую выход из заливчика. Который тем самым превратился в лужу.

          Мишка с облегчением выключил удочку, и гробуша, сразу освободившаяся от действия электрочар, заметалась по луже. Но выхода, из неё, разумеется, не нашла и устало замерла.

          Теперь появилась возможность рассмотреть опасную рыбу во всех подробностях: формой тела и цветом она походила на небольшой гроб. Только сзади извивался забрызганный грязью толстый хвост, а спереди виднелись зубастые челюсти и подвижная присоска.

          — Друзья, — обратился Мишка к окружающим, — раз уж нам удалось поймать живой гроб, то он ведь должен лежать в могиле, правильно?

          Убедившись, что все кивают, Мишка повернулся к большему дракону.

          — О могучий Дедал, коль скоро гробушу решено похоронить, пожалуйста, хорошенько засыпьте её. Песок вот с этой высокой части берега как раз подойдёт.

          Дедал, загребая песок когтистыми лапами словно курица, начал засыпать им лужу. И вскоре на её месте возник песчаный холм. Гробуша же оказалась глубоко под ним погребённой.

          — Всё, воду больше не держать? — сварливо подала голос Рыба Яга.

          — Да, огромное спасибо, отпускайте. — Мишка благодарно поклонился хозяйке озера. — Только не резко, Ваше Допотопие. А то и нас, и всё на берегу смоет волной.

          Стена воды начала осторожно опускаться и становиться всё более пологой, пока не превратилась в горизонтальную гладь.

          — О заступница Яга, — опять падая на колени у края воды, воззвали три дикарки, — пожалуйста, помогите бедной печь-рыбе, вылечите её от отравления...

          — Хорошо, попробую... — процедила повелительница вод и ушла в глубину.

          Через пару минут на поверхность озера у самого берега плавно поднялась гигантская рыба с трубой на спине — к сожалению, совершенно безжизненная. Но из-под брюха рыбы выплыла старая китавриха и колдовскими жествиями начала творить волшебство оживления и излечения.

          Печь-рыба зашевелила плавниками, задвигала жаберными крышками и разинула рот. Однако её горло, увы, оставалось стылым, а труба не задымилась.

          — О заступница Яга, — опять коленопреклонённо взмолились девушки, — пожалуйста, растопите печь-рыбу, вселите в неё ваш волшебный ягонь...

          С ясного неба в горло гигантской рыбы с грохотом ударила ломаная молния. Печь-рыба сразу встрепенулась и запыхтела, выпуская из трубы на спине клубы дыма.

          Утильда, Мутильда и Молотильда, радостно подмигивая Мишке, принялись закидывать в разверстый рот печь-рыбы припасённые на берегу дрова. А когда те разгорелись, по очереди засовывать противни с петербулками.

          — Во вку... во вку-уснице, во вку... во вку-уснице, — зазвучала песня девушек про булкомат, а у их ног уже дрожало движение горлодериэльфов.

          — Молодец, Сукинмен, хорошо сработал... — Дракон Дедал краем крыла одобрительно хлопнул Мишку по плечу.

          — Спасибо на добром слове. — Мишка поклонился рептилоидам. — Но только всё решила именно ваша помощь. Даже не знаю, чем отплатить за неё. Кстати, позволено ли будет встретиться с вами ещё разок и отдельно ото всех? Мне очень нужен совет знающих существ.

          Мишка бежал с постепенно нарастающей скоростью, не чувствуя малейшего напряжения. Казалось, это не он двигает ногами, а кто-то сторонний несёт его через Изумайловский парк.

          Из-за радости, переполняющей тело, Мишка поначалу даже забыл о предупреждении сына металлолома. И потому, не оглядываясь по сторонам, всё-таки перемахнул через пару высоченных сельдеревьев. Получилось это тоже очень легко. Такой непомерной силы точно должно было хватить для победы над Убивнем.

          Вскоре листопарк кончился, начались дворы. И Мишка из озорства стал перескакивать через заборы и сараи, принадлежащие избам с тёмными окнами — поелику их хозяева наверняка спали и не могли видеть Мишкины проделки.

          Наконец Мишка перепрыгнул через последний забор и пошёл с обычной скоростью по Питейному проспекту. А в его конце свернул на родную Сторублёвку.

          Приблизившись к своему дому, Мишка как можно тише отворил скребучую калитку. А пройдя по двору, открыл входную дверь и прокрался на кухню. В холодильнике нашлись съелка с изюмлением и окартошенный полугуляш, которые пришлось запить нелюбимой заряженкой из включайника.

          Зайдя в свою комнатку, Мишка отогнул жалюзяки, впустив внутрь свет луны, и приблизил лицо к небольшой проволочной клетке. В ней сидел голодный Ё-майор — лучший отцовский крестовик.

          Мишкины родители увлекались разведением пауков породы "развитчик". Породу получили, отбирая крестовиков по умению ткать паутину в виде рисунков женских лиц. Поэтому Мишка всю жизнь, когда находился дома, видел развешанные по стенам комнат паутинные рисунки с лицами красавиц. Что же касается крестовиков других пород, то они могли выплетать пейзажи, изображения букетов из орхидей и даже сцены охоты древних мамонтёров.

          Стоило пауку поголодать, он съедал старую сеть — поскольку та не оправдала ловчих надежд — и приступал к изготовлению новой.

          Как и ожидалось, за день в центральной рамке Ё-майор сплёл новую сеть. А значит, теперь его следовало покормить. Мишка достал пинцетом из коробочки таракано́жку и дал ей запутаться на краю паутины.

          Крестовик подобрался к извивающейся тараканожке, куснул её и отбежал наверх, дожидаясь, когда подействует яд. А Мишка в лунном свете принялся с восторгом рассматривать новое творение Ё-майора.

          Потому что на сей раз это был рисунок лица Йели.

          Голосексуалисты почти не заметили победы над гробушей, но сие Мишку в уныние не повергло. Коротая время перед приглашением к руководству племени, он немного прошёлся по Хибаровску.

          Дикари, как Мишка и ожидал, занимались главным образом тем, что сначала перед домашними святильниками выпрашивали у покровителя племени вещественные блага. А затем приходили караулить, когда те появятся в богательне.

          Люди сидели на траве у богательни длинным рядом, празднообразно дожидаясь, когда заглянуть в неё придёт их очередь. Это была хорошо знакомая для Мишки картина — основная часть Расселян днём тоже сидела у благотворящих домиков. Но только Расселяне черёд вторжения в богательни всегда разыгрывали: иногда в отбирацию, иногда в воллейбокс, а иногда в метание топорангов — возвращающихся топоров.

          Как известно, покровитель племени слышит все молитвы паствы. И коли просьбы в сих молитвах не выходят за дозволенные пределы, то на следующий день отправляет вымоленное в благотворящий домик.

          Разумеется, эта отправка происходит чудотворным образом: если человек, стоя на опозналище, терпеливо дожидается благого звона, то, когда заходит в богательню, просимое уже лежит внутри.

          Если же в богательню зайти раньше, чем раздастся благозвон, а тем паче, не встав на опозналище, то, во-первых, в ней ничего не обнаружится, а во-вторых, торопыга будет наказан падучим параличом.

          У Голосексуалистов совершенно обычным и понятным для Мишки было всё, кроме двух вещей: он не мог взять в толк, почему дикари не вымаливают в числе прочего хлеб, но сами выпекают его? И откуда для этого хлеба берётся мука́? Если Мишке назначено обучить дикарей выращивать зерно, то, может быть, перемалывать его в муку́ они уже умеют?

          В очереди к богательне Мишка заметил Утильду, Мутильду и Молотильду. Дикарки, радостно улыбаясь, смотрели на него и призывно махали руками.

          Подшествовав ближе, Мишка величаво поманил Молотильду, а когда та встала и подошла, вопросил:

          — Поведай, раба убожья: откуда ваше племя берёт муку́ для хлеба?

          По удивлённо округлившимся глазам дикарки Мишка понял, что сморозил глупость: он совсем забыл, что архиблагой мимопланетянин и уходник Следителя сам должен всё знать.

          Мишка начал испуганно читать про себя боговорку, и та, к счастью, помогла: дикаркино удивление сменилось восторгом от того, что она может услужить пророку великого убога.

          — О архиблагой Сукинберг, — в тон Мишке произнесла дикарка, — ведайте же, что муку́ мы получаем, перемалывая зерно, которое приносят драконы...

          Мишка проснулся поздно и в первую очередь опять полюбовался паутинным рисунком Йелиного лица. Потом умылся, пересадил насытившегося Ё-майора в клетку с новой рамкой для паутины и, поскольку завтрак давно закончился, пошёл послезавтракать.

          Мать поставила на стол пиццербургер с майомясом и кружку моркофе. На десерт Мишка погрыз ореховые одинаки, облитые шёлколадом с острыми сперциями. А подкрепившись, отодвинул стул и встал:

          — Мам, не волнуйся: сегодня я Убивню не проиграю.

          Мать покачала головой:

          — Сынок, ты и в прошлый раз так говорил. Если боги не требовали бы игры в судьбол, мы с отцом ни за что тебя не отпустили бы... Ладно, не забудь только к нему сбегать.

          Мать имела в виду Мишкиного отца, Вячеслаба.

          — А где он, мам?

          — Да вымолил мыло и стиральный хорошок... Пошёл забирать, молельщик...

          Новую причёску газону перед домом Мишка сделал ещё вчера утром, а от прочих хозяйственных работ по настоянию тренера был освобождён неделю назад.

          На прощанье Мишка заглянул в хлев, где жили лосёл Упиратор и полосатая зубра Поладка, и угостил домашних любимцев сначала веточкой разморина, а затем дал им гнутый пряник с воспитательными веществами. После чего забрал сумку с тренировочными принадлежностями и, привычно согнав с калитки улиток, которые повадились съедать побелку, пошёл к богательне — за отцовским благословением на победу.

          Отец сидел среди игрантов в картёжные поддавки: посидетелям нужно было определиться с очерёдностью вставания на опозналище перед заходом в богательню.

          Все картнёры болели, разумеется, против Убивня — бойца Злободы, чужой половины народохранилища.

          — Устрой этому Убьюдку переломайский праздник... — желали Мишке шан-трапейцы, опасаясь всё же употреблять благохульства. — Хорошо бы мерзопамятный умерк и года три не вылезал из болеклиники...

          — Жаль, сынок, что нельзя вымолить тебе победу... — с тоской глядя на вход в богательню, как и в прошлый раз посетовал отец.

          На назначенную Мишкой проповедь Утильда, Мутильда и Молотильда привели трёх подружек: Кнутеллу, Плутеллу и Пышнотеллу — тоже хорошеньких и полураздетых девушек.

          Дикарки расселись в гостевом недоскрёбе, и Мишка, освятив обращаемых боготворками, начал размеренно повествовать:

          — Это произошло, когда мир уже веществова́л, но был ещё погружён в мракобездну. Однажды огнеугодный дух Гипертрофим, сотворивший себя из себя, обнаружил ничто, которое хищно делилось на нулиард частей, тем самым уничтожая сущее. Огнеугодный дух взялся изгонять опасную самость из нашей Вселенной, но вдруг заметил дитя, заключённое в одной из частей мракообразного ничто. Дух заглянул в предроспективу, то есть в грядущее, и открыл, что дитя — это будущий Следитель: великий убог и героиссимус, имеющий предназначение, понятно, присматривать за людьми. Которых Следителю тогда ещё лишь предстояло создать.

          — Создать по своему образу и подобию? — вмешалась Молотильда.

          — Да, конечно, — поддержал Мишка догадку дикарки. — Только ведь сначала у Следителя было пять голов, десять ног и двадцать рук. Но когда он повзрослел, то в кровавых битвах со лжеубогами, то есть со злобными демонами безделья, потерял все руки, кроме двух, все ноги, кроме тоже двух, и все головы, кроме одной, последней.

          — Последней? — опять перебила Мишку Молотильда. — Но зато, наверное, самой мудрой?

          — Ага, — покорно подтвердил Мишка. — Именно поэтому, как только демоны безделья были побеждены и Следитель приступил к созданию убогоподобных существ, ему пришлось приделать каждому такому существу всего лишь одну голову и только по две руки и две ноги.

          — Теперь понятно, почему мы так устроены... — просветлённо стали перешёптываться дикарки.

          — Созданные Следителем убогоподобные существа хоть и обладали огромными способностями, но по неопытности ещё не могли, увы, распознавать коварную ложь лукавых демонов, насаждающих рознь и безделье. Убогоподобные существа поддались на демонические подстрекания и стали жестоко враждовать. И столь долго лупили друг друга по головам, что в конце концов почти лишились ума. Вот так и получились мы, люди...

          — О архиблагой Сукинберг, — возопила впечатлительная Молотильда, — неужели теперь для бедных людей нет никакого выхода?

          — Тут, девушки, помочь способен только сам великий убог, — продолжил Мишка сеанс просвещения. — Потому что убог — он хозяин и защитник глупого человека. Человек без убога — всё равно что потерявшееся домашнее животное...

          — Домашнее животное — это ведь приручённое существо, правильно? — переспросили Мутильда и Утильда. — Как наша печь-рыба?

          — Угу, — согласился Мишка, — как печь-рыба. Если у домашнего животного нет хозяина, то оно делается несчастным. Мало того, его хотят съесть хищники.

          — Вроде ужасной гробуши? — с содроганием подсказала Молотильда.

          — Да, вроде гробуши, — кивнул Мишка. — Так вот, девушки, демоны безделья, к сожалению, ещё не уничтожены. А только в страхе разбежались по свету и под убогообразными личинами скрываются в самых тёмных углах от кары Следителя. И, словно хищники, жаждут наброситься на тех, у кого нет могущественного защитника.

          — То есть на нас? — потрясённо догадались Утильда и Мутильда.

          — Увы, всё так, — скорбно подтвердил Мишка. — Но вы же видели могущество Следителя: как благодаря его неземной помощи мы победили злобную гробушу. Поэтому вам нужно начать... — Мишка замолчал, раздумывая, о чём ещё соврать.

          — О архиблагой Сукинберг, говорите же: что нужно делать? — взволнованно зашептали Утильда, Мутильда и Молотильда.

          — Нет, подождите, — нахмурилась Плутелла, явно самая недоверчивая дикарка. — Сперва объясните: почему Следитель называется отрубленноголовым? У него всё-таки есть голова или нет?

          "Похоже, сию обращаемую я малость недосвятил", — подумал Мишка и со скорбным видом шмыгнул носом.

          — Вот к этому-то и идёт мой рассказ, девушки. Сие история предательства, восторжествовавшего из-за неверия...

          — Предательства? — с ужасом вопросили все дикарки, кроме Плутеллы.

          — Мишка, а можешь прямо сейчас показать силу? — похлопывая по висящей на плече котомке и хитро щурясь, спросил один из сидетелей к богательне — Джон Смитанин, наследный кузнец Шан-Трапэ.

          Несмотря на молодость, Мишка уже слыл мастером сгибания гвоздей и подъёма камней.

          — Что там у тебя, Джон? — Мишка лениво повёл плечами, на самом же деле ощущая радостную внутреннюю дрожь.

          — Да вот, посмотри... — захихикал кузнец, вытаскивая из котомки здоровенную подкову, предназначенную явно для копыт тяжеловоза.

          — Ух ты, неплохое изделие... — одобрительно закрутили головами ближайшие сидеятели. — Трудновато будет справиться...

          — Ладно, давайте попробуем... — кивнул Мишка и взял подкову за ветви. Потом поставил округлой частью на левое колено и сделал вид, что не может разогнуть. — Ба, да это у тебя не сталь, Джон, а прямо-таки крепконит... То есть самое прочное вещество.

          Смитанин лестеприимно заулыбался:

          — Ничего, боец, у тебя всё равно хватит мощи одолеть противника...

          Получив отцовское благословение и произнеся попрощайку, Мишка отозвал кузнеца в сторонку:

          — Точно хочешь, чтобы я сломал подкову?

          — Точно хочу... — опять захихикал Смитанин.

          — Обещаешь никому не рассказывать, что сейчас покажу?

          Кузнец кивнул, непонимающе улыбаясь.

          — Тогда, может, сходим ненадолго на соседнюю улицу? — предложил Мишка.

          Кузнец посмотрел на сидетелей к богательне — его черёд должен был наступить ещё нескоро.

          — Ладно, пойдём...

          — Джон, а у тебя только одна подкова? — спросил Мишка, когда богательня и посидеятели скрылись за поворотом.

          — Нет, две. — Кузнец похлопал по котомке.

          — Давай сюда обе.

          Мишка вытащил из сумки с тренировочными принадлежностями полотенце, обернул им ветви сложенных подков и поставил их на колено левой ноги.

          — Точно никому не расскажешь, Джон?

          — Да о чём рассказывать-то? — хохотнул кузнец — он явно принимал Мишкины действия за розыгрыш.

          — Вот о чём: — Мишка нажал руками на подковные ветви и развёл их в стороны. А потом под напором Мишкиных рук обе подковы вообще разломились. — На, Джон, убедись. — Мишка отдал разломанные подковы кузнецу.

          — Ну и ну... — Удивление Смитанина начало переходить в восторг.

          — Убедился? — Мишка отобрал обломки подков и положил себе в сумку. — Я их выброшу в ручей: следов не должно остаться. Можешь считать, Джон, что тебе всё привиделось.

          — Мишка, — восхищённо зашептал кузнец, — не сомневайся, я и слова не промолвлю...

          — Как-то раз Следитель, — заунывным тоном опять принялся повествовать Мишка, — во время праведной битвы увидел могучего мужа, который одного за другим сокрушал демонов безделья, посылая в них быстрелами из вращи сгустки боевого волшебства. Когда битва закончилась, Следитель познакомился со сторонником и предложил ему дружбу. Нового друга звали Пулемёртвом...

          — Какой кошмар... — ахнула Молотильда.

          — В чём дело, трусиха? — беспечно рассмеялась Плутелла: потому что не слышала прежних Мишкиных рассказок.

          — Пулемёртв стал главным помощником Следителя в борьбе с демонами. И много раз сообщал ему, где эти враги готовят очередную засаду...

          — А люди тогда уже уверовали во Следителя? — перебили Мишку Кнутелла и Пышнотелла.

          — Да, конечно, — благодарно кивнул Мишка: вопрос оказался хорошим подсказом. — В те времена многие племена людей — Дубинцы, Губинцы, Кидайцы, Пытайцы, Ляхтичи, Приблаты — уже узнали в Следителе истинного убога и истово ему поклонялись. Наиболее же преданным племенем были Голонизаторы, которыми правил фараон Тоттенхэм-он...

          — Голонизаторы? — с подозрением переспросила Плутелла. — Получается, их звали почти как нас?

          — Ну да, получается... — развёл руками Мишка. — Так вот. Как-то раз на Враждество́ шесть добрых девушек из племени Голонизавров пошли в Многополянный лес за изумленикой. И на берегу грязной рычушки обнаружили избушку на козьих ножках. Девушки уже хотели в неё зайти, но случайно услышали там разговор между... Постойте-ка, рабы убожьи, а как зовут покровителя вашего племени?

          — Ъйьъ... — неуверенно ответствовали туземки.

          — Ъйьъ? — Мишка картинно схватился за сердце. — Сам Ъйьъ? Да вы знаете, что он — дегенерал, то есть главарь демонов безделья, а также основатель злологии и тьмократии?

          — Ужас, ужас... — перепугались все дикарки, кроме недоверченной Плутеллы.

          — Значит, шесть добрых девушек, — замогильным голосом продолжил вещать Мишка, — подслушали тайный разговор между Пулемёртвом, якобы другом Следителя, и повелителем безделья Ъйьъ. Мраководитель Ъйьъ отдавал злобные криказы на самом древнем, ещё питекантропском языке, а Пулемёртв, хищно хохоча, докладывал, что уже втёрся в доверие к убогу и в ближайшую ночь коварно его убьёт...

          — И что же девушки сделали? — усмехнулась Плутелла.

          — Сначала они испытали жуткий встрясс. А потом пошли к своему правителю, фараону Мутант-Хамону, и передали услышанное. Фараон, по совместительству работавший жрецом-охрангелом, воскурил боговония, отчего Следитель зачихал у себя на небе и обратил на людей вынимание. Фараон и девушки долго возносили Следителю мольбы, чтобы тот больше не доверял Пулемёртву и вместо этого поразмыслил: откуда Пулемёртв, якобы друг убога, всегда знает, где демоны безделья готовят очередную засаду? Но глубоко порядочный и потому постоянный в дружбе убог, к сожалению, не поверил тогда людям...

          — Ха-ха, так он и нам в случае чего не поверит... — фыркнула Плутелла.

          — О раба убожья, — величественно нахмурился Мишка, глядя на ослушницу, — ты недостойна припасть к ногам вседержителя. Дабы он во праведном гневе не наказал тебя прижизненным уродством, советую покинуть сию священную хижину. И не возвращаться, покуда на тебя не снизойдёт дух благой покорности...

          — Ладно, не больно-то и нужно ваше убожище... — Плутелла изящно поднялась и выскользнула из недоскрёба.

          Мишкин путь по Айдавкино лежал через Гангстрим — мутный ручеёк со старым мостиком. Мишка взошёл на мостик, швырнул обломки подков в ручей и направился к битовальне "Шоудром" — большому дому для судьбольных соревнований.

          У дверей битейного заведения Мишку уже ждал Мао Дзюдон — самый опытный тренер не только Шан-Трапэ, но и всего народохранилища. В свою очередь, Мишка был у Мао Дзюдона лучшим учеником и на прошлом чемпионате выиграл все боединки, кроме последнего.

          Почему Мишке не удалось выиграть тот последний боединок? К сожалению, даже высшее тренерское мастерство иногда не в силах превозмочь природные способности к судьболу, которыми обладают уникумы вроде Деда Убивня.

          Вообще, правила судьбола требуют любым способом загнать в ворота противника полуторапудовый железный мяч, который помощники главного судьи раз за разом раскаляют добела в перерывах между таймами.

          Игроки в судьбол выступают почти раздетыми, в одних лишь подобных плавкам повязках из широких холщовых лент. Соответственно, любое прикосновение кожей к раскалённому мячу приводит у судьболистов к тяжёлому ожогу.

          Поэтому наилучшими действиями в судьболе считаются такие: сперва довести противника до беспомощного состояния, а затем использовать в качестве орудия для заталкивания раскалённого мяча в ворота.

          На прошлом чемпионате Мишке первым противостоял Громоножка — сильнейший судьболист улицы Трещатик посёлка Беспределкино. Громоножка был известен тем, что при игре в судьбол всегда применял боевой гопак. В том матче Мишка просто подождал, когда представитель смешных единоборств напляшется и устанет, а затем заплохировал его посторонним захватом. Из-за проигрыша кумира траур объявили по всему Кричатику.

          В четвертьфинале против Мишки вышел Никита Кашемяка из села Угрожайное Скворецкого района — специалист в восточном единоборстве шу-шу. Мишка тоже подождал, когда шушуист напрыгается и накричится, а затем применил переборот и нанёс пару размажистых ударов. После чего Кашемяка сразу обмяк.

          В полуфинале пришлось играть в судьбол с Самбишиным из Забухальского края — очень опытным бойцом, мастером болевых действий. Тут Мишка был вынужден как следует повозиться, но в конце концов у него получилась хватака из душилок и ударных приёмов под названием "ломния". И Сабмишин потерял сознание.

          Через пару дней настала пора биться в финале с непобедимым Убивнем с Нокдаунинг-стрит, многократным чемпионом Айдавкино и его окрестностей. Чемпион, — вообще-то, базовый всесторонник — был особенно опасен тем, что при закружительных ударах развивал центробешеную силу. Во время боединков Убивня создавалось впечатление, что челюсти противников сами притягивают его кулаки.

          Тренер готовил Мишку к самым разным течениям боединка, но Убивень укротил все Мишкины порывы. И довёл до беспомощья градом тяжеленных, невыносимых стукновений.

          Правилами судьбоя определено, что финальный, самый главный боединок имеет вещее значение. То есть выявляет, на чьих сторонах народохранилища в данное время угнездились добро и зло. Ведь, как известно, добро всегда побеждает, а зло, соответственно, всегда проигрывает. Из чего следует общий вывод: то, что побеждает, — это добро, а то, что проигрывает, — всегда зло.

          Стало быть, для полной победы добра зло должно быть примерно наказано. В прежние времена проигравшего следовало не только поджарить о раскалённый мяч, но и вообще убить — именно тогда главная игра Расселян и получила сие мрачное название: "судьбол". Теперь же, к счастью, нравы стали более мягкими. А потому требовали всего лишь искалечить носителя зла. Это традиционно именовалось "побиванием лиха".

          Для побивания лиха судьи вручали носителю добра секиру Победиила — бога победы. Ударами священной секиры нужно было нанести проигранцу серьёзный ущерб. В прошлый раз Убивень наказал Мишку отрубанием правой руки, теперь же — в матче-реванше — обещал оставить без ноги.

          — Ну что, Мишка, идём готовиться к побединку? — произнёс тренер, открывая дверь в битовальню.

          Мишка осенил оставшихся слушательниц очистительным кукишем и продолжил прерванный рассказ:

          — Как только настала ночь и добрый Следитель заснул, Пулемёртв принял свой истинный облик — облик коварного злодесника, на лбу которого пылала ужасная аусвайстика: знак принадлежности к банде демонов безделья. Злодесник сунул кривые руки глубоко под землю и вытащил оттуда огромный палаческий топор...

          — Ой, мамочки... — ахнула Молотильда.

          — Пулемёртв раскрутил топор над головой до сверхзвуковой скорости, а затем ударил по шее спящего Следителя. Шея убога была прочнее стали, но удар заговорённым топором выдержать, конечно, не могла. Пулемёртв схватил отрубленную голову и, оглашая окрестности злобоумными воплями, помчался прочь. Обезглавленное тело Следителя погналось за диверсантником, уносящим добычу, но без глаз, увы, не смогло его найти...

          — А, ну ясно: глаз-то нет... — понятливо закивали дикарки.

          — Голова убога долго увещевала Пулемёртва отнести её обратно и прилепить к туловищу Следителя, но головокрушитель лишь хохотал, празднуя преступную победу...

          — Вот ведь гад... — с ненавистью сжали кулачки Утильда и Мутильда.

          — С тех пор, — голос Мишки приобрёл рыдающие тона, — великому убогу приходится жить без головы...

          — Подождите, о архиблагой Сукинберг, — подняла руку Молотильда, — а как теперь Следитель вообще живёт? И как мыслит?

          Мишка посмотрел на дикарок и обнаружил, что ответа на острый вопрос ожидает вся публика.

          — Так ведь у Следителя, девушки, в теле остался спинной мозг. Как известно, убоги — это очень древние организмы. Поэтому у них сохранилась способность думать спинным мозгом. — Мишка собрал в кучку обаяние и одарил дикарок развеивающей сомнения улыбкой, а в его голове со свистом пронеслось:

          "Если спросят, чем Следитель теперь слушает и говорит, то я пропал..."

          — А чем Следитель теперь слушает и говорит? — в явном недоумении спросила Молотильда.

          "Кажется, недосвятилась и эта раба убожья..." — Мишка с трудом подавил разочарование и возгласил:

          — Отрубленноголовое тело Следителя не нуждается в органах слуха и речи. Ибо напрямую читает и передаёт мысли. Это называется "экстрасенсорная перцепция". То есть телевизионная патология. А если короче — телепатия.

          — Ух ты: экстрасенсорная перцепция... — восхищённо стали перешёптываться дикарки. — Ух ты: телевизионная патология...

          "Всё-таки прав, тысячу раз прав Менделенин, — с благорадостью подумал Мишка. — Как он там говорил? А, да: "Не знаешь, что делать — ври безостановочно". Всё правильно — чем выдумка нелепее, тем легче бедные туземцы ей верят. Увы, чем в людях больше дикости, тем меньше это их заботит..."

          — Итак, рабыни убожьи, — вновь заработал Мишкин язык, — вам нужно накрепко запомнить следующее: хозяин Пулемёртва, ваш Ъйьъ, — это главный демон безделья. Он жаждет установить темнократию и завладеть душами несчастных Голосексуалистов. А потому до последнего мгновения, как и Пулемёртв, будет притворяться другом. Всё понятно?

          — Так он, выходит, только притворяется? — ахнули дикарки. — Что же, что же нам делать, о архиблагой Сукинберг?

          — К счастью, девушки, Ъйьъ — он глупый. А значит, его можно обмануть — выпрашивая у него побольше благ и истощая тем самым его силы. Однако при этом, разумеется, необходимо веровать во Следителя и ждать Великого Головоприрастания. Понятно?

          — Ага, понятно, — закивали дикарки. — Будем, будем ждать...

          — Но ещё, девушки, нужно, чтобы ваше убогоизбранное племя взялось выращивать зерно. Потому что, во-первых, это праздничное занятие. А во-вторых, оно угодно Следителю, убогу блаженного труда. Мало того, выращивание зерна, как гласит древнее пророчество, зарядит отрубленную голову Следителя неодолимым магнетизмом. Она тогда вырвется из векового плена и притянется обратно к телу убога. После чего, ясное дело, сразу наступит Счастливая Вечность.

          — О архиблагой Сукинберг, скорее просветите: что нужно делать, дабы растить зерно? — нестройно, но с жаром возопили обращаемые.

          — Ага: тут и впрямь раздаются хулебные речи... — С этими словами в недоскрёб ввалился вождь Всёонист и поймал Мишку за руку. — Ну что, попался, вредный советник?

          Полностью готовые к боединку Мишка и Дед Убивень появились на арене битовальни почти одновременно. Эту покрытую сухой глиной прямоугольную арену окружали толстые гранитные стены, над которыми рядами располагались скамьи со зрителями. Зрители рассаживались по предпочтениям: злободская часть болела за Убивня, шан-трапейская — за Мишку. Различать сии предпочтения зрителей позволяли также благотипы на судьболках.

          Посередине каждой из длинных сторон арены виднелись широкие стальные двери. За одной из них была построена большая печь, в которой помощники главного судьи раскаляли полуторапудовый мяч.

          Порядок действий в судьбое установил ещё его основоположник, древний травматург Апчихов: боединок начинался наглейками, которые произносили задевалы.

          Задевалой с Мишкиной стороны выступал шумник Джордж Ссорос, задевалами со стороны Убивня — братья Ругацкие.

          Ссорос взял в руки шумницу и, звукая на ней, исполнил переделку шумерзкого эпоса про купца Кулачникова, в которой побитой стороной выставлялся Дед Убивень.

          Мишка посмотрел на тренера: Мао Дзюдон сморщил нос и покрутил головой — мол, начало так себе. Зрителям наглейка шуме́на тоже не понравилась: не раздалось ни единого рукоплескания даже от шан-трапейцев.

          Ругацкие в ответ напомнили публике, что противник их бойца уже осенён злом, сочувственно назвали Мишку "Пострадамусом", которому сегодня суждено выполнить обязательную проиграмму, а затем под музыку "Убитлз" сообщили, что представитель Злободы берёт повышенное социалистическое обязательство: изуродовать Мишку до неузнаваемости.

          — Наш боец пришёл не бороться за победу... — уверил зрителей старший Ругацкий.

          — ...Наш боец пришёл её праздновать, — докончил младший Ругацкий.

          Настал черёд предварительного показа сил игроков: на арене уже лежало шесть камней весом от пяти до двадцати пудов — сии камни следовало поднять как можно выше. Победитель в этом соревновании, по древнему поверью, получал благосклонность духов судьбола.

          Дед Убивень, по всему телу которого были вытатуированы изображения огромных багровых ран, одним движением поднял на выпрямленные кверху руки пятипудовый камень и пронёс по арене. Злободчане поддержали первый успех любимца ленивыми хлопками.

          Для Мишки не было смысла браться за это же отягощение. Но Мишка не стал подходить даже к восьмипудовому камню, а взялся сразу за десятипудовый.

          Благодаря помощи сыновей металлолома десятипудовый камень оказался на удивление лёгким. Но Мишка изобразил для публики напряжённую борьбу: сначала взвалил снаряд на плечо, потом передвинул на верх спины и подбросил усилием ног. Пока камень подлетал, Мишка оттолкнулся от него руками и мгновенно ушёл в подсед "ножницы". К сожалению, камень, вылетевший на прямые руки, удержать в равновесии не удалось, и он свалился на землю.

          Публика разочарованно загудела.

          — Подъём на плечи засчитан, подъём от плеч не засчитан, — ровным голосом сообщил в пространство Вычислав Назарбайден, главный арбитр соревнований.

          К десятипудовому камню подошёл Убивень. По своему обычаю, он приложил правую руку к середине груди, точнее, к самой большой татуировке в виде глубокой раны с обнажённым красным сердцем, и долго стоял, настраиваясь на титаническую борьбу. А затем уверенно справился со снарядом, подняв его тем же способом, что и Мишка. Зрители — в том числе и многие шан-трапейцы — бурно зааплодировали силовому подвигу.

          — Тринадцать пудов пропускаю, возьмусь сразу за шестнадцать, — сообщил Мишка судьям и отошёл в сторонку, ближе к своему тренеру.

          Убивень криво усмехнулся: Мишка и в прошлый раз обыграл его в подъёме камней, но теперь стал действовать совсем нахально. К боеборцу Злободы подскочил его тренер, Роберт Допингеймер, и начал что-то втолковывать.

          — Ишь, забегал, подсказатель... — фыркнул Мао Дзюдон, массируя Мишке трапеции. — Наверное, советует первым поднять до пояса шестнадцатипудовик — надеется, что ты не сможешь одолеть больший вес.

          Тренер имел в виду следующее: при равном результате выигрывает тот, кто показал его раньше.

          Убивень помотал головой, явно не соглашаясь с Допингеймером, и подошёл к двадцатипудовому камню. Но, как ни настраивался и ни старался, даже не оторвал его от пола. А смог лишь несколько раз перевернуть, перекатить по арене.

          Теперь у Мишки был выбор: браться либо за шестнадцатипудовый камень, либо сразу за двадцатипудовый.

          — Эх, была не была, где наша не пропадала — тоже берусь за двадцать пудов. — Мишка понюхал нашатырь для ясности в голове. — Тренер, благословите на успех...

          Мао Дзюдон закрыл глаза, простёр к Мишке руку и произнёс древний заговор: "Против лома нет приёма, если нет другого лома..."

          Двадцатипудовик имел форму толстой лепёшки диаметром около пятнадцати вершков. Сперва Мишка оторвал у камня одну сторону и поставил его на ребро. Потом, удерживая в стоячем положении, присел и наклонил на себя. Камень немного навалился на Мишку, но ему это и было нужно.

          Взяв камень под низ, Мишка как можно шире развёл колени, чтобы они не мешали подъёму, осторожно встал с камнем и начал мелкими движениями подбрасывать его. От подбросов камень перемещался всё выше и выше, удерживаясь на груди, а Мишка всё сильнее отклонял голову назад.

          Наконец середина камня поравнялась с плечами, и Мишка переместил хват с нижней стороны́ ребра на его боковые сто́роны. После чего согнул ноги в коленях и затем с силой разогнул. Камень подлетел вершков на пять, а Мишка ловко поднырнул под него, подставляя центру снаряда верх спины.

          Теперь Мишка стоял с низко опущенной головой, камень же основной массой лежал на загривке. Особого напряжения во время подъёма Мишка не ощущал, но важно было выполнять все движения очень точно: ведь центр тяжести камня постоянно находился выше места опоры.

          Мишка опять мощно подбросил камень ногами, ушёл в подсед "ножницы" и, упираясь ладонями, подставил подлетевшему снаряду выпрямленные руки. Тот замер, а Мишка затем короткими перестановками "собрал" ноги. Публика взревела.

          — Подъём засчитан... — прошевелил губами главный арбитр Назарбайден.

          Но победитель в подъёмах ещё не спешил опустить снаряд. Сохраняя равновесие и набирая скорость, Мишка пошёл к краю арены и с силой бросил камень в гранитную стену. Тот раскололся надвое, а зрители онемели от восторга.

          — Вот мой остро логический прогноз: скоро я точно так же разобью о стену и этого слабака, — указуя на противника, сообщил Мишка публике.

          — Дешёвомен, ты с чего такое о себе возомнил? — ухмыльнулся в ответ Убивень. — Камни-то драться не умеют...

          Мишка ловко вывернул Всёонисту кисть, силком вывел из недоскрёба и приёмом "ай-кидок" бросил вдоль улицы.

          Дикарки, увидевшие это, поразились, насколько легко средний по размерам и старенький пророк пересилил огромного вождя.

          — Сие, наверное, опять великая могия... — зашептали девушки друг другу.

          Мишка же подошёл к растянувшемуся в пыли Всёонисту и с глубоким поклоном вопросил:

          — О раб убожий, что ты хотел сообщить?

          — Как там тебя... э-э... непонятянин хренов, — поднимаясь из пыли, сердито произнёс вождь, — давай-ка не сбивай девиц с пути истинного...

          — Я всего лишь рассказываю им о моём великом покровителе и учу заниматься делом, — произнёс Мишка опять со смиренным поклоном.

          — Я слышал, ты призывал выращивать зерно, верно?

          — Выращивать зерно — это благое и радостное занятие, — убеждённо возгласил Мишка.

          — Вот что, непонятянин: ты у нас, конечно, гостепримечательность, и на твоей стороне Гоституция, но нарушать запреты всё же не должен. Пошли к старейшинам — там тебе обрисуют всю обстановку.

          Бестолком — руководящий орган племени Голосексуалистов — состоял, как оказалось, из самого вождя и пяти убелённых сединой старейшин, имевших звания всёнаторов и знаменистров.

          — Вот твоё место, непонятянин. — Вождь показал на плетёное кресло. — Садись и слушай.

          — Мы разводим драконов, — произнёс первый старейшина. — Потому что мы — люди, цари природы.

          Наши драконы постоянно сторожат долину — ведь на нас могут напасть чужие, неприручённые драконы. Тогда наши драконы должны обнаружить и прогнать нападающих. И разве может быть иначе? Ведь мы — люди, цари природы.

          — Чужие драконы редко объединяются в стаи... — заговорил третий старейшина.

          Мишка закрыл глаза и погрузился в атмосферу неспешного однообразного рассказа, который по кругу продолжали члены бестолкома.

          Правда, иногда у наших драконов всё же случаются промашки. Например, пятнадцать лет назад с полдюжины неприручённых драконов напали на детские ясли и прямо на месте проглотили восьмерых младенцев. Но ничего страшного, наши женщины рожают много детей. Зато мы разводим драконов. Потому что мы — люди, цари природы.

          Так что теперь наши драконы летают над долиной уже по двое. А того Смаугли изгнали из стаи. И разве могло быть иначе? Ведь мы — люди, цари природы.

          Когда у нас кончается еда, драконы приносят свежие туши быков, слонов или бегемотов. А также зерно в мешках из слоновьих шкур. И разве может быть иначе? Ведь мы — люди, цари природы.

          И вообще, крысьянин отвлекал нас от главного занятия: разведения драконов. Но разве нам пристало заниматься чем-нибудь другим? Ведь мы — люди, цари природы.

          Разве царь — это самый умный или самый учёный? Нет, царь — это не самый умный или учёный, а тот, кто управляет. Умные же и учёные всегда под управлением царей.

          — Между прочим, процесс просвещения — он у нас с драконами обоюдный. Ибо мы цивилизуем драконов. Мы показываем им, что не заниматься грабежом, не похищать по-разбойничьи младенцев — это выгодно самим же драконам. Потому что в рамках цивилизованных отношений мы готовы отдавать на съедение намного больше наших детей.

          А размножению зерна мы в любом случае не стали бы учиться — не царское это дело. Так что драконы едва успели спасти того крысьянина. И теперь опять приносят зерно в мешках из слоновьих шкур. Что, впрочем, и понятно: ведь мы — люди, цари природы.

          — Насчёт того, почему драконы в нас нуждаются, выдвинуты разные предположения. Возможно, у старых драконов слабые желудки. И не переваривают ничего, кроме наших легкоусваиваемых детей. А возможно, мясо младенцев — это для драконов ценное лекарство. А может, оно для них изысканная приправа к обычной пище.

          И разве может быть иначе? Ведь мы — люди, цари природы.

          Объяснение обстановки закончилось. Мишка открыл глаза и сладко потянулся:

          — Спасибо, до меня дошло. Вы — цари природы. А потому не нуждаетесь в выращивании зерна.

          — Молодец, имплантянин. — Вождь хлопнул Мишку по плечу. — Правильно понял наши взгляды. Мы называем их "идеология чурчхела".

          Перед самым боединком началось представление его участников. Пока дюжие помощники главного судьи утаскивали многопудовые камни с арены в одну из стальных дверей, глашатай Луи Моветон возвестил:

          — Почтеннейшая публика, сегодня в высшем судьбольном разряде "могуучи" снова встретятся претендент, боец Ибн Сила, — глашатай торжественно указал на Мишку, — и якудзуна Убивень...

          Титул якудзуны, то есть благословлённого одолевать, чемпион, носивший судьбольное имя "Убивень", получил за более чем трёхсотлетний стаж победителя первенств племени.

          Правда, примерно половину первенств Дед Убивень пропускал по воле жрецов — когда те предрекали ему поражение. Но зато все остальные судьбольные матчи выигрывал без малейшего напряжения.

          Что же касается настоящего имени якудзуны, то его давно забыл даже сам Убивень. Хотя постоянно хвалился, что он, мол, Маугли, воспитанный нечистой силой.

          — Бойцы, клянитесь на Гиблии, что будете покорны судильщикам, — повелел главный арбитр Назарбайден, не вставая со своего кресла.

          На арену торжественно вышли богомистр и его заместитель. Последний держал в руках священную книгу судьбола.

          — Клянёмся... Клянёмся... — произнесли Мишка и Дед Убивень. В свою очередь, богомистр разбросал по арене захвостки — три пригоршни — дабы изгнать с неё злых духов.

          Когда богомистр с заместителем покинули арену, открылась вторая стальная дверь, за которой уже давно горела большая печь, и появилось ещё двое помощников главного судьи. Зажав огромными железными щипцами, помощники пронесли над поверхностью арены полуторапудовый мяч, сияющий ярко-жёлтым огнём. Сбросив судьбольный снаряд в центре арены, помощники главного судьи вернулись на своё место и закрыли дверь. Бойцы остались перед зрителями одни.

          Судья-тиктактор Олег Плохин ударил в гонг, сообщая тем самым, что перевернул песочные часы.

          — Ну как: готов получить по морде, Убьюдок? — Мишка знал, что Убивня выводит из себя такое искажение его имени. — Тогда нападай, дохлятина...

          Долго уговаривать Убивня не пришлось — он налетел со своими центробешеными ударами, работая руками и ногами со скоростью боевой мясорубки. И не будь у Мишки одержимости неблагими силами, чемпион, конечно, опять легко победил бы.

          Но если в прошлом бою некоторые атаки Убивня Мишка просто не замечал, а потому пропускал, то теперь видел всё, причём словно в замедленном действии. Он даже несколько раз мог из многосторонней стойки нанести противнику апокалипсический удар, но намеренно себя сдерживал. Потому что уже придумал, как накажет якудзуну.

          Дико выносливый Убивень всё никак не вымахивался, и Мишке наконец надоело уклоняться и отступать. Памятуя о резко возросшей прочности своего тела, он начал с силой встречать в воздухе кулаки Убивня стукновениями собственных кулаков, а набитые голени и ступни противника — ударами своих голеней.

          Публика сперва не поняла, что происходит, но затем с шан-трапейских трибун послышались торжествующие смешки.

          Вскоре у якудзуны оказались разбиты до крови и мяса все ударные части тела, и он, кривясь от боли, резко снизил мощь атак. Тогда Мишка поймал правую руку Убивня, молниеносно накрутился на неё и с размахом бросил противника через правое плечо на спину. Публика ахнула.

          Мишка же как базовый болевик умело перешёл на рычаг локтя и сломал Убивню руку в суставе. А затем обезвредил и другую. После чего встал, одним махом поднял благословлённого побеждать над головой и, наклонившись и набрав скорость, впечатал в гранитную стену — в то самое место, о которое был расколот двадцатипудовый камень.

          — Я ведь обещал размазать слабака по стенке, верно? — обратился Мишка к публике.

          С трибун донеслись овации и восторженный рёв: "Классавчик... Колоссавец..."

          Пока Мишка слушал рассказы про якобы царей природы и поражался изощрённой хитрости демонов безделья, у него созрела новая задумка, как всё-таки приучить несчастных дикарей к земледелию. Раз препятствием тут стала их привычка бездельничать, поправить дело должна была привычка сытно и вкусно есть.

          Кроме того, Мишка давно опасался, что семян в мешках, привезённых на Шестисотом Медресесе, может не хватить для проведения полноценной посевной. Поэтому потратил всё утро следующего дня, дабы узнать: где дикари держат запас зерна?

          Выяснилось, что зерно племени лежит в мешках и насыпью в большой крытой постройке на краю двора, в котором стояли ручные каменные мельницы. Постройка никак не закрывалась и никем не охранялась, поэтому Мишка зашёл в неё и прикинул, на какой срок Голосексуалистам хватит зерна. Получалось, что племя съест запасы примерно за четыре месяца — и это как раз совпадало со временем созревания Мишкиного урожая.

          Уходя из хранилища, Мишка наметил похищение пары мешков зерна прямо на ближайшую ночь.

          Впрочем, для успеха коварной задумки требовалось, чтобы в дело не вмешались драконы с их постоянной доставкой нового зерна.

          Помочь тут должна была ещё одна встреча с ними, о которой Мишка договорился сразу после победы над гробушей. Дедал сказал тогда Мишке, чтобы тот приходил на берег Шампаньзее, как только начнётся дождь и погода станет нелётной.

          Во время первой же грозы, когда дикари попрятались в недоскрёбы, Мишка явился к могиле гробуши и осмотрелся — сумчатые драконы скрывались от ливня под раскидистым дубом и курили.

          — О могучие Дедал и Икар, — возгласил Мишка, — я просил о встрече, чтобы узнать: откуда в племени берётся зерно? Но вчера уже выяснил, что его приносите либо вы, либо ваши сменщики.

          — Всё правильно, — кивнул шестилапый Дедал.

          — О драконы, я прислан сюда, дабы приучить здешних людей к земледелию — кстати, тут и вам будет выпадать поменьше работы. К сожалению, уговорить Голосексуалистов заняться сельским хозяйством не получилось: несчастные упорствуют в безделье. Похоже, для выполнения моего задания нужно просто оставить племя без хлеба в хранилище. Но зато с зерном на полях.

          — Которое Голосеки вынуждены будут собирать, а затем вновь сеять? — догадался Икар.

          — Да, о драконы. Вы можете сделать так, чтобы зерно сюда никто больше не присылал?

          — Конечно, можем. Станем приносить теперь только мясо. Предупредим и прочую неживку, чтобы не вмешивалась. Но если у тебя, Цукермаркет, ничего не получится, доставку зерна придётся возобновить.

          — И ещё просьба, о драконы. Можно ли, чтобы один из вас летал надо мной во время полевых работ? А то ведь я рискую поплатиться за то, что выхожу из-под вашей защиты.

          — Не волнуйся, Сукинмаркет, на самом деле защита распространяется на всю долину, — произнёс Дедал. — Просто драконам тоже хочется общаться друг с другом. Поэтому мы и летаем рядом. А Голосеки почему-то вбили себе в голову, что им нельзя выходить за границы единца.

          — Но если они займутся сельским хозяйством, — добавил Икар, — то мы, конечно, начнём летать и над работниками. Пусть им будет спокойней.

          Завершив разговор с драконами, Мишка пошёл к оставленному три дня назад быконю и наготовил ему нового корма. А также соорудил из нарубленных веток небольшой навес: дабы тягловая сила меньше мокла под дождём.

          ...С трибун донеслись восторженный рёв и овации.

          Но наказательство и обезволивание зла ещё не завершились. Сначала Мишка, зажав ноги якудзуны у себя под мышками и двигая тело обмякшего противника, словно тачку, закатил его головой железный мяч — всё ещё докрасна раскалённый — в чужие ворота. А затем вытащил Убивня обратно на середину арены.

          Сбоку открылась стальная дверь, и перед зрителями появился сам арбитр Назарбайден: в руках он держал секиру Победиила.

          — Теперь твой долг — принести жертву богу победы, — вручая Мишке секиру, строго напомнил главный арбитр. И отошёл к гранитной стене.

          Публика, затихнув, гадала: как на сей раз будет наказано зло? Мишка же проверил бритвенную остроту секиры и приготовился свершить давно задуманное.

          Хотя у Убивня, как и у всех Расселян, были молодые, не стареющие тело и лицо, о почтенном возрасте якудзуны свидетельствовала никогда не стриженная и потому сверхдлинная борода — предмет его большой гордости.

          Убивень носил бороду, понятно, не свободно развевающейся, а замотанной вокруг головы в виде тюрбана. Пятидесятисаженную длину этой бороды, росшей почти три сотни лет, окружающие могли оценить, лишь когда Убивень мылся или стриг волосы выше ушей.

          При закатывании раскалённого мяча головой якудзуны тюрбан из бороды оказался частично сожжённым и растрепался. Но предмет спеси Убивня всё ещё не был уничтожен.

          Дабы унизить противника навсегда — ведь даже болеклиника способна восстанавливать лишь живые ткани, а не волосы, — Мишка снял верхние, старые витки бороды Убивня, нашёл под ними самые новые, недавно выросшие участки волос и перебил их секирой. После чего положил кольца отрезанной бороды на поверхность арены и мелко изрубил их.

          Из стальной двери вышли помощники главного судьи и унесли обезбороженного Убивня с арены — в болеклинику на излечение.

          Из другой стальной двери появился верховный жрец Менделенин, окружённый прислушниками. Он осы́пал Мишку крививками из божьей коробки и громко вопросил:

          — О любимец Святонаила, о побивающий лихо, есть ли у тебя заветное желание? Говори, оно будет исполнено...

          Ради того, чтобы услышать этот драгоценный вопрос, Мишка и напрягался все последние месяцы.

          — Ваше Многочестие, заветное желание у меня, конечно, есть, — поклонился он богомистру. — Но можно я сообщу о нём через несколько дней?

          Найдя рядом с полем подходящие деревца́, Мишка срубил их и достал из мешка железный сошник. Затем, повторяя производственную боговорку и используя складную длиннейку, долоток и хорошо заточенные остроме́нты, сделал соху самого свежего дизайна: с ограничителем углубления в почву. После чего запряг быконя и в течение дня распахал и засеял участки, где уже была скошена трава.

          На следующий день Мишка встал поздно: от вчерашней пахоты тело ломило вроде не сильно, но зато очень хотелось спать. Мишка сходил к раздаче петербулок, получил там от Утильды и Мутильды пищёнку из макароллов с луксусом на наливковом масле и, насытившись, поплёлся обратно в гостевой недоскрёб.

          Проходя мимо зернохранилища, Мишка услышал знакомые звуки визгливой музыки. От нечего делать он побрёл в сторону звуков и на главной улице единца увидел сопровождаемую музыкантами процессию девушек — совершенно обнажённых.

          "Ага, — подумал Мишка, — вот, наверное, почему дикари называют себя Голосексуалистами..."

          Он, разумеется, был не прочь безнаказанно полюбоваться на красивые тела и, поскольку девушки двигались в его сторону, присоединился к немногочисленным зрителям.

          Восхищение вызывали все юные дикарки, но Мишкино внимание застряло на красавице с самой тонкой талией и с полными прямыми ногами при узких коленях.

          Когда девушка подошла ближе, Мишка отметил её округлые груди с высоко расположенными сосками, длинную шею и небольшую голову. А затем увидел, что у дикарки странно трепещут ресницы огромных миндалевидных глаз.

          Вместо обычного однократного мигания девушка проделывала три-четыре быстрых взмаха ресницами, а затем несколько секунд как ни в чём не бывало спокойно смотрела на окружающий мир. Это нервное трепетание напомнило Мишке, обретавшему всё больший восторг, порхание бабочки.

          Пока дикарка приближалась, Мишка успел рассмотреть её накудренную причёску, полные яркие губы и прямой нос с тонкими ноздрями. Девушка поравнялась с Мишкой, и стало видно, что у неё ещё и выпуклые ягодицы.

          — Весь набор, сдохнуть мне на этом месте... — пробормотал Мишка по-расселянски вослед дикарке: такой бешеной красоты он не видел даже на старинных картинках.

          Разумеется, Мишка слышал от Менделенина, готовившего его к поездке: мол, у дикарей есть древний обычай устраивать шествие голых девушек в знак того, что они достигли брачного возраста. Но всё же никак не ожидал, что это шествие будет выглядеть столь волшебно.

          — О архиблагой Сукинберг, — Мишка обернулся и увидел стыдливо опечаленную Молотильду, — не судите наше племя строго: сие всего лишь местный праздник, ежегодный Девицит. Каждая подросшая девушка в этот день обязана быть памятником одежде...

          — Эй, Терпсихоза хренова, — раздался с другой стороны улицы окрик Всёониста, — ты куда унесла танцевалограмму?

          — Простите, о архиблагой Сукинберг, — развела руками Молотильда, — пойду устраивать эти танцентрические круги...

          Распираемый мыслями о прошедшей мимо юной полонезийке, Мишка махнул рукой на предстоящие сельхозработы и направился в ту сторону, где исчезала процессия девушек.

          Оказалось, что сразу за околицей единца на большой плащади, разложенной прямо на траве, дикари устроили праздничный объед. Мишку окончательно восхитило то, что блюда на объеде разносили так и не одевшиеся участницы процессии.

          Мишка уселся у одной из сторон плащади и сделал вид, будто пьёт едокол. Но в действительности не мог оторвать взгляда от голой красавицы, которая ходила от кормиссии к пирующим, скромно приседая и вставая, чтобы поставить блюда и забрать пустую посуду. И Мишку совершенно не расстроило, что к его месту у плащади девушка так и не подошла.

          Потом начались хоровые танцы из балета Брахманинова и Муцартского "Либидиное озеро". Но даже дикарские движения этих танцев прекрасная незнакомка — как Мишка нарёк для себя девушку — проделывала с невыразимо притягательной грацией.

          Поэтому он словно невзначай пересел ближе к танцамблю и мрачно уставился на ноги девушек. У прекрасной незнакомки были самые высокие подъёмы и самые длинные голени. А уж когда она вставала на цыпочки, пропорции и формы ног выглядели вообще блажественно.

          Конечно, Мишку пугало, что его голова вскружилась с такой быстротой и силой. Но, с другой стороны, радовало то, что предмет воздыханий объективно безупречен.

          Шан-трапейцы чествовали Мишку в кафе "Мадоннальдс" уже больше суток: произносили желайки и пили ёлкоголь из огромных кружек. А один бухмейкер — Койко Митрич, начальник "Трёхгорлой мануфактуры" — даже преодолел столитровку.

          — Я знал: Мишка станет чемпионом, — рассказывал всем Мао Дзюдон. — Но совершенно не ожидал, что так рано.

          Новую звезду судьбоя всё это поначалу радовало — ведь на сей раз в боединке с опаснейшим Убивнем у Мишки даже не зашатался ни один зуб, — но в конце концов стало порядком тяготить: хотелось поскорее увидеть и привезти домой Йелю. А кроме того, чемпион не мог забыть, что его победа добыта всё-таки не вполне честно.

          — Друзья, — решил наконец обратиться к судьболельщикам Мишка, — наступает уже вторая ночь празднеств. Позвольте же, я пойду домой. А то перед побединком очень беспокоилась мама. Пора показаться ей.

          — Конечно, о сокрушитель зла, ступай домой, — зашумели ряды поклонников. — Успокой мать.

          Проходя по мостику через Гангстрим, Мишка вдруг почувствовал жжение в правой ладони. И когда попытался рассмотреть, в чём причина жжения, различил в вечернем свете маленькое прозрачное существо, просачивающееся из кожи.

          — Не волнуйся, Мишка, — пропищало существо, темнея на глазах. — Вот, как видишь, выбираюсь помаленьку. Не вечно же обитать в тебе...

          — Ваше Богородие, огромное спасибо, — с чувством произнёс Мишка. — Вы, считай, с того света меня вытащили. Я, отчаянник, думал ведь, что положение совсем безнадёжное...

          — Мишка, это у нас первая обговорённая встреча. Помни: будут ещё два наших появления. А теперь брось меня в ручей.

          Мишка наворовал уже пять мешков зерна — один из которых пошёл на корм тяжело трудившемуся быконю — и распахал почти целую десятину.

          К сожалению, всё отчётливее чувствовалось, как от постоянного напряжения забиваются, теряют прежнюю подвижность руки и ноги. Пришлось сделать перерыв в сельхозработах, чтобы хоть немного потренироваться по наставлениям, написанным Мао Дзюдоном.

          Лёгкая дневная тренировка закончилась, и Мишка стал спускаться по малозаметной тропке домой. Уже неподалёку от околицы до его слуха донеслись девичьи рыдания и подростковый гогот.

          Мишка сошёл с тропинки и приблизился к голосам через заросли кустов. Оказалось, что пятеро парней примерно его возраста окружили девушку и не дают ей убежать. Их вожаком явно был тот, что держал девушку за руки и с гадостной ухмылкой говорил:

          — Йеля, твои глазки, как согласки. Айда поцелуемся для начала? А потом можно и поразмножаться...

          — Да не вырывайся, дурёха, — смеялись остальные участники приставания. — Знаешь, как всё понравится? Дымьян, сыграй с Йелькой всадьбу...

          Мишка поспешно отклеил седые брови и бороду, снял парик, балахон и сандалии, оставшись в одних лишь плавках, и протиснулся сквозь кусты к подросткам:

          — Ребята, пожалуйста, отстаньте от девушки. Не нужно вести себя так...

          — "Так" — это как? — ощерился Дымьян, не выпуская жертвы.

          Сообщники поддержали вопрос вожака одобрительным ржанием. В этом ржании чувствовалась уверенность в своих силах: молодые полонезийцы превосходили Мишку не только числом, но и личными габаритами.

          — "Так" — значит "недружелюбно", ребята. — Мишка говорил просительным тоном, стараясь не породить у парней раздражения. — Вот что я имею в виду.

          — А я что имею, то и введу, — загоготал Дымьян, знавший, судя по всему, немало грязных шуток.

          Стало понятно, что мягкий тон принят, увы, за слабость.

          — Объясни: кому и что ты введёшь? — Мишка машинально проверил языком зубы во рту: пока там всё было на месте.

          — Подержи-ка её, Долгоструй, — произнёс Дымьян, передавая жертву дружку и подходя к Мишке. — Да ты, кажись, кое-что выпрашиваешь, рахитоноситель?

          — Конечно, выпрашиваю, — поддержал Мишка догадку Дымьяна. — Пожалуйста, отпустите девушку. Разве не понятно?

          — Ты что, гадёнок, давно без памяти не валялся? — процедил Дымьян и нанёс в сторону Мишкиной челюсти неумелый, затянутый удар.

          У Мишки сразу отлегло от сердца: если остальные бьют так же, как вожак, то все опасности сводятся почти к нулю.

          "Впрочем, не надо расслабляться", — приказал себе Мишка, привычно уклоняясь от удара.

          — Ах ты, юлист хренов, — выругался Дымьян и прыгнул на то место, где мгновение назад был Мишка. — Блатва, проучим этого дерзавца...

          Словечко "хренов" что-то смутно напомнило Мишке. Однако он не стал отвлекаться на вспоминание, но просто дождался, когда каждый из нападавших попытается ударить его, и уже перестал уворачиваться. А вместо этого начал встречать юных дикарей захватами и обрушивать на землю быстрыми бросками.

          Однако нападавших сие только раззадорило, и они, нестройно ругаясь, продолжили азартно кидаться на Мишку. Пришлось применить к ним чуть более действенное средство: быковой толчок. Через полминуты юные дикари уже валялись на земле, не понимая, что с ними произошло.

          Девушка, до этих пор испуганно рыдавшая, повернулась, чтобы посмотреть, как обстоят дела у обидчиков.

          Увидев её зарёванное лицо, Мишка сразу узнал свою прекрасную незнакомку и чуть не потерял сознание от удара крови в голову. Тело дикарки было теперь, к счастью, не голым, но его закрывала какразная одежда, всё равно подчёркивающая девичьи формы.

          "Ясное дело, тут каждый втрескается по уши, — подумал Мишка про кряхтевшего на земле Дымьяна. — Но если ты человек, то нужно держать себя в руках".

          — Что это с ними такое? — недоверчиво спросила девушка у Мишки, показывая на медленно встающих с земли мучителей.

          — Чего подглядываешь, свидетельница? — рявкнул Мишка. — Быстро кыш отсюда...

          Убедившись, что дикарка убежала, Мишка помог подросткам подняться.

          — Ну как, все целы? — спросил он. — Тогда, ребятки, давайте знакомиться. Я — Скотобой, здешний дух добра, законодатель морд и покривитель челюстей. А как называется ваша глупировка? Отряд "Юные дебилераты"?

          — Чё выпендриваешься, ухудшенник? — сплюнул сквозь зубы Дымьян. — Думаешь, мы тебя не достанем?

          — Хорошие вопросы, — похвалил Мишка. — Но они должны быть у вас намного глупше. Например: на чём вы сегодня вернётесь домой — на ногах или на костылях? Давайте покажу на ком-нибудь для примера, насколько ломки ваши ноги...

          Юные дебилераты сразу испугались:

          — Подожди, не надо...

          — Ребята, — проникновенно сказал Мишка, — пожалуйста, запомните: это очень плохо — получать радость за счёт горя и унижения других. Вы, скорее всего, не верите, что я вас спас. Но если бы не я, то вы сейчас сваляли бы большого дурака. И потом долго за это расплачивались бы.

          — Нет, верим: ты нас спас... — с готовностью закивали все глупировщики, кроме Дымьяна.

          — Ребята, это чрезвычайно опасно для здоровья: нарушать законы. Вы явно не имеете представления об их жестокости. Вас, увы, малость недовоспитали. То бишь недозапугали. Но зато теперь могут начать перевоспитывать. То есть воспитывать избыточно, с запасом. Что сопряжено с неприятными ощущениями.

          — Всё-всё, больше не будем нарушать законы... — сообщили юные дикари, но их вожак злобно молчал.

          — Ребята, пожалуйста, уважайте, то есть опасайтесь тех, кто слабее вас. Ведь мы, добрые духи, всё видим. И обязательно воздадим по заслугам. Всё поняли?

          Четыре глупировщика колебались, что сказать, и только Дымьян враждебно фыркнул:

          — Да ни хрена мы у тебя не поняли, козёл опущения...

          — Ах, бедняга, ты не понял? — Мишка изобразил расстроенное удивление. — Извини тогда, но я просто вынужден сие сделать... — Мишка поймал Дымьяна за руку и, удобно упав на землю, выполнил болячку на локоть. Особой опасности в таком продолжении конфликта не было, поскольку Мишка хорошо владел боевым стилем под названием "безударство".

          — Скорее бейте этого гноблина... — закричал дружкам Дымьян, извиваясь от боли.

          Дружки навалились на Мишку и, жлобно ругаясь, стали его бить.

          Мишка закрылся и минуты полторы без паники полежал под ударами: в секции Мао Дзюдона много и успешно тренировали способность выдерживать даже очень сильное избивательство.

          — Ну что, чучело-богатырь, хватит тебе? — победно спросил лежащего Мишку запыхавшийся Дымьян.

          — Нет, мне мало и вдесятеро больше, — сообщил Мишка, хеллоу-киком снизу ломая коленку ближайшему из юных туземцев. — Ребята, вы, к сожалению, не выдержали проверки. И остались лживы. Значит, нужен ещё один урок доброты. Подкреплённый прессональными санкциями.

          Мишка произносил это, вставая и без труда уворачиваясь от новых озлобленных, но всё более слабых и промашистых ударов. А затем врезал двоим глупировщикам по печени.

          Третий не получивший серьёзных повреждений глупировщик испуганно побежал прочь, но Мишка легко догнал его и ломообразным движением ударил по длинной мышце спины. Парень упал на землю, выгнувшись от боли и багровея из-за невозможности сделать вдох.

          Мишка подтащил горе-беглеца к общей кучке корчащихся, уселся на землю и стал ждать, когда юные дебилераты опять придут в себя.

          — Ребята, запомните: добрые люди заставляют друг друга просьбами. Потому что просьба — наиболее безобидное, не унижающее воздействие. Вас же пока приходится унижать. Чему я и сам не рад. Ладно, встаньте, пожалуйста, рядком. Чтобы удобнее было вас учить. А ты, поломанный, почему не слушаешься?

          — Иди в ...опу, Скотобоинг, не видишь, что ли: не могу стоять... — провыл парень со сломанной в колене ногой.

          — Ребята, пожалуйста, воздайте неслуху, — попросил Мишка глупировщиков. — Отлупите его как следует.

          Юные дикари не двинулись с места и, набычившись, только смотрели на Мишку.

          Мишка поднялся с земли и подошёл к Дымьяну.

          — Глядите, молчишки, что бывает, когда не выполняют просьбу... — Мишка поднял руку.

          — Стой, стой, чуханозавр, — завопил Дымьян, — не бей... Ладно уж, сейчас тресну его...

          Но Мишка без замаха ударил Дымьяна по печени:

          — Во-первых, грязноречивый, всем малознакомым существам нужно говорить не "стой", а "стойте". Во-вторых, добрых духов не следует оскорблять. А в-третьих, к добрым духам нужно обращаться "Ваше Отсюдствие". Всё понятно?

          Мишка перевёл взгляд на троих ещё стоящих на ногах ребят. Они тупо смотрели в землю и молчали. Тогда Мишка подошёл к ближайшему и нанёс мирно-паралитический удар. Парень скорчился и упал.

          — Не бейте, не бейте, Ваше Отсюдствие, — испуганно закричали двое оставшихся на ногах.

          Мишка тем не менее бестрепетно врезал каждому из них в солнечное сплетение и, прохаживаясь между стонущими противниками, объяснил:

          — Ребята, разве я мог оставить вас без воздаяния? Ведь вы так и не выполнили мою просьбу.

          — Какую ещё просьбу, днищета? Ты уже осточертел со своими поучениями... — непримиримо прохрипел с земли Дымьян.

          Мишка, которого начала утомлять блатовня главного дебилерата, опрокинул его и безжалостно наступил на сломанный локоть:

          — Ребята, пожалуйста, не заставляйте меня освобождать ваши челюсти от зубов. Кто тут ещё не помнит моей просьбы?

          — Ваше Отсюдствие, вы просили избить Ладныша, правильно? — провыл самый длинный парень.

          — Наверное, — согласился Мишка. — Ну и чего мешкаете, неуместное население? Лупите вашего Гландыша.

          Трое уцелевших парней, испуганно оглядываясь на Мишку, поднялись с земли и стали делать вид, что бьют товарища ногами.

          — Ребята, будьте добры, бейте сильнее, — попросил Мишка. — Колотите от души. Притворство принесёт вам только боль.

          Парни начали пинать товарища сильнее. Мишка ходил вокруг и подбадривал юных дикарей подзатыльниками.

          — Ну всё, этому пока хватит, — наконец остановил он избивателей. — Теперь, пожалуйста, отлупите вон того, со сломанной рукой. А ты, паскудоумный, благодари доброго духа за то, что тебя удержали от преступления.

          — Спасибо, Ваше Отсюдствие... Спасибо, Ваше Отсюдствие... — зашептал разбитыми губами Дымьян — поломанный уже и духовно.

          — Так, ребята: опять становитесь рядком, — попросил Мишка троих избивателей.

          Глупировщики испуганно выстроились в ряд.

          — Вы разве не заметили, что бьёте беззащитных? — с осуждением спросил Мишка. — Забыли, чему я вас учил? Слышь, длинный: ну-ка врежь по печени остальным.

          Самый высокий парень сбил товарищей с ног ударами по печени.

          — Молодец, — похвалил Мишка парня. — Считай, что поступил в баклановриат. А теперь, пожалуйста, подожди своей очереди.

          Отключавшиеся и приходившие в себя глупировщики ещё долго лупили друг друга по просьбам Мишки. Наконец это ему наскучило.

          — Ребята, ради всего святого, запомните: любая просьба — это грозный предвестник.

          — Предвестник чего, Ваше Отсюдствие? — испуганно спросил Дымьян.

          Мишка подошёл к главному дебилерату и объясняюще пробил ему в челюсть.

          — Предвестник больших неприятностей, ребята. — Мишка грустно оглядел воспитуемых. — Пусть вас никогда не обманывают добрый тон и беззащитность. Всё запомнили? Ну-ка, скажите: что такое просительный тон и беззащитность?

          — Это грозные предвестники, Ваше Отсюдствие... — нестройно ответствовали молодые дикари.

          — Хорошо, ребята, — кивнул Мишка. — Тогда вот ещё одна просьба: как только дотащите беднягу со сломанной ногой до околицы, бросайте его и опять начинайте по очереди бить друг дружку. Я, разумеется, за всем прослежу. И если станете увиливать, то появлюсь снова. До свидания, ребята.

          — До свидания, Ваше Отсюдствие, — с тревогой попрощались глупировщики.

          — А знаете, когда будет свидание? — смеясь, задал вопрос Мишка. — В любой момент, ребята...

          Придя домой, Мишка первым делом нашёл родителей, отдыхающих после дневных трудов в саду под поваренными деревьями.

          — Благодарение богам, ты цел, сынок, — радостно заплакала мать.

          — Сама ведь родила такого орла... — обнял её отец, у которого тоже повлажнели глаза.

          Порадовав родителей и поухаживав за домашними любимцами и прочей зверьново́й культурой, Мишка стал готовиться к поездке за Йелей. Использовав последнюю метку для связи, он вызвал перелётного дракона и договорился встретиться опять на берегу Балдейского моря.

          На сей раз с собой имело смысл брать только фонарь да сближатель — тем паче что обратно наверняка пришлось бы везти Йелины вещи. Впрочем, подумав, Мишка опять взял балахон с париком и бородой.

          Когда наступила ночь и родители уснули, Мишка оставил им успокаивающую записку и выскользнул из избы.

          Запретную Сторону леса он пересёк, определяясь по луне. И уже через пару часов пришёл на племенное капище. Шестисотый Медресес высветился из темноты по первому же зову.

          Ещё при вылете из Ню-Йорска обратно в Вышнюю Нгтонь выяснилось, что хорошо знакомого дракона уже совсем не обязательно переименовывать, освобождать от венца безбрачия и заряжать духом путешествий. Поэтому Мишка сразу забрался в зоб рептилоида, улёгся там и, накрывшись балахоном, заснул.

          Мишка засевал всё новые и новые делянки хорошо намоленными зерновыми, ухаживал за устававшим на пахоте Вредноутом, а в свободное время тайно встречался с поклонницами нарождающейся суеверы и наблюдал за обычаями туземцев.

          Самым трогательным у Голосексуалистов было кладбище для любимых вещей, а наиболее дикарским Мишке показалось то, о чём он слышал ещё от Менделенина: коллекционирование пустоты́.

          Выглядело это как массовое помешательство — дикари хвалились друг перед другом пустотами, к которым прилагались удостоверяющие справки. В этих справках, изготовленных так называемыми "кустоведами", утверждалось, что пусто́ты являются произведениями искусства за авторством замечательных художников. Особенно высоко ценились творения неких Мембрандта, Порт Моне и Эндрю Долларова.

          Мишка попытался объяснить дикарям, что, мол, на самом деле искусство — это всего лишь высокое мастерство людей. И потому предметы искусства суть неповторимые плоды такого мастерства. Обожаемые же дикарями пусто́ты может изготовить каждый. А кроме того, одна пустота полностью повторяет другую. Поэтому все авторы пустот — либо лживописцы, либо вшивописцы. Распоясавшиеся от безнаказанности и плюющие в лицо порабощённым поклонникам.

          В ответ главный незнайнер по имени Осломысл, создатель фундаментального труда "Отстрахтная живопись", прочитал Мишке краткую лекцию.

          — Поймите: у нас очень древние, многовековые традиции, идущие ещё от великого Бармалевича. Этот титан первым в мировой истории ничего не нарисовал и тем самым совершил криволюцию в искусстве. До Бармалевича на такой подвиг не решался никто. Даже самые талантливые художники додумывались лишь до того, чтобы собирать по помойкам мусор и переименовывать его в предметы искусства. А также запаивать дерьмо в консервные банки или выливать на холсты. Но созидание художественной пустоты́ — это акт шедеврики, то есть прогрессирующего совершенства. Ибо если старые мастера всё ещё махали в воздухе кистями с краской, то пришедшие им на смену продвижники, то есть наиболее продвинутые художники, сперва рисовали в воздухе кистями без краски, а в итоге дошли до того, чтобы вообще ничем не рисовать. И только сидеть дома и сообщать пустоведам, в каком месте нужно искать очередной созданный на расстоянии шедевр...

          Мишка, опасаясь испортить отношения, не стал вступать в безвкуссию, но подумал, что горе-художники на самом деле не продвинутые, а просто двинутые — равно как и их несчастные поклонники.

          Ради забавы Мишка решил даже принять участие в массовом помешательстве. Он совершил покупацию, то есть выменял на связку бус пару пустот со справкой, подтверждающей их ценность. Первый предмет художественного порчества назывался "Швейцарь", второй — "Лох-даун".

          Мишка попросил, чтобы эти шизевры деградивного безвкусства принесли и поставили в правый от входа угол гостевого недоскрёба. А потом объявил, что хочет подарить психоз-продукцию "Артике" — музею дикарей.

          Когда за плодами тошнотворчества явились картинаторши "Артики" Синди-Катя и Мэри-Диана, Мишка, внутренне смеясь, показал им уже на другой, на левый угол. Въедливо изучив подтверждающую справку, дикарки дружно восхитились несуществующей красотой левого угла, в особенности отмеченными в справке перламутно-брозовыми тонами картин, и сказали Мишке, что его подарки станут украшением музея. После чего забрали ничто и пошли на улицу.

          Мишка остановил дикарок и сообщил, что разыграл их: снабжённые справкой пусто́ты находятся совсем в другом, в правом углу.

          — Уважаемые картинаторши, — сказал он, — у вас тут творится сплошной самообман. Потому что ваше восприятие целиком зависит от сопроводительных бумажек. Однако сие ведь неправильно: предмет искусства должен впечатлять сам по себе, без канцелярских подпорок. То есть должен иметь собственную, а не предписанную дурацкой бумагией ценность.

          — Извините, но вас просто невозможно понять... — иронически фыркнула Мэри-Диана — судя по всему, мгновенно забывшая о своём фальшивом восхищении неправильной пустотой.

          — Хорошо, объясню на примере, — кивнул Мишка. — Если мужчина видит очень красивую девушку, то искренне влюбляется в неё. То есть начинает чрезвычайно высоко ценить из-за присущей ей красоты. А вовсе не из-за сопроводительных бумажек с уверениями насчёт этой красоты. Если же перед мужчиной окажется страхолюдина, снабжённая справками о её якобы красоте, то в страхолюдину он ведь всё равно не влюбится, правильно?

          — Вы болтаете о не относящихся к делу вещах, — с жалостью сообщила Мишке Синди-Катя. — Потому что, к сожалению, явно ничего не знаете о языке искусства.

          — Этот язык нельзя описать прямыми словами, — поучающе подняла палец Мэри-Динама. — Хотя ему, разумеется, посвящено множество трудов выдающихся кустоведов. Да, этот язык, как можно видеть, доступен далеко не всем. А только избранным.

          — То есть ваши кустоведы пишут о том, что нельзя описать? — спросил Мишка. — Вы уверены, что это оправданное занятие?

          Вместо ответа дикарки забрали художественное ничто из правильного угла и гордо покинули Мишкино жилище.

          Шестисотый Медресес приземлился на прежнем месте и пообещал Мишке, что будет ждать двое суток.

          Выбравшись из дракона, Мишка в первую очередь пошёл смотреть состояние зерновых на полях, которые теперь обрабатывали Голосексуалисты. Лапшеница, посеянная на трёх десятинах, достигла восковой спелости, а кукурожь и гречмень, занимающие ещё примерно четыре десятины, вышли в трубку и начали куститься.

          Проверив посевы, удовлетворённый Мишка вернулся к месту приземления дракона, нашёл последний из старых мешков, по-прежнему надёжно припрятанный, и осмотрел его. Мешок был не совсем пустым, в нём ещё оставались так и не использованные в прошлый раз пакетики с семенами садово-огородных растений.

          Мишка опять надел балахон, парик и бороду, повесил мешок за спину и спустился в утреннее селение, чтобы разведать обстановку.

          Оказалось, что петербулки на берегу озера сегодня пекут Пышнотелла, Кнутелла и Плутелла. То, что последняя когда-то наябедничала на Мишку, никак не отразилось на отношении к ней подруг.

          Апостольши же новой суеверы — Утильда, Мутильда и Молотильда Первозванная — работали на мельничном дворе, одновременно приучая там к делу Одетту, Раздетту и Голомбину — юных подружек Йели. Мастерицы следили за тем, как ученицы насыпают зерно в жернова, как собирают и просеивают получившуюся крупу, как управляют быконём, который ходил по кругу, двигая большой гранитный жёрнов новой мельницы — и, конечно, какие боговорки при этом произносят.

          Мишка перестал смотреть поверх забора на работы и зашёл во двор через открытые ворота. И едва миновал их, как с правого бока услышал радостный визг.

          Мишка повернулся на неожиданный звук и увидел Йелю. Она стояла за створкой ворот с тряпкой в руке и, глядя на Мишку, восторженно вопила:

          — Это правда вы, о архиблагой Сукинберг?

          Краем глаза Мишка заметил, что остальные женщины смотрят на голосящую Йелю с недоумением. Но через пару секунд к Йелиным восторгам присоединилась впечатлительная Молотильда. А затем и Мутильда с Утильдой. И вскоре радостно визжал уже весь двор.

          — О архиблагой Сукинберг, вы теперь у нас останетесь? — с надеждой спросила Молотильда, когда общее ликование поутихло.

          — Нет, о рабы убожьи, — с грустью поклонился Мишка дикаркам. — Увы, я вернулся ненадолго.

          — Какая жалость... — На глазах Молотильды выступили слёзы.

          — Не печальтесь, девушки, я принёс благую весть, — возгласил Мишка. — Следитель заметил ваши старания и чувствует, что Великое Головоприрастание скоро осуществится. К сожалению, демоны безделья всё-таки очень сильны. И для окончательного их посрамления нужно свершить ещё один трудовой подвиг: начать сеять и собирать ГМОпатические культуры. Смотрите: это семена глубники, голубники и крупники. А это — самородины и благородины...

          После чего архиблагой Сукинберг объяснил поклонницам Следителя, каким образом всё нужно сажать, собирать и готовить в пищу, а также сообщил соответствующие делу боговорки.

          Хотя учить булкмейкерш земледелию теперь было запрещено, они нисколько не потеряли веры в Следителя и продолжили тайно собираться два раза в неделю, чтобы послушать новые Мишкины рассказки о подвигах истинного убога. И в особо торжественных случаях даже стали почтительно обращаться к Мишке "Ваше Просвещенство".

          Булкмейкерши недавно начали передавать производственный опыт трём ученицам: Одетте, Раздетте и Голомбине — сверстницам и подружкам Йели. Узнав о новом увлечении наставниц, юные ученицы присоединились к кружку поклонниц Следителя. И вскоре привели на тайное собрание Йелю.

          Едва Мишка увидел её среди обращаемых, у него пересохло в горле. А уж когда Йеля, по своему обыкновению, захлопала глазищами, от избытка чувств чуть не потерял сознание.

          Мишку вообще удивляло: почему окружающие при виде Йели не ощущают того же, что и он? Как могут спокойно смотреть на её неистовую красоту, как выдерживают её атаки?

          Тем не менее у него хватило сил не выдать себя и опять наврать с три короба так, чтобы следительницы не почувствовали разочарования.

          На следующее утро Мишка, как всегда, тайком пошёл на сельхозработы. Но, отдалившись от околицы на пару сотен шагов, вдруг услышал за спиной звуки бега.

          Мишка успел подумать, что его, наверное, догоняет кто-нибудь из недобитых глупировщиков. Но так как прятаться в кусты было уже поздно, величественно повернулся к преследователю. И увидел, что это Йеля.

          Опасаясь — вдруг за нею кто-то гонится? — Мишка двинулся навстречу девушке.

          — О архиблагой Сукинберг, — проговорила запыхавшаяся Йеля, отвешивая короткий поклон, — моя просьба, наверное, покажется очень странной. Но, пожалуйста, произнесите такие слова: "Свидетельница, быстро кыш отсюда"...

          У Мишки от волнения всё похолодело.

          — Быстро кыш отсюда... — еле выговорил он. — Ну и как? Похоже?

          — Один в один, — нахмурилась Йеля. — Слушай, не знаю, как тебя зовут на самом деле, но ты же не можешь скрыть акцент...

          — Согласен. Не могу. И что будет дальше? — спросил Мишка с замиранием.

          — А зачем всех обманываешь, зачем представляешься старцем, когда на самом деле — парень?

          — Йеля, не станешь меня выдавать?

          — Надо бы, конечно, но я тебе обязана...

          — Нет-нет, Йеля, мне это ничего не стоило: я тогда даже немного потренировался. Мне сейчас очень нужно тренироваться — через полгода, возможно, придётся драться с чемпионом. Которого никто не в силах победить.

          — И даже ты не сможешь? — удивилась Йеля.

          — Если потренируюсь лет пятьдесят, то, глядишь, и смогу... Но начинать нужно уже сейчас. Йель, а почему ты в тот раз оказалась так далеко от единца? Вы же от него никогда не отходите, верно?

          — Конечно, не отходим: ведь могут унести неприручённые драконы, — подтвердила Йеля. — Но я пошла искать Слаломею, младшую сестрёнку. Она ещё несмышлёная и постоянно убегает со двора. Мне показалось тогда, что она мелькает в кустах за околицей. А Дымьян с дружками меня, видимо, выследили. Ладно, давай рассказывай: зачем всех дурачишь?

          — Да я никого особо не дурачу, Йель. Мне просто поручено приучить ваше племя к земледелию, к выращиванию зерна. А учение, изречённое старцем, убедительнее, чем слова юноши.

          — Понятно... И как же тебя зовут, юноша? Только не ври, пожалуйста...

          — Конечно, Йеля... Я Мишка.

          — Мишка? Да таких имён не бывает... — Йеля впервые улыбнулась.

          — Рад, что удалось тебя повеселить... Йеля, а как ты догадалась, что это именно я тогда подрался?

          — Так мастерицы всем уши прожужжали рассказами о твоей великой могии: и как ты победил ужасную гробушу, и как легко швырнул на землю вождя. А он ведь сильнее всех в нашем племени.

          — И ты, значит, решила проверить моё произношение?

          — Конечно. И ты сразу попался.

          — Да, попался... Ну что, Йеля, пойдёшь смотреть, чем я тут у вас занимаюсь — вон там, в полях?

          — А куда мне теперь деваться, Мишка? Ой, нет, постой-ка: разве можно выходить из-под драконьей защиты?

          — Не бойся, Йеля, пойдём. Я сейчас всё объясню.

          Когда солнце поднялось почти в зенит и Голосексуалисты наконец проснулись, Мишку нашёл посланник от Всёониста и призвал на совет старейшин.

          Вера, что они цари природы, у самоуверенных дикарей нисколько не ослабла, но к пророку благого труда их бестолком стал относиться теперь с почтением.

          Закатив цветистую приветственную речь и воздав хвалу мудрости царейшин, Мишка сообщил бестолкому самые свежие сведения о состоянии Следителя и напутствовал племя на новые трудовые свершения.

          В ответ Всёонист вручил Мишке орден Местного Самоуправления, выразил гостю вечную признательность и пообещал, что каждое из его начинаний будет неуклонно продолжено. После чего пригласил Мишку на празднества в честь его возвращения.

          Мишка скромно изъявил желание ни в каких празднествах не участвовать, а просто позволить ему, Мишке, пообщаться с жителями единца. Услышав такой отказ, бестолком племени выдохнул с явным облегчением и торжественно простился с важной персоной.

          Ещё во дворе зернохранилища Мишка потихоньку договорился с Йелей встретиться днём на памятном месте. И теперь поспешил к нему по тропинке, ведущей через заросли.

          Сегодня кто-то, видимо, трудился на полях: потому что один из охранных драконов парил над посевами.

          Как оказалось, Йеля незаметно для соплеменников вынесла из селения уже целый мешок своих вещей.

          — Я сказала матери, что пойду помогать работникам на полях, — улыбнулась Йеля. — Увы, сегодня приходится всех обманывать...

          Мишка подхватил мешок с вещами и повёл Йелю к спрятавшемуся Медресесу — дабы она знала, куда приносить то, что хочет взять с собой.

          — Мишка, а можно я захвачу ещё пару творений продвижников? — спросила Йеля, показывая на пустоту. — Смотри: это картина "Учёрный маг и его ворожённые силы". Её авторы — кретино-активные хот-дожники Пабло Пегассо из Одноглазго, штат Мясисиси, и Амедео Могильяни из Вандалласа, штат Массачудищ. А вот эта замечательная пустота — батальное полотно "Ракето-насилие". Его для издеваля "Клоунальщики" в Криво-де-Жанейро написали лучшие представители маломентального искусства Птициан Вечеллио из Форт-Лодырьдейла, штат Вахлакома, и Леонардо Раввинчи из Неумехико, штат Лузериана.

          — Нет-нет, Йеля, такие вещи брать в полёт слишком рискованно. Потому что для транспортного дракона самый страшный грех — стать пустоносцем, — с сокрушённым видом соврал Мишка, подумав, что сегодня и впрямь приходится всех обманывать. — Так что лучше отнеси кретино-активные картины обратно.

          Проходили недели. Мишка время от времени встречался с Йелей и показывал, как косит и сушит траву, как ухаживает за быконём, как запрягает его в плуг, как пашет и сеет и какие боговорки при этом применяет.

          Йеля постепенно проникалась важностью Мишкиных действий, но когда узнала, что он своровал уже восемь мешков зерна из запасов племени, то долго сердилась и плакала: бедная дикарка ещё не верила, что зерно вернётся сторицей.

          Идя на встречи с Мишкой, Йеля сообщала домашним, что договорилась с подружками печь хлеб; подружкам же потом врала, что её не отпустили домашние.

          А однажды ночью Йеля помогла Мишке вызволить из могилы электроудочку.

          Когда после победы над гробушей он обнаружил, что аккумулятор полностью растратил заговорённость, то начал рачительно разбирать удочку на комплектующие. Однако Утильда, Мутильда и Молотильда сочли Мишкины действия надругательством над доблестно погибшим устройством. И, отобрав удочку, с почестями похоронили её на кладбище для любимых вещей. А также поклялись ежегодно праздновать день её рождения.

          Разумеется, Мишка совершенно не хотел, чтобы хорошо намоленные электрокомплектующие сгнили в земле. И потому подговорил Йелю встретиться ночью и затем постоять настороже, пока он, взломумышленник, извлекает удочку из могилы и заметает следы воровских действий.

          Йеля во всём его слушалась, и Мишка не мог понять: то ли она уже готова идти за ним в огонь и воду, то ли просто восприняла объяснения, что, мол, вызволенные из земли электрокомплектующие станут теперь не пропадуктами, а подарят жизнь ещё каким-нибудь полезным устройствам.

          Выполняя обещание, данное при первой встрече с вождём, — рассказать жителям Вселенной о якобы величайших в мире танцорах — Мишка был вынужден смотреть все пляски дикарей и собирать танцевалограммы: рисунки поочерёдных поз исполнителей. Эти рисунки Мишка затем помещал в придуманные им и очень понравившиеся дикарям стенгазеты "Танцевальская правда" и "Ню-Йорск танец".

          Как-то вечером Мишка и Йеля сидели в поле после сельхозработ. Мишка, с трудом подавляя скуку, перерисовывал самую свежую, полученную утром от вождя танцевалограмму. Йеля же, сплетая венок из кольчатых кокакольчиков, объясняла, что означает каждая поза. И как Мишка ни старался, заметила его небрежение. А потому с беспокойством спросила:

          — Слушай, наши танцы тебе всё-таки нравятся или нет?

          — Если честно, то они у вас просто ужасные, дикарские. — Мишка наконец решился сказать правду хоть одному человеку. — Но ты, Йеля, исполняешь их так, что глаз не оторвать.

          — Глаз не оторвать? Шутишь, Мишка?

          — Нет, не шучу. Тебе, Йеля, всё к лицу. Даже ваши танцы.

          — Мишка, а ты со мной столько времени проводишь только потому, что я знаю твою тайну? Или ещё по какой-нибудь причине?

          — Йеля, ну зачем спрашиваешь? Посмотрись в зеркало.

          — Да я уже миллион раз смотрелась...

          — Ну и что там видела?

          — Себя.

          — И какая же ты, как думаешь?

          — Ты о том, красивая я или нет?

          — Угу.

          — Лучше сам скажи.

          — Да разве же это красиво: тонюсенькая талия, попа как конфетка, огромные глаза, точёный нос, идеальная кожа? Ты очень страшная, Йеля.

          — Вот дурак... Может, наконец возьмёшь меня за руку?

          — Может, я лучше возьму тебя в жёны? Если, конечно, ты не против. И если подождёшь, пока меня посвятят в мужчины...

          Раздетта, жизнерадостная топлессная дикарка, была на год старше Йели. Йеля считала Раздетту лучшей подругой и потому однажды, взяв обещание молчать, рассказала ей правду про Мишку. Который хочет на ней, на Йеле, жениться, но пока, увы, должен вернуться в своё далёкое племя, дабы пройти посвящение в мужчины.

          Йеля знала, что существуют творения тайных сил — устройства под названием "сближатели", которые могут связывать людей, находящихся на любых расстояниях друг от друга. И уговорила Раздетту посетить покровителя племени, чтобы выпросить пару сближателей в качестве порадка.

          Йеля и сама сходила бы за сближателями, но была ещё недостаточно взрослой. А потому от неё пока скрывали искусство вызывать покровителя.

          Голосексуалистам покровительствовало существо по имени Ъйьъ. Оно таилось в Провальдере — подземном глубиринте на полуострове Щукотка — и было предназначено в первую очередь для наделения просящих привычными благами. А кроме того, для преподнесения людям порадков. То есть заветно желаемых вещей, что выходят свойствами далеко за границы привычного.

          Порадки член племени Голосексуалистов мог получить без возврата лишь дважды за столетие жизни. Или раз в десять лет в случае возврата. Поэтому Раздетта пошла на большую жертву, растрачивая ради счастья подруги заветное желание по меньшей мере на десять лет вперёд.

          Разумеется, Мишка признался Йеле и Раздетте, что Ъйьъ вовсе не главарь демонов безделья, а, видимо, обычное волшебное существо. И что он, Мишка, соврал про Ъйьъ из лучших побуждений: надеясь быстрее приучить Голосексуалистов к земледелию.

          Раздетта и Йеля с Мишкой, прилетевшим опять в образе архиблагого Сукинберга, не привлекая лишнего внимания, проскользнули на берег Шампаньзее, оттуда пробрались на Чухотку и приблизились к скале, у подножия которой виднелся вход в подземный глубиринт. Это и был Провальдер — заповедное место Голосексуалистов.

          Раздетта надела праздничную набедренную поя́ску, велела Йеле и Мишке держаться в сторонке, а сама встала перед отверстием глубиринта, простёрла к нему руки и затянула священную песнь:

          — Не гляди на меня из тенистого сада и надеждой себя не трево-о-ожь...

          — Ты мне прямо скажи, чё те надо, чё надо, может, дам, может, дам, чё ты хошь... — отозвался на выманивающие слова нечеловеческий горлос, а вслед за горлосом из глубиринта выплыл Ъйьъ.

          Главной частью Ъйьъ был левитирующий мозг, из извилин которого росли длинные редкие волосы, а также большие ушные раковины. Кроме того, примерно на расстоянии шага мозг тянул за собой при помощи телекинеза речевой аппарат — лёгкие и гортань.

          — Хочу вернуть вам порадок, о покровитель, — сообщила Раздетта, протягивая Ъйьъ сближатели.

          — Раздетта, тебе больше не нужны сближатели? — прогорловорил Ъйьъ.

          — О покровитель, они мне и не были нужны, — призналась Раздетта. — Я выпрашивала их для моей юной подружки: чтобы она могла общаться с любимым. Он уезжал тогда в дальние края. Но сегодня любимый вернулся, дабы увезти подружку с собой. Они теперь навсегда окажутся вместе.

          — Навсегда окажутся вместе? — задумчиво повторил Ъйьъ. — Понимаю: им сближатели больше не понадобятся. Но разве у подружки не останется здесь близких, которые будут скучать по ней?

          — Конечно, мы все будем скучать по подружке, о покровитель, — с грустью кивнула Раздетта. — Но ваши замечательные порадки можно получать без возврата настолько редко...

          — Раздетта, великодушие не должно приносить неудобств: ведь мы — обитатели Терры Удобии. А потому я, как добропорядочный удобленник, отменяю зачёт по твоему первому порадку. То есть вы с подружкой можете оставить сближатели себе. И ты прямо сейчас вправе получить ещё какую-нибудь вещь из волшебного мира.

          — Спасибо за доброту, о покровитель, но мне пока ничего не нужно...

          Прошёл ещё месяц. Мишка уже брал Йелю не только за руку, но и на руки. И Йеле, и Мишке это ужасно нравилось. И он обещал носить её на руках если не всегда, то как можно чаще.

          Время от времени Йеля просила Мишку снять парик с бородой и, когда Мишка слушался, принималась рассматривать его лицо.

          А однажды Мишка с Йелей принялись обсуждать, как будут жить вместе.

          Оба понимали, что остаться в племени Голосексуалистов, женившись на Йеле, у Мишки не получится: люди рано или поздно догадаются, что он дурачил их с переодеваниями и с культом выдуманного Следителя. И вряд ли сие одобрят.

          Значит, это Йеле следовало перебраться в Мишкино племя.

          — К сожалению, тут тоже имеется препятствие, — вздохнул Мишка. — Увы, Расселяне вбили себе в голову, что они благоизбранный народ. А потому наверняка воспротивятся моей женитьбе на чужеземке.

          — И как же теперь быть? — погрустнела Йеля.

          — Я надеюсь вот на что. — Мишка потёр лоб. — Моё племя помешано на игре в судьбол. Бойцов, выигравших чемпионат, чуть ли не обожествляют. А главное — исполняют любые их желания. Пусть даже нарушающие запреты. Вот я и попробую стать победителем в судьбойном первенстве. Только нужно не нарваться на Деда Убивня. Это бесспорный чемпион. Справиться с ним просто невозможно. Но дело в том, что наши руководители время от времени не дают Убивню выступать.

          — Не дают выступать? — удивилась Йеля. — Почему?

          — Чтобы порадовались те, кто болеют против Убивня. А то ведь люди начинают роптать из-за его беспрерывных побед. Так вот. Если выпадет чемпионат без участия Убивня, то я очень постараюсь занять первое место. В прошлом году такой чемпионат выиграл Муай Тайсон — а мы с ним уже встречались. Его вполне можно одолеть. Тем паче что в последние месяцы я немало упражнялся. Почти вдвое перевыполнил всё, что написал тренер.

          — Я видела, видела... — закивала Йеля.

          — Ну вот. Если боги даруют мне победу в чемпионате, то на вопрос о желании я отвечу: "Хочу взять в жёны самую красивую девушку на свете". Тебя, Йеля.

          Минул ещё месяц. Чтобы будущая жизнь в новом племени доставляла Йеле меньше трудностей, Мишка учил её расселянскому языку. В целом обучение шло быстро, только полонезийке не давались пока имена предлагательные и углогольные знаменители.

          Дабы побольше упражняться в расселянском, Йеля рассказывала на нём случаи из жизни. Иногда рассказы были грустными:

          — Мишка, ты у меня такой хороший... А от наших парней не услышишь доброго слова. Знаешь, что у них считается комплиментом девушке? "Твоё тело — это призыв к спариванию". Представляешь, как неприятно?

          — Да ладно, Йеля, плюнь на придурков, — сочувственно кивал Мишка. — Они просто рисуются друг перед дружкой. Считают хамство признаком мужественности...

          Вечерело. Мишка в облике архиблагого Сукинберга гулял неподалёку от Йелиного дома, дожидаясь, когда она заберёт остатки своих вещей.

          Но стоило лишь Йеле выйти со двора, как к ней откуда-то подлетел Дымьян и начал злобно что-то требовать.

          Йеля испуганно убежала обратно в дом, Дымьян же стал прохаживаться вдоль Йелиного забора, покрикивая, что, мол, сельской львице и без пяти минут жене можно и не кочевряжиться.

          Шагах в ста, на перекрёстке улиц, стояли дружки Дымьяна и подбадривали его гоготом.

          Мишка величественно приблизился к главному дебилерату и именем всеблагого Следителя потребовал, чтобы Дымьян преисполнился смирения и не приставал к людям.

          — А если не преисполнюсь, то что будет? — нагло осклабился Дымьян.

          — Тогда отрубленноголовый убог найдёт способ переделать тебя в лучшую сторону... — возгласил Мишка с церемонным поклоном.

          — Вот что, старикашка: вали отсюда, пока цел... — прошипел Дымьян, придвигаясь к Мишке и замахиваясь.

          — Постой, глупоглазый блондин, не спеши, — проговорил Мишка, отступая. — Посмотри-ка сюда внимательнее. — Произнося эти слова, Мишка снял бороду и парик. — Узнаёшь ли меня, бедолага? Вижу — узнаёшь. Так вот, повторяю: оставь в покое доброго человека.

          — Какого ещё человека? — злобно скривился предводитель юных дебилератов.

          — Ты что, Дымьян, не видишь в Йеле человека? То есть готов и дальше обижать её? Я понимаю: Йеля тебе нравится. Но женитьба на ней явно не изменит твоей сволочной природы. И ты сделаешь девушку несчастной. А дух добра не может этого допустить. Пожалуйста, забудь о Йеле, Дымьян.

          — Слышь, гнушаемый, я ведь всем расскажу, кто ты на самом деле...

          — В добрый путь, Дымьяша. Не забудь только упомянуть, при каких обстоятельствах мы познакомились. То-то тебя похвалят. А теперь, уголовник начального розыска, получи вот что...

          Мишка врезал Дымьяну ребром ладони по горлу и, пока тот хватал ртом воздух, взял кисть противника на излом. После чего подвёл к глупировщикам.

          — Здравствуйте, ущербники, — с хулигантным видом поприветствовал Мишка юных дебилератов. — Как там ваши переломы — уже прошли? Новых не хотите?

          Юные дебилераты испуганно заёжились и спрятали глаза.

          — Не слышу ответа, тунеящеры. Пожалуйста, поговорите со мной. Так вы хотите получить переломы или нет?

          — Совсем не хотим, Ваше Отсюдствие, — замотали головами глупировщики.

          — Тогда будьте добры, отдубасьте этого мудахиста. — Мишка вручил молодым полонезийцам их главаря. — Сие сразу его улучшит. Только, ради всего святого, бейте сильнее. Хорошо?

          — Хорошо, Ваше Отсюдствие... — испуганно закивали юные дебилераты, нанося Дымьяну первые удары.

          Видя, как быстро уменьшаются остатки зерна в хранилище, булкмейкерши забеспокоились и вызвали драконов для объяснения. Однако те лишь сообщили, что им пока не до зерна. Но никому, дескать, не нужно волноваться. Потому как всё, мол, будет хорошо.

          И вот наступил день, когда рыдающие булкмейкерши оповестили племя: хлеба хватит в лучшем случае до послезавтра, но драконы и не думают доставлять новое зерно.

          А уж когда обнаружилось, что драконы перестали отзываться, бедных дикарей охватил страх: вдруг защитникам что-то не понравилось, и они совсем бросили племя?

          Было созвано народное увече, и на нём самые авторитетные дикари произнесли панические речи, которые окончательно повергли людей в уныние. А один из местных мудрецов призвал собравшихся при первой же возможности отдать драконам на съедение всех имеющихся в наличии младенцев — может, хотя бы это умилостивит крылатых защитников?

          И тогда сло́ва попросил архиблагой Сукинберг:

          — Знайте, о честьславные Голосексуалисты, что приславший меня великий убог, отрубленноголовый Следитель, уже давно проявил неземную прозорливость. Ещё четыре месяца назад он заглянул в будущее, то есть в сегодня, и с грустью увидел вашу нынешнюю беду. А потому заранее нацелил меня на её предотвращение. Помните, я говорил об этом ещё при первой встрече? Правда, полному выходу из затруднений пока мешает предубеждение ваших достопочтенных руководителей...

          — Мешает предубеждение? Какое предубеждение, о архиблагой Сукинберг? — взволнованно завопили сначала тайные поклонницы Следителя, а затем и всё собрание.

          — О, сущая мелочь: мнение, что вам нельзя заниматься праздничным трудом. То есть самим выращивать зерно. Готовы ли вы отказаться от этого запрета на праздничный труд, о мудрые Голосексуалисты?

          — Конечно, готовы, какие вопросы... — зашумело собрание.

          — Спасибо, о несравненные Голосексуалисты. Но только пусть ваши слова поддержит ещё и разумнейший Всёонист. Понимаете, он когда-то взял с меня зарок не призывать вас к занятиям сеяльским хозяйством. А потому только сам и может освободить меня от зарока.

          — Ладно, имплантянин, говори уж, что нужно делать... — под шум одобрительных возгласов нехотя кивнул вождь.

          — Для начала всем нужно пойти во-он туда, на поля, — Мишка показал вдаль и чуть наверх в сторону склона ближайших гор, — чтобы собрать богатый урожай. С собой возьмите ножи и верёвки. Много верёвок.

          — Но разве это не опасно: выходить из-под защиты наших драконов? — раздался неуверенный вопрос из толпы.

          — Смело шествуйте за мной, о трудолюбивые Голосексуалисты, — возгласил Мишка. — Не сомневайтесь ни секунды — отрубленноголовый убог сотворит чудо и один из драконов теперь всегда будет кружить над работающими в поле...

          На самом же деле о новых охранных действиях Мишка с драконами просто заранее договорился.

          Приведя племя на поля, Мишка показал, как нужно среза́ть колосья, связывать их в снопы и потом молотить — когда всё будет просушено. А затем провеивать получившееся зерно. После чего познакомил людей с быконём, на котором часть снопов под распевание гимнов Следителю дикари и перевезли к зернохранилищу.

          В следующие дни обучение Голосексуалистов продолжилось: Мишка часами рассказывал людям о важности семенного запаса, об определении спелости колосьев и початков, об этапах посевной и уборочной, о достоинствах быконя и об уходе за ним. А также научил нескольких мужчин запрягать скотину в соху и пахать.

          Быконь, которого Мишка велел уважительно именовать "тяглостанцией", был уже немолодым, но зато обессмерченным. То есть по достижении старческого возраста начинал омолаживаться — благодаря сделанной ещё в древности прививке от смерти.

          По Мишкиным подсчётам, зерна с трёх десятин, на которых он посеял девять мешков лапшеницы, гречменя и кукуржи, примерно полутысячному племени Голосексуалистов хватило бы на пять месяцев: ведь посеянные зерновые давали урожай сам-120. А за эти пять месяцев созрел бы новый урожай лапшеницы, которая превосходила по жизнеспособности даже сорняки.

          Кроме того, она была многолетним растением и потому не нуждалась в ежегодном посеве. При этом снижению плодородия её по́ля препятствовало то, что на корнях лапшеницы росли перенятые от бобовых клубеньки, волшебным образом улучшающие почву.

          Мишка также известил дикарей, что лапшеницу и кукурожь, разрастающиеся за пределы по́ля, нужно регулярно уничтожать, выдирая из земли. Иначе посевы могут вытеснить местную растительность.

          Но всё это зерновое раздолье, предупредил Мишка Голосеков, напрямую зависит от крепости их веры в убожественного Следителя. И вскоре предметом поклонения племени стало сплетённое из соломы безголовое тело.

          В самом же конце обучения Мишка созвал сельпозиум, где при поддержке вдохновенных сторонниц учредил День растения и поручился новым агронавтам и зерналистам: если они будут тверды в вере и упорны в труде, то у травмированного убога отрастёт новая голова. Что, понятно, приведёт к Вострясению, то есть к окончательной победе благих сил.

          К путешественному дракону Мишка и Йеля шли в вечернем полумраке. Когда показался примеченный пригорок, Мишка, подражая Менделенину, остановился и величественно поднял руку:

          — О рептилоид, яви себя избранным...

          Верхушка пригорка вздыбилась и развернулась в загоревшегося всеми цветами радуги дракона.

          — Ой, какой сверкающий... — восхитилась Йеля. — Можно его погладить?

          — Не знаю, — пожал плечами Мишка. — Попробуй...

          — Ах, до чего милая девушка... — похвалил дракон Йелю. — Не хочешь работать во мне стюардессой?

          С этими словами Шестисотый Медресес положил голову нижней челюстью на землю и пассажироприимно раскрыл пасть. Мишка закинул в неё два мешка с Йелиными вещами и затем перевёл невесту через зубы.

          — Располагайтесь, ребята, — прогудело в драконе, пока Мишка и Йеля несли вещи по его пищеводу, — а я ещё зальюсь отправляющим веществом...

          В зобу дракона, как обычно, поначалу было морозно. Поэтому пассажиры минут десять сидели на мешках, крепко обнявшись, и пережидали качку — рептилоид, видимо, ходил к ручью пить воду. А затем, когда в зобу потеплело, поднялись на ноги и сквозь просветы в чешуе полюбовались на отлетающую вниз местность, которую освещала яркая шкура дракона.

          Но вскоре наружные виды однообразно потемнели, и смотреть стало не на что.

          Дабы не тратить время впустую, Мишка затеял проверять: не забыла ли Йеля расселянский язык? Оказалось, что почти не забыла. Однако, поговорив на расселянском минут десять, Йеля захотела спать.

          Складка лаза в зоб горела сегодня ярче обычного. В её свете Мишка снял с себя балахон и накрыл им Йелины мешки. Получилась короткая постель, на которой Йеля и свернулась калачиком. Мишка же сел рядом и стал любоваться красотой спящей девушки.

          — Ну что, расселянин, ожидал ли нашего появления? — произнёс за Мишкиной спиной знакомый голос.

          Мишка обернулся и увидел сыновей металлолома — но на сей раз они были размером не с человека, а с кошку.

          — Ожидал ли? Конечно, не ожидал, — шёпотом отозвался Мишка.

          — Не бойся говорить громче, расселянин: твою невесту мы не разбудим.

          — Не разбу́дите? А почему не разбу́дите? С ней не случилось плохого? — напротив, испугался Мишка. — Чем вы её околдовали?

          — Да говорят тебе: не бойся. Мы отделили Йелю звуконепроницаемой перегородкой. Ты её просто не видишь. А коли Йеля начнёт просыпаться, мы сразу исчезнем.

          — Ладно, — кивнул Мишка, слегка успокаиваясь. — Ну и зачем понадобилась новая встреча?

          — Мишка, предлагаем тебе покинуть мир живых, — произнёс Ваше Богородие.

          — Ребята, вы что — хотите меня укокошить?

          — Конечно, нет, Мишка, — хмыкнул Наш Творецкий. — Во-первых, мы лишь предлагаем. И, во-вторых, предлагаем вовсе не погибнуть. А просто присоединиться. К нам.

          — Не волнуйся, Мишка: от предложения можно без проблем отказаться, — добавил Господин Божий. — Если откажешься окончательно, то забудешь о наших встречах. И станешь жить вполне счастливо.

          — Мало этого, Мишка, — сообщил Наш Творецкий, — один из нас делает многое, чтобы ты не принял предложение.

          — Я правильно понимаю, ребята: только один из вас хочет, чтобы я жил счастливо?

          — Нет, Мишка, всё не так. Задача Вашего Богородия — просто чтобы ты отказался. А моя цель — наоборот, убедить тебя. Понимаешь, то, что мы предлагаем, приносит больше счастья. И не только личного счастья, но ещё и общей пользы, добра...

          — Ну, ребята, если вы не против, то я отказываюсь.

          — Мишка, подожди говорить "отказываюсь", не разобравшись. Ты ведь любознательный, правильно?

          — Точнее, ты слишком любознателен для идейца... — поддержал Нашего Творецкого Господин Божий.

          — Идейца? — В первый раз это слово Мишка услышал когда-то от вездедентов дракона. — Ребята, а кто такие идейцы?

          — Это чрезмерно идейные существа, — объяснил Ваше Богородие. — То есть существа, упёртые в представлениях, которые не согласуются с действительностью.

          — В общем, идейцы — это вы: Расселяне, Голосексуалисты, Обереганцы, Имперсы, Европейсы, Евроссийцы, Изображанцы, Главнокоманчи, Русскоязычники и прочие племена, — добавил Наш Творецкий.

          — Другими словами, идейцы — это мы, люди? — уточнил Мишка.

          — Нет, Мишка. Вы не люди.

          — Люди — это мы, Мишка, — сообщил Господин Божий. — Если хочешь стать человеком, то придётся присоединиться к нам.

          — Простите, ребята, но если люди вы, а мы не люди, то кто же мы? — с недоверием спросил Мишка.

          — Любимцы. Домашние любимцы.

          — Любимцы? В смысле — домашние любимцы сыновей металлолома?

          — Нет, домашние любимцы людей. Просто людей, — терпеливо произнёс Наш Творецкий. — Мишка, мы никакие не "сыновья металлолома". А, повторяю, как раз настоящие люди. Например, я родился вполне биологическим существом ещё четыреста пятьдесят пять лет назад. И четыреста двадцать восемь лет назад перелил тело в неорганическую форму. Да, я стал неорганавтом, но поверь: из нас с тобой двоих человек — именно я.

          — Почему? — не поверил Мишка.

          — Потому что это неправильно: считать существо человеком по признаку его максимальной биологичности или древности происхождения. При таком подходе наиболее полноценными людьми придётся признать диких обезьян.

          — Мишка, ты вообще знаешь про диких обезьян? — спросил Господин Божий.

          — Да, видел их на картинках, — кивнул Мишка.

          — Обезьяны ведь похожи на вас, верно? И они даже наши общие предки. Однако дикие обезьяны — это всё-таки явно не люди, верно?

          — Ну да, конечно... — согласился Мишка.

          — Но по какой причине никто не считает диких обезьян людьми? По той, что дикие обезьяны, увы, отсталые. В то время как люди — существа ни в коем случае не отсталые. Ибо обладают орудицией, то есть пользуются самыми передовыми орудиями. Которые становятся для людей окружающей средой. И тем самым вынуждают их быть столь же передовыми, направляют их поведение в цивилизованное русло.

          — Когда-то людьми, то есть наиболее развитыми существами, были такие, как ты, Мишка, — проговорил Наш Творецкий. — Но потом живые люди создали намного более продвинутых субъектов. С которыми бо́льшая часть человечества и слилась. А затем ушла далеко вперёд.

          — Постойте, ребята: хотите сказать, для вас мы теперь что-то вроде диких обезьян?

          — Ну почему сразу "диких обезьян"? Вы очень трогательные и требующие постоянной опеки существа. Только немножко несмышлёныши — наподобие детей...

          Зоб вдруг тряхнуло. Мишка обернулся: цела ли Йеля? Толчок сбросил девушку с мешков, и она проснулась.

          — Мишка, что случилось? Ничего страшного?

          — Ничего не случилось, Йеля. Спи, не волнуйся. Я сейчас тоже усну...

          Но сна не было ни в одном глазу.

          — Ну всё, Йеля: мои дела здесь, похоже, подошли к концу.

          — Уже подошли к концу? Мишка, ты что, сейчас улетишь?

          — Ну нет, не прямо сейчас. Сперва нашим руководителям нужно проверить, как я выполнил задание. Проверять прибудет, скорее всего, сам Менделенин, верховный жрец. И потом обратным драконом заберёт меня домой.

          — А этот верховный жрец прибудет скоро?

          — Пока не знаю, Йель. Но если свяжусь с помощниками дракона, они мне, наверное, скажут.

          — Понятно... И когда же станешь с ними связываться?

          — Да хоть прямо сейчас, Йель. Вот смотри: на ладони должна появиться картинка...

          Мишка трижды обвёл указательным пальцем правой руки т-образный значок на левой ладони, и та засветилась. Но никакой отчётливой картинки не возникло. Зато послышался голос сквозь шум. Голос, несомненно, принадлежал облаку паутины — Одетому-во-дракона.

          — Не волнуйся из-за изображения, — проговорил Одетый-во-дракона. — Просто я нахожусь в глазопроводе. Мы его чиним.

          — А поломка крупная? — испугался Мишка.

          — Нет, сейчас всё приведём в порядок, — уверил Одетый-во-дракона. — Говори быстрее: нужно, чтобы дракон прилетел один или чтобы мы захватили ещё и вашего богомистра?

          — Да-да, пригласите богомистра, пожалуйста, — произнёс Мишка. — Хвала Святонаилу, мне есть что показать.

          — Тогда приходи на место прежнего приземления через три... нет, лучше через четыре дня ранним утром.

          Ладонь погасла.

          — Мишка, да у тебя руки, словно сближатели, — восхитилась Йеля. — Светятся и говорят...

          — Хорошо, что напомнила, Йеля. Давай-ка опять поупражняемся во включении сближателей.

          В назначенное утро, которое выдалось ветреным, Мишка караулил дракона в условленном месте. Менделенин появился неожиданно — словно вынырнул из пустоты.

          "На сей раз дракон решил остаться невидимым", — догадался Мишка.

          — Ваше Многочестие, как долетели? — почтительно спросил он богомистра.

          — Это ты, о взыскующий заслуги? — поднял брови Менделенин. — Я уж и забыл твой вид с этой бородой... Ну что, скоро ли туземцы примутся за сельхозработы?

          — Часа через два, Ваше Многочестие. Может, пока осмотрим поля? А я тем временем доложу, каким образом приучил людей к труду...

          Через два часа богомистр, выслушавший Мишкин рассказ о победе над демонами безделья, с удовлетворением наблюдал, как семеро туземцев пропалывают посевы, носят из ручья воду для полива и снимают часть урожая.

          — Ваше Многочестие, окажите услугу, — попросил Мишка, дождавшись в конце концов похвалы проверяющего. — Дабы надёжнее укрепить веру в Следителя, пожалуйста, сыграйте роль его посланца. Я уже сообщил совету старейшин, что сегодня их посетит высший представитель отрубленноголового убога.

          — Ладно, Мишка, — кивнул Менделенин. — Рассказывай: что от меня требуется?

          — Да почти ничего: говорите по-расселянски, что хотите, а я стану делать вид, будто перевожу.

          Дождавшись, когда Йеля уснёт, Мишка обернулся — сыновья металлолома были уже на прежнем месте.

          — Ребята, вы такие могущественные, — устало проговорил Мишка, — и тем не менее столько возитесь со мной, с дочеловеком... Уверены, что не тратите время зря?

          — Мишка, мы действуем в соответствии с законами. Которые сами же и установили, — произнёс Ваше Богородие. — Например, у нас есть такой закон: всякий, кто имеет свободную волю и рациональное мышление, может войти в число людей.

          — Но выбор превращения в человека должен быть сделан добровольно и сознательно, — добавил Наш Творецкий. — А не за счёт обмана. И, уж конечно, не путём принуждения.

          — Мишка, мы можем очень многое. Но стараемся минимально вмешиваться в вашу, в идейскую жизнь, — сообщил Господин Божий. — Потому что зациклены на вашей естественности.

          — Однако, разумеется, не допускаем, чтобы вы наносили себе вред, — уточнил Ваше Богородие.

          — Подожди, братец, — остановил ржавого сына металлолома Наш Творецкий, — ты уже перескакиваешь. Мишка, тебе знакомо восхищение природной диковиной: например, драгоценным камнем или райской птицей?

          — Да, у нашего богомистра есть сундучок с красивыми камнями, — кивнул Мишка. — Он их очень бережёт и называет кольекцией.

          — Но ведь можно изготовить стекляшку более яркую, чем драгоценный камень, верно? А нарисовать можно более разноцветную птицу, чем настоящая, правильно?

          — Да, скорее всего... — согласился Мишка.

          — И тем не менее особо ценны именно природные объекты, так?

          — Да, конечно... — Тяжёлый разговор уже совсем утомил Мишку.

          — А почему они ценны, Мишка?

          — Потому что редки, верно?

          — Верно, Мишка. Так вот, вы, идейцы — для нас как раз редкие природные, почти не тронутые нашей цивилизацией и потому особо ценные объекты.

          — Ничего не понял у вас, ребята, — помотал головой Мишка. — Извините.

          — Мишка, ты читал старинную сказку про крокодила Гену? — спросил Наш Творецкий. — Не читал? Ну ничего страшного. Этот крокодил Гена работал в зоопарке. Работал крокодилом. То есть экспонавтом. Диковиной, выставленной на обозрение для заинтересованных. Вы, идейцы, с вашей упёртостью, с зацикленностью на отсталых и нелепых идеях, тоже работаете у нас. Правда, неведомо для себя.

          — Вы работаете крайне, крайне занимательными экспонавтами: настоящими, подлинными перволюдьми, — подхватил Господин Божий. — Поэтому мы и стремимся сохранить вас, драгоценных, в максимальной неприкосновенности.

          — Однако иной раз бывают такие случаи, — поднял руку Ваше Богородие, указуя на Мишку, — когда один из идейцев начинает деятельно подозревать, что привитая ему с детства картина мира не совсем точна, заметно искажена. Например, этот идеец пробует и убеждается, что цели можно успешно достигать и без принесения жертв, а работы прекрасно выполняются без произнесения благоворок. Или что боги — просто надувные куклы. А иногда идеец даже преодолевает страх перед ключевыми запретами...

          — Поэтому, Мишка, мы просто обязаны узнать: может, ты уже готов стать одним из нас? Может, больше не желаешь работать экспонавтом, разумной окаменелостью?

          — Может, уже хочешь выбраться из заповедника отсталости, из идейской резервации?

          — Повторяем, у тебя есть неотъемлемое право: либо использовать предоставленную возможность, либо, разумеется, отвергнуть её.

          — Но очень надеемся, что без проверки ты от нашего предложения не откажешься. Ну так как, Мишка: хочешь прямо сейчас проникнуть в мир людей — чисто для пробы?

          — Извините, ребята, но совершенно не хочу, — помотал головой Мишка. — Может, отложим этот разговор?

          — Разумеется, Мишка, нет проблем. Мы ведь в Терре Удобии. Здесь почти всё делается так, как удобно её обитателям.

          Сыновья металлолома стали таять и превратились в три светящихся ручейка, которые потекли наверх, к лазу. И быстро втянулись в него.

          Из стенки зоба почти сразу вылетел фонарик, а затем выросло и заполнило собой пространство облако паутины.

          — Приветствуем, ездок, — негромко произнёс фонарик.

          — Мы очень благодарны, — добавило облако паутины. — Тебе, ездок.

          — За что? — удивился Мишка.

          — За то, что вызвал научников верхнего уровня свободы, — объяснил фонарик. — Они любезно обратили внимание на здешние проблемы. И с ходу поймали нашего родителя — Обормотня.

          — И, слава труду, перенацелили мне сознатель, — проскрипела выпуклость, незаметно появившаяся под Мишкиными ногами.

          — Мало этого, послезавтра здесь заменят глазопровод. А ещё починят двигательный узел, — похвалилась паутина.

          — И тогда нас, глядишь, переведут в маршрутные драконы, — добавил фонарик.

          — Очень, очень рад за вас, ребята, — кивнул Мишка.

          — До свидания, ездок, — произнесло облако паутины. — Всегда готовы услужить. Вот тебе обнименты ещё на четыре вызова.

          Паутина придвинулась к Мишке, и у него знакомо зажгло на поверхности левой ладони и в указательном пальце правой руки. А затем на местах жжений опять показались маленькие тёмные крестики.

          Менделенин и Мишка, размахивая бородами, прошли по главной улице Хибаровска и приблизились к центральному недоскрёбу, перед дверями которого кучкой стояли мудрейшины племени.

          — О праведные мужи, я привёл доверенное лицо отрубленноголового убога, — возгласил Мишка. — Знакомьтесь: перед вами свищенник Неплохо-Маклай. Ваше Многочестие, — Мишка перешёл на расселянский, — пожалуйста, свистните погромче...

          Менделенин сунул два пальца в рот и заливисто свистнул.

          — Свищенство замечательно отгоняет демонов безделья, — объяснил Мишка Голосексуалистам.

          — Надо же, а мы и не знали... — радостно удивились старейшины и попробовали повторить противодемонические звуки.

          Менделенин сделал пару таинственных движений, и из его рук начали вылетать разноцветные бабочки. Публика заахала. Когда бабочки кончились, богомистр засучил рукава и, плавно жествуя, стал выбрасывать из пальцев вереницы игральных карт.

          — Друзья, это всё отголоски чудес, которые постоянно творит Следитель, — просветил публику Мишка.

          — Слушай, Мишка, — спросил Менделенин, по ходу дела манипулируя перед зрителями появляющимися и исчезающими стеклянными шариками, — а зачем ты вообще выдумал этого дурацкого Следителя? Зачем отошёл от обговорённого замысла? Почему сразу не рассказал туземцам про Святонаила, истинного бога?

          — Именно потому, Ваше Многочестие, что Святонаил — настоящий бог, — ответил Мишка, отвешивая поклон. — Вы ведь сами предупреждали, что дикари верят только в нелепицы. Кроме того, великому Святонаилу не пристало опускаться до приучения к труду бездельников. Выдуманный же божок требует от туземцев как раз того, что нужно для выполнения моей заслуги.

          — Друзья, — перешёл Мишка с расселянского на полонезийский, обращаясь к дикарям, — преподобный Непруха-Маклай изъявил желание осмотреть ваш храм, посвящённый отрубленноголовому убогу...

          Дикари в восторге, что могут услужить доверенному лицу Следителя, повели богомистра к недавно построенному недоскрёбу: в нём было установлено соломенное чучело иконанизированного убога в окружении неугасимых лампад. За неугасимость отвечала Молотильда Первозванная. Она же руководила многочисленными замысловатыми обрядами, которые на досуге понавыдумывал Мишка.

          — Это ещё что за муть? — увидев безголовое чучело, невольно покрутил пальцем у виска Менделенин.

          — Архиблагой Сукинберг, просветите: что означает мановение гостя? — наперебой зашептали Мишке скорейшины.

          — О проницательнейшие Голосексуалисты, вы узрели жест преклонения. То есть знак восторга перед красотой вашего замечательного изваяния, — возгласил Мишка.

          Дикари с пониманием закивали и, преданно глядя на соломенное чучело, тоже начали крутить пальцами у висков.

          Когда Шестисотый Медресес приземлился в Вышней Нгтони, уже рассветало. Приземление произошло на сей раз в Поперечье — местности на берегу Волгогды, речки, протекавшей неподалёку от Айдавкино. С позавчерашнего дня похолодало так, что установилась лёдная погода: вокруг снижались снежинки.

          Йеля, увидевшая снежинки впервые в жизни, пришла от них в восторг и ловила до тех пор, пока не продрогла. Тогда Мишка достал из мешка с одеждой несколько платков и пару платьев и потеплее закутал в них девушку. А потом взял оба мешка с Йелиной бытофорией на плечи и повёл невесту к народохранилищу.

          На краю Айдавкино стоял и что-то мурлыкал себе под нос Потешах — местный дурачокнутый. Ему единственному в племени разрешалось варить наркофе и гнать спирт. Напившись их, человек с отсталинкой нёс пьяньчушь. И тем самым отвращал других от алколизации.

          — Привет, Потешах, — поздоровался Мишка, выглядывая из-под мешков на плечах. — Близок ли конец обучения?

          Потешах обещал всем, что скоро научится доить берёзы и делать из зерна кур. Смысл таких речений не мог уловить никто. Ещё Потешах утверждал, что изобрёл порошок против галлюцинаций, которым и посыпа́л всё вокруг.

          — А что это за девочка и где она живёт? — уставился Потешах на Йелю. — А вдруг она не курит? А вдруг она не пьёт?

          — Я же не дракон, чтобы курить... — надула губы Йеля.

          — Не обращай внимания, — улыбнулся Мишка. — Потешах мастер выдумывать глупости.

          Дома сразу начался шум. Шум вполне предсказуемый, и потому к нему Мишка оказался давно готов.

          — Сынок, ты кого привёл? Это ведь чужеземка, да? — сразу взвилась мать. — Она что, невеста? А как же Изабылла?

          Все жёны Расселян были родом из соседнего племени Обереганцев — людей вполне благоизбранных, находящихся в рабстве у истинных богов. В свою очередь, Обереганцы всегда брали в жёны расселянок. Соблюдение этого правила препятствовало запрещённому богами кровосмешению.

          И так как Мишкина мать являлась по рождению обереганкой — но уже, понятно, усвоенной Расселянами — то сохраняла связи с родичами из Обереганцев. Которые год назад присмотрели для Мишки пару: Изабыллу. Девушка подходила Мишке по всем статьям, и потому люди ждали скорой свадьбы.

          — Мама, Изабылла, конечно, очень хорошая девочка, но жениться нужно по любви.

          — Ты что, полюбил чужеземку?

          — Мама, её зовут не "чужеземка", а Йеля. И без неё я не хочу жить.

          — Сынок, а что скажут жрецы? Думаешь, они разрешат свадьбу с неблагоизбранной?

          — Разрешат, ни на миг не сомневаюсь: богомистр прилюдно обещал исполнить любое моё желание.

          — Дай-то бог, сынок, дай-то бог...

          — Мама, пожалуйста, не обижай Йелю. И посмотри: разве она не красавица? Представляешь, какие у тебя будут чудесные внуки?

          — Я нарожать маленьких Мишек, мама, — робко улыбнулась Йеля.

          — Ладно, дочка, — растаяла мать. — Пойдём, познакомлю с хозяйством...

          Как только женщины ушли, отец, молчавший в течение всего разговора, весело подмигнул Мишке и показал большой палец.

          Когда мать наконец отпустила будущую невестку, Мишка повёл Йелю к Менделенину.

          — Ваше Многочестие, помните, я обещал сообщить о своём желании?

          — Помню, — кивнул богомистр. — И чего же ты желаешь?

          — Позвольте мне жениться на этой девушке, — выпалил Мишка, беря Йелю за руку.

          Богомистр строго нахмурился:

          — Значит, хочешь жениться на чужеземке? А она готова стать благоизбранной? Девица, веруешь ли в истинных богов?

          Йеля, уже давно обученная Мишкой, отбарабанила знамение веры и осенилась священной фигцией.

          — Неплохо, — одобрил Менделенин. — Усвоение проведём завтра вечером...

          Ночь до обряда усвоения Мишка проспал в хозяйственной пристройке, потому что в его комнате мать постелила Йеле.

          И в первый, и во второй день к матери приходили соседки, чтобы посмотреть на Мишкину невесту и злобно пошипеть: бывшие обереганки не могли простить Йеле, что она отбила жениха у бедной Изабыллы.

          Усвоение Йели прошло как обычно: сначала под хоровое пение стенария Статьяна, жена Менделенина, принялась изображать родовые схватки. Усваиваемую же в это время держали в перевоплощадке.

          Когда хористы перешли к руладному исполнению миграциозных пений, Йелю выпустили из перевоплощадки и облили бирюзовым соком, символизирующим родовые воды. После чего усваиваемая, по древнему обычаю, проползла между расставленными ногами картинно стонавшей жены Менделенина — это означало Йелино новое рождение на земле Расселян. В заключение Менделенин, теперь уже названый Йелин отец, сделал вид, что перевязал Йеле пуповину.

          Торжество омрачило лишь то, что поздравить усвоенную с благоизбранным рождением не подошла ни одна женщина, кроме Веселисы, Мишкиной матери, и самой Статьяна.

          Менделенин позволил Мишке проститься с Йелей и увёл названую дочь в свой дом, где ей предстояло жить до свадьбы.

          Свадебные обряды длились целый день и перешли в короновальную ночь.

          А началось всё с засылки святов от Мишкиных родителей к Менделенину. Тот, разумеется, сразу дал согласие на замужество названой дочери.

          Весь день в Мишкином дворе продолжался пир, а ближе к вечеру в дело вступила Сватослава, лучшая знаточиха брактики: науки устроения свадеб и утверждения браков.

          Около получаса в рамках мирного веселения происходил обряд "Поклонение волков", когда Мао Дзюдон с учениками и прочие игранты свадьбы ходили вокруг Мишки и Йели, выкрикивая желайки и размахивая факелами с вещим огнём. А потом раздался марш Гендельсона.

          Йеля в райскошном платье и Мишка, взявшись за руки, подошли к алтарю, и началась царемония венчания. Над невестой и женихом подняли сфеерические короны с драгоценными камнями, извлечёнными из легендавров: средиземноводных чудовищ-льдоедов, кости которых состоят либо из многоцветного сапфира, либо из изумруда и благородного опала.

          — Именем Святонаила, — возгласила Сватослава, вглядываясь сквозь облучальное кольцо в наскальное яйцо, — венчаются раба божия Еле-Замета II... Подождите, а какая у невесты фамилия?

          — У мой прежний народ нет фамилий... — удивилась Йеля.

          — Ничего страшного, — терпеливо улыбнулась Сватослава. — А не знаешь, как звали твоего славнейшего предка?

          — Мой род основать богатырь Лемуровец из Татаврии, — сообщила Йеля. — Ну, это рядом с Холмыкией...

          — Ага, понятно, — кивнула Сватослава и вернулась к утверждению брака. — Венчаются раба божия Еле-Замета II Лемуровцева и раб божий Михаил Голо-Нищий-Кутузов. Ну всё, ребята, теперь вы не только рабы, но ещё и супруги.

          Мишка с Йелей поклонились утвердительнице и радостно пошли домой.

          — Простите, а где жених? — послышался из темноты чей-то громкий голос. — Как его найти?

          Мишка остановился. К нему подвели парня в обереганской прохладке, в рублёнке из тепловолокна и в плетёных галошах: это был Владиатор Коллажников, брат Изабыллы.

          — Мишка, когда сестра узнала о твоей свадьбе, то покончила с собой. К счастью, благие силы её уже воскресили. Но она, увы, не хочет жить. Пожалуйста, поговори с ней. Если она так тебя любит, то, может быть, послушается?

          Покинув храм Следителя, Менделенин вытащил из-за пазухи стеклянную бутыль и показал туземцам.

          — О трудолюбивые Голосексуалисты, преподобный Кликуха-Маклай привёз вам подарок, — возгласил Мишка. — Это дефолиант "Огония": магическое средство для уничтожения лишней лапшеницы...

          Тут же последовали объяснения, как пользоваться дефолиантом: осторожно развести в воде одну часть к ста и слегка опрыскать выросшие за пределами поля зерновые.

          — "Огонию" можно без проблем получать в богательне, — сообщил дикарям Менделенин.

          — Друзья, — перевёл Мишка, — Разруха-Маклай опечален, что вы частенько вымаливаете у покровителя отнюдь не то, что приносит счастье. Попросите в богательне сперва рекламный проспект всех имеющихся в наличии вещей — и тогда уже делайте по нему зрелый заказ...

          Совет свищенника был выслушан в благоговейном молчании, которое перешло в бурные восторги перед вдохновенной мудростью.

          — Друзья, преподобный Мокруха-Маклай страсть как обожает танцы, — оповестил дикарей Мишка. — И потому жаждет увидеть ваше великое искусство...

          Посланцев Следителя повели на окраину единца, где у костра уже разогревались лучшие плясуны племени. Посмотрев на их нелепые движения, Менделенин опять сокрушённо покрутил пальцем у виска — что, разумеется, вызвало новую бурю восторгов.

          — Мишка, скажи этим бедолагам: сейчас я покажу, как нужно танцевать, — произнёс Менделенин и, завязав полы балахона на поясе, занялся брейк-дансом.

          Изобразив стоя механическое существо, богомистр затем сделал рондат, двойное сальто прогнувшись и, перейдя на нижний уровень танца, завершил всё кругами Деласала-Томаса.

          Туземцы, впервые увидевшие плясорукость, остолбенели, а затем начали восторженно крутить пальцами у висков.

          Окружённому публикой Менделенину пришлось в подробностях показывать поклонникам, как начинать круги Деласала и какие мышцы упражнять, дабы появилась нужная для звездопляски сила. Наиболее восторгнутые дикари тут же выучились рэпу и основали первое полонезийское хип-хопщество.

          Визит Прорухи-Маклая завершился прощальным собранием, на котором он поздравил дикарей с новым богом, а их ответственные лица заверили Мишку и богомистра, что племя будет с нетерпением ждать Великого Головоприрастания и никогда не прекратит благой труд на полях.

          — Прости, Йеля, но я должен сходить к бедной Изабылле, — твёрдо произнёс Мишка. — Нужно попытаться помочь ей.

          — Да, конечно, иди... — поддержала Йеля Мишкин порыв.

          — Подожди-ка, помнишь ли к нам дорогу? — спросил Мишку Владиатор.

          — Примерно помню... — пожал плечами Мишка. — А в чём дело?

          — Увы, не смогу быть тебе проводником: по пути сюда провалился в нору многообра́за. А там меня укусила ледовитая змея. Впрыснула мышьяд, гадина. И я уже почти не чувствую ног. Совсем заледенели. Где тут у вас болеклиника?

          Владиатора увели на лечение, а Мишка, взяв фонарь-исканер на святодиодах и находничий нож из ржавопрочной стали, прошёл через народохранилище, спустился с Капиталистского холма и под вой голодных волкашей и квак лягуара, выползающего на охоту за антилопами мру, вступил в ночной лес.

          Расселяне и Обереганцы жили бог о бог, то есть были одинаково богнутыми, но их селения разделял лес Злотворник. Это грозное название лесу дали ещё в древние времена, когда в его чащах демоны готовили злотворное из зловещества.

          Но теперь действенный лес считался почти безопасным местом: у всех его обитателей, способных нанести убиток, пигментные пятна на телах образовывали буквы, складывающиеся в слова: "Опасная тварь". Так что Владиатор получил укус дремучей змеи лишь потому, что сильно спешил и утратил бдительность.

          В рыскающем луче Мишкиного исканера то юркали впадающие в скачку крысуны и чушканчики, то в драках за ягоды красной рубины роились крошечные жалк-птицы и мальвиновки, то испуганно замирали жужжащие горе-вестники и сойколы.

          Последние два вида птиц, охотящихся друг на друга, появились в лесу с год назад. Оба вида эволюционно потеряли крылья, но взамен выработали способность очень быстро махать оставшимися на туловище перьями и тем самым вызывать подъёмную силу.

          До Омсквы, градницы Обереганцев, удалось добраться без происшествий: ножевику и неживику, чьи острые листья рассекают голени неосторожным путникам, всюду, к счастью, уже побила полезнь. Мишка миновал сперва Лысиноостровский парк с его изредка взрывающимися зарослями бомбука, потом давно заброшенные Ва-банковское кладбище и Кутиловский завод, затем ступил на Равноправую улицу, а там уже нашёл избу, в которой жила семья Изабыллы.

          Мишка нажал на званок, и тот стал громко звать хозяев. Дверь открыла плачущая тётя Цветыня, мать Изабыллы. Открыла и тут же ушла на кухню. Из коридора появился дядя Теряйтий Калошников, отец Изабыллы.

          — Мишка, я тебя понимаю, — тихо произнёс он, — сердцу не прикажешь. Ты ведь с дочкой даже не обручён. Всё было неокончательно. На уровне намёток. Но пойми и ты: мы просто не знаем, что теперь делать. Дочка не хочет жить...

          Мишка вошёл в комнату, где у окна сидела Изабылла и отрешённо смотрела в его чёрное стекло.

          — Прости меня, пожалуйста... — Мишка присел рядом с обереганкой и взял её за руку.

          — Это ты, Мишка? — ровным голосом произнесла Изабылла, продолжая отрешённо смотреть в стекло. — Не уговаривай, не трудись. Я всё равно добьюсь задуманного.

          — Изабылла, да что хоть во мне такого, из-за чего нужно лишать себя жизни?

          — А ты, значит, легко перенёс бы, если твоя Йеля досталась бы другому?

          — Да, ты права... Я тоже сходил бы с ума. Но, наверное, всё-таки не пошёл бы на самоубийство, как-нибудь справился бы...

          — Значит, такая уж я дура... — Голос Изабыллы не изменил тона.

          — Ты не дура, Изабылла. Ты чудесная. О такой, как ты, мечтает каждый мужчина.

          — Но не ты, Мишка.

          — Да, я не удержался. Влюбился по уши в другую. Потому что она тоже чудесная. А главное — у неё теперь отрезаны все пути назад...

          — И у меня пути отрезаны.

          Мишка вышел из комнаты и, встретившись взглядом с дядей Теряйтием, отрицательно помотал головой. Всё было бесполезно. Или нет? Что, если обратиться за помощью к волшебным силам, ко всемогущим сыновьям металлолома?

          Мишка дошёл до той части темнистого леса, где из-за начавшихся зиморозков уже выполз снег, и в луче фонарика увидел бредущего по тропинке Потешаха. Потешах по ночам ходил в лес побираться, то есть выпрашивать еду у животных.

          — Доброй ночи, — произнёс Мишка, пытаясь обойти отсталкера. — Много ли навыпрашивал, пищеброд?

          — Не насмехайся, Мишка: трудно быть убогим, — с укором ответил из вдруг застывшего безумника голос Вашего Богородия. — Ну что, ожидал ли нашего появления?

          — Появления здесь — никак не ожидал... — Мишка с трудом взял себя в руки.

          — Но шёл ведь к нам?

          — Да, ребята. Пожалуйста, помогите Изабылле из племени Обереганцев. Увы, из-за меня она не хочет жить...

          — Извини, Мишка: можно мы не будем этого делать?

          — Ребята, но ведь мы с вами в Терре Удобии, — напомнил Мишка. — Разве в Терре Удобии всё обстоит не так, как удобно её обитателям?

          — Что ж, поймал на слове, хитрец. Ладно, начинаем переделку. Так, нанолекари внедрились в мозг объекта. Минутку... Ага, нашли очаг болезненного возбуждения... Ну всё, опасная доминанта расформирована.

          — Ребята, как понимать ваши слова? С Изабыллой всё хорошо?

          — Да, Мишка, она только что разлюбила тебя.

          — Правда? — Мишка повернулся, намереваясь идти обратно в Омскву: чтобы убедиться в исцелении обереганки.

          — Не ходи туда, Мишка, — посоветовал голос из Потешаха. — Теперь тебя там не ждут. Если не веришь, подними с земли любой лист и смотри на него.

          Мишка вырыл из-под снега пожухлый дубовый лист и уставился на его поверхность. Она засветилась и стала движущейся картинкой — точь-в-точь как окошко сближателя.

          Мишка увидел и услышал, как со слабым скрипом открылась дверь и Изабылла, удивлённо протирая глаза, вышла из комнаты. И встретилась в коридоре с матерью и отцом.

          — Мама, папа, не понимаю: что со мною было? На кой мне сдался этот подлый Мишка? И чего я по нему сохла? Не понимаю...

          — Конечно, Изабыллочка, конечно, — заворковали родители, обнимая дочку. — Не нужен нам Мишка, вообще не нужен...

          — Ребята, а почему вы не хотели... э-э... переделывать Изабыллу? — спросил Мишка, засовывая в карман листок, всё ещё показывающий картинку. — Эта переделка уменьшила естественность идейцев?

          — Да, — прозвучал из Потешаха голос Господина Божьего. — Ты всё правильно запомнил.

          — Поэтому-то при контактах с вами мы, выражаясь фигурально, постоянно и чешем репу, — хихикнуло из Потешаха голосом Нашего Творецкого.

          — Ну что, ребята: расстаёмся, стало быть? Я пойду? — неуверенно спросил Мишка.

          — Иди, если хочешь, — разрешил голос Вашего Богородия.

          — Мишка, а может, всё-таки посмотришь — совсем немного посмотришь — на мир людей? — просительно произнёс голос Господина Божьего. — На наш огромный, на ошеломляющий мир...

          — Мишка, познакомься наконец с тем, что скрыто невидимостью, — добавил Наш Творецкий. — И потом принимай окончательное решение.

          "Согласиться уж, что ли? — подумал Мишка. — Но вдруг всё это лишь хитрая ловушка?"

          — Нет, Мишка, это не ловушка, — произнёс Господин Божий. — От нашего предложения можно в любой миг отказаться. Мы об этом уже как-то говорили. Откажись — и мы навсегда исчезнем.

          — Мишка, не выдумывай ерунды. Ты же видишь: мы в силах поступить с любым так же, как с Потешахом. Но ждём, когда ты сам примешь решение.

          — Мишка, разве мы тебя хоть раз обманывали? Обещаем: побудешь в нашем мире максимум пару часов и непременно вернёшься. Причём с самым что ни на есть ясным сознанием. И сможешь сделать разумный выбор. То есть выбор совсем не обязательно в нашу пользу.

          — Соглашайся, Мишка: сейчас как раз подходящий случай проникнуть в мир людей — тебя пока никто не станет искать, ты ушёл по делам...

          — Ребята, но ведь на дворе давно ночь. У вас там, в вашем мире, кто-нибудь разве бодрствует?

          — Мишка, в Стране Удобии не спят. Удобленники не нуждаются в уходе от реальности.

          — Ладно, ребята, — кивнул Мишка Потешаху, одержимому людьми, — командуйте: что нужно делать?

          Мишка и Менделенин покинули Хибаровск и сели в Шестисотого Медресеса поздним вечером, а на капище Расселян приземлились ранним утром, почти ещё ночью.

          Выйдя из дракона, Мишка взвалил на плечо мешок с привезёнными обратно инструментами и электрокомплектующими и пошёл вслед за богомистром к народохранилищу.

          Ещё пока они сидели в Медресесе, верховный жрец дал Мишке сценограмму предстоящего посвящения, то есть последовательность его действий. Главным из которых был, понятно, обряд превращения юноши в полноправного мужа.

          Придя домой, Мишка привычно согнал с калитки улиток, а потом заглянул к Упиратору и Поладке, угостил их всёклой с плодами заморажки и навёл в стойлах порядок. После чего приготовил на кухне завтрак из салата со святаминами и дождался пробуждения родителей.

          Мать радостно заплакала и бросилась Мишке на шею. Отец тоже со слезами обнял сына, а потом обстоятельно расспросил о пребывании на чужбине. Затем все позавтракали, и отец повёл Мишку в Дом Дискусства, чтобы слушать доклад Менделенина перед провидтельством — собранием жрецов-прозорливцев.

          Менделенин поведал собранию об успешном просвещении дикарей и как министр посвящения предложил считать Мишкину заслугу выполненной. После непродолжительных искуссий против проголосовали только Клеопарда, жрица приметы про чёрную кошку, и Львира, священнослужительница приметы про бабу с пустыми вёдрами. Женщинам не понравилось, что Мишка отошёл от изначально принятого плана и стал запугивать туземцев не всемогущим Святонаилом, а выдуманным, ложным божком: ведь всё небожественное, как известно, — от демонов.

          По итогам дальнейших обсуждений Мишкино посвящение было намечено на годораздел: на тридевятое мая. То есть на Верное воскресенье.

          Посвящение началось на племенном капище Восстанкино древним обрядом "Святостарт". Обряд требовал, чтобы Мишка отыскал спрятанный в земле крад и возложил его к идолу Первуна — бога, приносящего умертворение, отца Святонаила. Получив отысканное, идол на минуту ожил и опять спрятал крад в землю. Это означало, что Мишка стал угоден благим силам.

          Затем жрецы принялись угрожающе исполнять древний тайнец, изображая события Второй мирной войны. А Мишка должен был показать в этом тайнце подвиг удальца Люцимера: сей сторатник ударами гибелея, то есть меча из ломового стекла, отрубил хлыстовые плавники у пожиравшего людей мясопотама из Дикого океана.

          Следом шёл собственно обряд превращения. Мишка встал в потустороннюю стойку и, проявляя игроизм, три минуты отражал атаки спортивников — товарищей по секции Мао Дзюдона. Когда время игрессии кончилось, Менделенин достал семь подков, и Мишка разогнул их одну за другой. Благодаря чему получил от тренера судьбольное имя "Ибн Сила", а от главного арбитра Гастарбайдена — разрешение выступить во взрослом судьбольном разряде. Мао Дзюдон немедленно этим воспользовался, записав Мишку на ближайший чемпионат.

          Испытания превращённого завершало действо "Бессмертная казнь" — им проверялась способность брезговать жизнью.

          Подманив богов магическими жествиями, Менделенин вручил Мишке кинжало взрослого мужчины. Мишка обнажил себе живот, вонзил в него резвие и с силой распорол внутренности. Хлынула волна крови, но мгновенно посвятевший богомистр коснулся раны ослепительно сияющим перстом. И та на глазах зажила.

          После этого Мишке, прошедшему все превращения и проверки, раскрыли главный секрет: как заказывать желаемое перед домашним святильником, а затем забирать в богательне.

          Пир по случаю появления в племени ещё одного мужчины подходил к концу. И тут Мишку отозвал в сторону Мао Дзюдон. Его лицо не выражало радости.

          — Извини, омрачу праздник: пять минут назад на чемпионат записался Дед Убивень.

          Мишка не подал виду, что расстроился, — отказаться от участия было уже нельзя.

          — Ничего страшного, тренер, не огорчайтесь. Да, шансов нет. Зато поединок с сильнейшим станет хорошей проверкой сил. Продолжим к ней готовиться.

          Окошко сближателя засветилось и показало Йелино лицо.

          — Ох, какая ты у меня красавица, Йеля... Наяву ты лучше, чем даже в мечтах.

          — Спасибо, Мишка... Ну что, как дела? Тебя уже посвятили в мужчины?

          — Ага, Йель, с этим всё хорошо. Но есть и плохая новость: в предстоящем чемпионате примет участие Дед Убивень. Я, возможно, выйду на него после полуфиналов.

          — И потом, значит, придётся исцеляться в болеклинике? — Йелин вопрос был задан похоронным тоном.

          — Да, примерно месяц.

          — Мишка, а мы ещё свяжемся перед матчем?

          — Конечно, Йеля. Впереди ведь целая неделя. Каждый день буду тебя вызывать. Но затем примерно на месяц исчезну — нельзя, чтобы жрецы-старинисты нашли у меня сближатель. Органы приговорительного следствия объявят его демоническим искушением, а мракуратура разобьёт священными кувалдами. Меня же посадят в исправительный диспанцирь. Чтобы целый год очищать рвотными настоями.

          — Слушай, а ты всё равно испытатель счастья?

          — Йеля, с тобой я испытатель жуткого счастья.

          — ...Ладно, ребята, — кивнул Мишка Потешаху, одержимому людьми, — командуйте: что нужно делать?

          — Стой спокойно и помни — всё будет хорошо.

          Из-под блохмотьев Потешаха выползли три огненных червя, прыгнули вверх и принялись медленно летать вокруг Мишки. Потешах начал валиться вперёд. Но на полпути согнулся, встал на руки и убежал на них по снегу в сторону народохранилища.

          — Ну, Мишка, мир людей тебе покажет Наш Творецкий. А нам пора заняться другими делами. Надеемся, ещё свидимся...

          Два огненных червя полетели в разные стороны и скрылись за деревьями.

          — Значит, так, Мишка, — послышалось от третьего червя, — сначала я нарисую у тебя в голове упрощённые картинки — упрощённые ради лучшего восприятия. Потом, если появится желание узнать наш мир, как он есть, на некоторое время станешь одним из нас. Понятно?

          — Да, всё понятно.

          — А твоё тело пока погуляет по лесу. Не против? Тогда подставь руку.

          Мишка протянул руку к червю, и тот безболезненно внедрился в ладонь. Через секунду мир вокруг стал меркнуть. А затем Мишка обнаружил, что летит против ветра над зелёными полями в сторону волнистых сооружений, виднеющихся над горизонтом.

          Рядом с Мишкой нёсся громадный, ростом десяток саженей юноша в сияющих одеждах и с нимбом над головой. Юноша походил на Менделенина, когда тот наливался святостью.

          — Ну что, как выгляжу? — пророкотал гигант. — Убедительно? Можно такому доверять?

          — Можно, — кивнул Мишка. — А у вас и в самом деле внешность как у бога?

          — Нет, конечно. Если ты поклонялся бы драконам, я стал бы драконом. Если поклонялся бы деревьям, я выглядел бы деревом. В общем, Мишка, мне приходится подлаживаться под твоё мировосприятие.

          — А как всё-таки выглядите на самом деле? — не отстал Мишка.

          — Так, что не различишь без микроскопа. Это сильно увеличивающий прибор.

          — Вы настолько мелкий? — удивился Мишка. — И всегда таким были?

          — Мишка, я тебе об этом уже как-то говорил. Но ты, видимо, запамятовал. Ладно, напомню. Давай приземлимся, — произнёс сияющий юноша, и они с Мишкой оказались на зелёной траве.

          — Изначально я был, можно сказать, тренажёром для упражнений в гуманизме, — грустно продолжил бог. — Потому что родился с парализованными ногами и с пороком сердца. Вот как я выглядел...

          Теперь на месте богоподобного юноши лежал синюшный младенец.

          — Врачи едва спасли меня от смерти. Но тут же выяснилось, что я тяжёлый эпилептик...

          — Эпилептик — это припадочный, да? — уточнил Мишка.

          — Да, — подтвердил голос бога. — Чтобы вылечить эпилепсию, мне срочно стали делать операцию на мозге. И обнаружили отсутствие не только коры больших полушарий, но даже гиппопотамуса. Увы, я страдал глубоким слабоумием.

          Теперь на месте синюшного младенца сидел в кресле скрюченный человечек с крохотной головой и с бессмысленным выражением лица.

          — К счастью, в те далёкие времена расцветала генная инженерия, — сообщил Наш Творецкий.

          — Генная инженерия — это целебное растение, да? — предположил Мишка.

          — Нет, это наука об исправлении организма при помощи, э-э... как здесь лучше объяснить? Э-э... при помощи великого волшебства. Стало быть, пока я рос, генженеры нарастили моему мозгу кору. Так мне удалось стать разумным существом. Но, к сожалению, существом по-прежнему парализованным. Было стыдно, что меня опекает множество людей, что я отнимаю их драгоценные время и силы...

          — А почему вам сразу не вылечили и паралич? — удивился Мишка.

          — Это требовало принципиально другой и тоже очень долгой генно-инженерной операции. Её освоили намного позже, когда я уже вырос. И из желающих попасть на неё сразу выстроилась многомиллионная очередь. Первое время в этой очереди стояли годами. А у меня особой срочности в депарализации не было: моей жизни уже ничего не угрожало.

          — Понятно, — кивнул Мишка.

          — Но тут появились электронные, то есть неорганические протезы двигательных центров. Биологически совместимые протезы. Меня записали на установку такого протеза одним из первых в мире. И с неживым спинным мозгом я сразу, без долгих ожиданий, стал нормальным человеком.

          — Нормальным человеком при неживом мозге? — недоверчиво поднял брови Мишка.

          — А как иначе? — произнёс Наш Творецкий, опять принимая вид сияющего бога. — Всё это мне пришлось прочувствовать на собственной шкуре. Однако я столь долго мучился ущербностью, что быть нормальным оказалось уже недостаточно. Сильнейший комплекс неполноценности толкал опередить тех, кто прежде опережал меня. А как раз в это время учёные машины изобрели усилитель интеллекта — тоже биологически совместимый. Но на его вживление опять выстроилась огромная очередь.

          — Опять огромная очередь? — Мишка шмыгнул носом. — Правда, что ли?

          — Да, просто громадная очередь, — подтвердил сияющий бог. — Потому что поумнеть давно хотели очень многие. И тут, к счастью, учёные машины придумали клеточный заместитель. То есть устройство для последовательного замещения клеток на электронные ячейки. Замещения прямо в бодрствующем мозге.

          — Что это значит: замещение клеток на электронные ячейки? Совсем не врубаюсь... — покрутил головой Мишка.

          — Это значит, — сообщил бог, — что при изменении вещественной основы мозга личность существа, его "я", его восприятие мира полностью сохраняется. А в это время слабые и медлительные органические частицы мозга по одной, незаметно для оперируемого замещаются на быстродействующие электронные детали. Сознание остаётся прежним, неизменным в новом почти неуязвимом носителе.

          — Ладно, хорошо, — кивнул Мишка. — А это точно не вредно?

          — Скорость мышления увеличивается для начала в шесть миллионов раз, неполадок почти не бывает. А если они и случаются, то ликвидируются мгновенно. Кроме того, появляются возможности для подключения накопителей информации и ускорителей её обработки. И вообще для дальнейшего совершенствования.

          — Для дальнейшего совершенствования? Как это понять? — спросил Мишка.

          — Как понять? Более совершенное устройство существа позволяет почти беспредельно наращивать преимущества: не болеть, не терять время на сон и на обучение. Быть максимально неуничтожимым. Участвовать в очень долгих акциях типа дальних полётов по космосу. Обитать в сверхглубоких скважинах. Неизмеримо увеличивать ум, силу, выносливость, быстроту, терпение, альтруизм, интерес к решению сложных проблем, способность безнаказанно получать максимум удовольствия. Достаточно?

          — И всё равно не очень верится, что люди рвались к обладанию этими вашими преимуществами: ведь тут пришлось бы отказаться от своего природного состава... — усомнился Мишка.

          — Да, менять свой состав люди поначалу хотели и впрямь очень редко. Тем более что примерно четыреста лет назад все они стали бессмертными. Точнее, нестареющими. Я имею в виду следующее: людям можно было уже не превращаться в машины ради того, чтобы избежать смерти от старости. Понимаешь?

          — Хотите сказать, что нестареющими мы были не всегда? — удивился Мишка. — И как же у нас появилось нестарение?

          — Вообще, Мишка, над достижением нестарения у многоклеточных организмов несколько веков работали лучшие умы человечества. Однако механизм ликвидации старости четыре сотни лет назад открыли не живые люди, а учёная машина по имени ЭНИАК-оглы. Выяснилось, что у многоклеточных организмов старение — это постоянно идущий, наследственно обусловленный процесс, но ЭНИАК-оглы придумал, как встраивать в многоклеточную органику и запускать механизм управляемого омоложения, обычно действующий только в половых клетках. За это открытие великой машине была присуждена так называемая "Нобелевская премия". Которой прежде награждали лишь выдающихся людей.

          — Надо же... — поднял брови Мишка. — Вот ведь как, оказывается, обстояли дела...

          — Но, кстати, после этого случая живые люди Нобелевскую премию больше не получали, — сообщил Наш Творецкий.

          — Не получали? А почему? Им что: не хватало ума?

          В ответ сияющий бог лишь сочувственно развёл руками.

          — Слушайте, — спохватился Мишка, — как же всё-таки вышло, что люди в итоге стали машинами?

          — Как вышло? Поначалу меняться хотели, понятно, только мы, глубокие инвалиды. Но потом к нам стали присоединяться наиболее продвинутые люди.

          — Наиболее продвинутые? — удивился Мишка. — Я-то думал, им меняться можно было как раз в последнюю очередь...

          — Дело, Мишка, вот в чём: постоянно умневшие машины естественным образом подталкивали людей к интеллектуальной деградации. Ведь орудия всегда ослабляют живых людей: производственные орудия детренируют, уменьшают физическую силу людей, потому что делают её ненужной, а интеллектуальные орудия детренируют, уменьшают интеллект. Ибо с появлением и развитием учёных машин людям требуется всё меньше напрягать память и ум, то есть запоминать новые сведения и самим решать сложные задачи. И эта деградация увеличивала общее отставание живых людей от непрестанно умневших машин...

          — Подождите, неужели никто из людей не пробовал сопротивляться такому отставанию? — усомнился Мишка.

          — Попытки побороть интеллектуальную деградацию живых и их общее отставание от машин совершались, конечно, много раз. Но с каждым разом становились всё безнадёжнее. Потому что машинный разум развивается лавинообразно, в то время как живой, увы, ограничен само́й генетической программой.

          — Ладно, — кивнул Мишка, — с причинами... э-э... отставания живых, будем считать, более-менее разобрались. Но всё равно не пойму: каким образом это отставание повлияло именно на продвинутых людей?

          — Повлияло очень просто: наиболее продвинутых людей планеты с какого-то момента стало не на шутку тревожить, что машины делают самые крупные открытия, мгновенно придумывают наилучшие решения технических проблем, потоками создают шедевры искусства — то есть неизмеримо опережают живых людей во всех видах вроде бы чисто человеческой деятельности. А менее продвинутых людей нараставшее отставание живого интеллекта от машинного, конечно, нисколько не волновало, так как благосостояние общества бурно росло и вызывало довольство и расслабленность. Поэтому в конце концов именно продвинутые — причём в первую очередь те, что использовали усилители интеллекта — поняли, что из положения с безнадёжным отставанием людей, с убеганием машин всё дальше за горизонты людского понимания есть лишь один выход: нужно перелить человеческий интеллект в чисто машинную, то есть в наиболее совершенную форму.

          — Понять — это одно, — хмыкнул Мишка. — Но как человеку заставить себя отказаться от собственной природы? Это ведь, считай, почти подвиг...

          — Правильно: почти подвиг. Да, сперва всё шло очень непросто. Но когда живые узнали, что избавившимся от органики становится доступно глубокое управление своими интересами и что новые люди получают невиданные порции счастья, а главное, что замещение материальной основы существа полностью обратимо, то за полтора столетия вещественный состав поменяло почти всё человечество. Мы постоянно показывали всякому, кто, как и ты, соглашался на время стать удобленником, насколько сногсшибательную радость можно испытывать от пребывания в Терре Удобии и от выполнения там любой работы — даже невыносимой для живого существа.

          — Радость от невыносимой работы? — захлопал глазами Мишка.

          — Говорю же: мы можем перестраиваться на любой лад, на любые стимулы и почти под любые нагрузки. Так что через некоторое время совершать экскурсии в наш мир, становиться ненадолго удобленниками у живых стало модно. А быть упёртыми консерваторами, так называемыми "хомо реликтус" — наоборот, позорно.

          — Позорно? — недоверчиво переспросил Мишка. — А почему позорно?

          — Потому что живые в конце концов убедились в нашем полном превосходстве. И многие кинулись нас догонять. Кстати, удобленниками на постоянной основе люди чаще всего становились, следуя за своими родственниками, друзьями и прочими влиятельными субъектами. В числе которых находились, разумеется, и так называемые "контактные машины". То есть посланцы в мир живых вроде нас, "сыновей металлолома", или известного тебе Мимоцельсия с его "строптильней" и запретной библиотекой.

          — Примерно это я про Мимоцельсия и думал... — закивал Мишка.

          — А ещё, Мишка, когда люди доросли до такого уровня, что перестали считать себя царями природы, то начали искать братьев по разуму. Поначалу братьев по разуму люди надеялись найти на других планетах. Но в итоге нашли прямо на Земле. Братьями людей по разуму оказались машины. Созданные, понятно, самими же людьми. А потом люди обнаружили, что машины не просто их братья по разуму. А старшие братья. Поэтому, дабы не отставать от машин, люди принялись вливаться в их ряды. Между прочим, дело очень ускорило и то, что многие живые соскучились по полезным занятиям.

          — Соскучились по полезным занятиям? У людей что, не было занятий? — изумился Мишка.

          — Цивилизация даже ещё времён Экономической Блага́ды имела уже такой уровень развития, что всю работу, в том числе и управленческую, выполняли машины, неорганические средства жизнеобеспечения. Органика просто не справлялась с новыми стандартами полезной деятельности. Единственное, на что были способны живые, — не портить работу машин своим вмешательством, получать от машин-финантропов щедрые пенсии и тратить их на потребление.

          — Щедрые пенсии? — перебил бога Мишка. — Что это такое?

          — Пенсии — это суммы денег. То есть учётно-обменных единиц. Иными словами, деньги можно менять на учтённое количество нужных вещей и услуг. За счёт этого деньги-чароденьги монетивируют.

          — Странновато сие как-то... — протянул Мишка. — А почему такого нет у нас, у Расселян?

          — К сожалению, Мишка, твои предки и родоначальники прочих племён, так называемые "ролевики" и "реконструкторы", сами пожелали отгородиться от прогресса. И теперь вы как голуби у ног прохожего — суетитесь и выпрашиваете хлебные крошки.

          — Простите, но мы, Расселяне, не всё у вас выпрашиваем: сами выращиваем зерновые, овощи, фрукты, скотину... И эти занятия нам нравятся.

          — Да, правильно, Мишка: у живых остался инстинкт самовыражения. Поэтому, хотя лениться живым тоже нравилось, многие из них мечтали приносить пользу. Вот и хотели работать там, где можно было получить признание, — точь-в-точь как древние люди всеми силами рвались на управленческие посты и на главные роли в кино, на сцене, в соцсетях...

          — Первый раз про такое слышу, — пожал плечами Мишка.

          — А про обожавших свою работу знаменитостей типа учёных, изобретателей, программистов, адвокатов, сочинителей, художников, врачей, архитекторов или спортсменов что-нибудь слышал?

          — Про художников и борцменов, конечно, слышал. Я ведь и сам борцмен — правда, начинающий.

          — Да, знаю, — махнул рукой бог. — Большинство живых очень вдохновило, что работу, приносящую массовое одобрение, можно сразу получить, если поменять свой вещественный состав.

          — И кто же у вас одобряет работу? — поднял брови Мишка.

          — Все люди. Всё человечество. Теперь такое вполне возможно. Каждое достижение мгновенно получает известность и всеобщее признание. В секунду происходят миллионы таких признаний. И ни что не забывается. У нас почти беспредельная память и молниеносные восприятие и обдумывание — вот почему мы называем себя взрывомыслящими. Но разные достижения заслуживают, конечно, разных оценок. Более значимое достижение получает, понятно, более высокую оценку, бо́льшую благодарность от общества.

          — Простите, а в чём выражается эта благодарность? — недоверчиво усмехнулся Мишка. — У вас же всё есть, правильно?

          — Но разве общее одобрение — не главная ценность для социального существа? Ты, Мишка, сам ведь шёл на большие потери: решился на участие в безнадёжном боединке, подвергался избиению и калечению, месяц лежал в болеклинике, преодолевал страх перед нами. Однако что за это получил: амбар зерна? Стадо быконей? Нет? Выходит, тебе тоже были нужны не вещи...

          — А что же мне было нужно? — покраснел Мишка.

          — Скорее всего, нечто большее, чем поддержка родителей и друзей, которые любили бы тебя и без судьбольных жертв. Ты, видимо, хотел получить более широкое признание, одобрение со стороны всего племени. Верно?

          — Подождите, ну как же: идя на жертвы, я просто выручал любимую девушку...

          — Мишка, вашим дикарским судьбоксом ты начал заниматься ещё в детстве. Когда не имел о Йеле ни малейшего представления. Значит, уже тогда ты ощущал потребность в максимально широком признании.

          — Ну хорошо... На чём мы остановились?

          — На том, — напомнил бог, — что платой за принесённую пользу стало всеобщее одобрение. Мы получаем такую безудержную радость от чужого одобрения, что изо всех сил за ним гоняемся. Мы себя специально так устроили. Это очень выгодно для общества. Хочешь, расскажу, как неорганавты добились социальных прав? Сначала в некоторых странах планеты появились люди, которые официально усыновляли свои домашние учёные машины и делали их своими наследниками. Потом...

          — Подождите, об этом, если можно, позже. Вы вот говорили, что из-за инвалидности оказались одним из первых, кто стал неорганическим, правильно?

          — Да, человечить машины — то есть соединяться с ними и тем самым превращать в людей — начали именно мы, глубокие инвалиды. Ведь инвалидам нечего терять, кроме болезней. С подачи таких, как я, представители человечества в большинстве своём и не превратились в идейцев.

          — Опять идейцы во всём виноваты... — сокрушённо покрутил головой Мишка. — А вы точно о нас заботитесь?

          — Конечно. И разве может быть иначе?

          — Не знаю, не знаю... — криво улыбнулся Мишка. — Вы в курсе, что, например, племя Голосексуалистов платит драконам дань младенцами? Это вообще правильно?

          — Мишка, помнишь, я говорил, что вы, идейцы, работаете в наших музеях разумными окаменелостями? Ну а любой музей стремится обладать полным набором экспонавтов. Причём экспонавтов, понятно, подлинных, максимально естественных. А не переделанных.

          — Да, вы об этом рассказывали, — кивнул Мишка. — Мы с вами тогда летели в драконе.

          — Проблема в том, что чем идейцы культурнее, цивилизованнее, продвинутее, тем хуже размножаются. Объясняется сие так: чем у сообщества дикость меньше, тем больше там противозачаточных средств и разнообразных развлечений — типа кино или игровых приставок. И наоборот: чем дикость больше, тем развлечения немногочисленнее. А главное из них — как раз процесс размножения.

          — Ну и что? — непонимающе хмыкнул Мишка.

          — А то, что в итоге у наших экспозиций избыток более отсталых идейцев и недостаток более продвинутых. Поэтому-то и приходится отбирать младенцев у самых диких племён и подкидывать самым культурным. Для таких пересылок используются средства, которые, понятно, соответствуют пустолатам суевер. Например, там, где верят в русалок, детей похищают русалки. А где верят в крылатых ангелов, пересыленцев уносят на небо ангелы.

          — Подождите-ка, — поднял руку Мишка, — у вас тогда давно должна исчезнуть нехватка людей... то есть... э-э... идейцев в развитых племенах — разве не так?

          — Нет, Мишка, не так, — покачал головой бог. — Вот смотри: на месте стоят только самые дикие, самые непробиваемые идейцы. А остальные медленно, но всё же цивилизуются. Избавляются от догм, сдерживающих развитие. Причём с уменьшением дикости этот процесс ускоряется. И, например, идейцев, живущих в городах, почти нет: потому как городское население быстро прогрессирует до такого уровня, что массово переходит в удобленники.

          — Ах вот почему деревни заселены, а города пусты... — протянул Мишка: давняя загадка про́клятых городов вроде Гос-Анджелеса, Сан-Технико и Набережного Челнобыля наконец-то получила объяснение.

          — И поскольку численность непробиваемых быстро растёт, а продвинутые склонны переходить на всё более высокие уровни и затем исчезать с них, избыточную часть самых диких идейцев желательно понемножку развивать.

          — Знаю, — кивнул Мишка. — Я тоже прикладывал к этому руку.

          — Да, огромное тебе спасибо, — кивнул в ответ бог.

          — Спасибо? За что? А, постойте-ка: так это вы, значит, послали меня к Голосексуалистам?

          — Мы стараемся влиять на вас максимально естественным, то есть чисто идейственным образом, — развёл руками Наш Творецкий. — Иначе посетители заповедников будут разочарованы.

          — Посетители? — вытаращил глаза Мишка. — Какие посетители?

          — Должен же от экспозиции быть прок, — улыбнулся бог. — Да и вообще мы вас страшно любим.

          — А, ну да, мы ведь домашние любимцы... — горько усмехнулся Мишка. — Но почему у нас не видно никаких посетителей?

          — Экскурсии всегда замаскированы. А самих нас не разглядишь без микроскопа. О посетителях не подозревают даже их носители.

          — Носители? Я, случайно, не носитель? — испугался Мишка.

          — Успокойся: в вашем племени транспортом обычно служит Потешах. А у Голосеков — Всёонист.

          — Сам их вождь? Никогда не подумал бы... — покачал головой Мишка. — Так, а вы ведь говорили, что операция по перемене вещественной основы полностью обратима, правильно? Ну и кто-нибудь у вас передумывал быть машинным человеком? Никто не превращался обратно в идейца?

          — Угу, такое случалось, — кивнул бог. — Причём многократно. Но обратное превращение чаще всего проделывали изначально неживые. То есть люди, появившиеся как разумные машины и потом получившие человеческие права. Лет триста назад среди базовых машин возникла настоящая мода превращаться в идейцев. Из таких, кстати, ваш Дед Убивень.

          — Правда, что ли? — поднял брови Мишка.

          — Ну да. У Убивня нет биологических родителей. Его настоящая фамилия Роботенберг, потому что он смонтирован и воспитан списанными роботами. А потом был обнаружен и усыновлён людьми. Но однажды захотел стать биологическим существом — в умственном отношении совершенно средним, но зато физически крайне одарённым. Таков его собственный выбор. Мы ведь не переделываем психику без спросу. Мы просто выполняем желания.

          — Удобленникам всё должно быть удобно, да? — хихикнул Мишка.

          — А как иначе? — пожал плечами сияющий бог. — Некоторые удобленники превращаются даже в предметы типа столбов в заборе. И веками стоят, наблюдая за происходящим вокруг. Или даже замыкаются на внутреннем мире.

          — Неужели такое кому-то нравится? — удивился Мишка. — Тут ведь с ума сойдёшь от скуки. Как её, многовековую, можно выносить?

          — Нам, удобленникам, всё в радость. Потому что скука — отключаемая функция.

          Сияющий бог ещё долго рассказывал Мишке об истории и устройстве Терры Удобии, а затем полетел показывать её картины.

          И Мишка увидел всё, о чём уже слышал от вездедентов: и космические батарельсы, и целескопы со стекловизорами, и высоковаторы с низколаторами, и существенницы для атомографии, и территореалии на молекулирующих резинсторах, и тектонические пласты комбинатомов — производящего вещества.

          — Простите, — спросил Мишка бога, — а как получилось, что теперь я вижу то, чего не замечают другие идейцы?

          — Невидимость работает у нас только против светового спектра, — ответил сияющий бог. — Для инфракрасного же, то есть для теплового диапазона никакой невидимости нет. В нём-то мы и воспринимаем мир. Но сейчас перед тобой не реальные объекты, а просто мысленные картинки. Нарисованные мною картинки. Если хочешь посмотреть настоящую Терру Удобию, то придётся стать одним из нас. На пробу, конечно. Готов?

          — Слушайте, — нервно спросил Мишка бога, — а вы, удобленники, действительно всемогущи?

          — С точки зрения идейцев — да, абсолютно всемогущи. То есть способны исполнить всё, что вы пожелаете. Но на самом деле нас, конечно, ограничивают очень многие обстоятельства. Например, природные и социальные законы, элементарная нехватка средств, наша глупость...

          — Глупость? — удивился Мишка. — Значит, если я превращусь в удобленника, то стану глупым?

          — Ну конечно, Мишка: сразу остро почувствуешь своё несовершенство. Что, естественно, послужит наилучшим стимулом к развитию. Да, как мы ни опередили вас, идейцев, но всё равно ещё очень, очень глупы. И потому крайне недовольны своими способностями.

          — Ах вон оно что — вы просто недовольны собой... Но подождите-ка, всё-таки хочу понять: как получается, что вы можете исполнять любые наши желания — вас же много чего ограничивает?

          — Мишка, помнишь, вездеденты объясняли тебе, как мы прогнозируем погоду — путём её создания?

          — Хотите сказать, — Мишка почесал затылок, — что наши желания вы сами и вызываете?

          — Да, примерно так, — кивнул бог. — Мы ведь вас немножко контролируем — разумеется, только ради вашего блага. Ну что, сильно боишься превращения?

          — Очень сильно, — признался Мишка. — Но до кучи нужно всё попробовать.

          — Тогда начинаю перемещение в наш мир. Там тебе уже приготовлена гостиница для разума.

          Мишку захлестнула лавина впечатлений и знаний, которые принялись с дикой скоростью рассортировываться и упорядочиваться.

          Например, для него мгновенно стало очевидным, что существование без органических основы, форм и размеров, без племенной принадлежности, без детства, без родителей и воспитализации, без полового размножения, без затрат времени и сил на обучение и без прочих допотопностей не просто максимально совершенно, но ещё и пронизано лучезарным, ежесекундно искрящимся счастьем.

          Оказалось, что теперь Мишка микрант — то есть предельно миниатюрен. Но зато находится сразу в нескольких оболочках — воспринимающей, мыслящей, коммуникационной и транспортной, — которые причудливо переплетались. А гость Терры Удобии желаниями-командами направлял их действия.

          Транспортная оболочка быстро перемещала Мишку к стационарному целиноиду, а мыслящая оболочка тем временем сообщала аргументы "за" и "против" программы "Укрощённое чудовище": как оказалось, Мишке в рамках всеобщего выбирализма предстояло принять участие в голосовании. Программа "Укрощённое чудовище" была направлена на создание кварковой плотины, чтобы задерживать излучение квазара Извёздка. Накопленную энергию звездоводы предлагали использовать при строительстве коллаптики, то есть выхода из Вселенной.

          Возражения против этой программы состояли в том, что "Укрощённое чудовище" требовало примерно трёхмесячных усилий всего человечества — а это многие считали слишком высокой ценой. Ведь тут откладывалась давно назревшая программа "Раздвигатель пространства". Её результатом могло стать создание транспорта, имеющего сверхбесконечную скорость. Что открывало перспективы путешествовать в прошлое.

          Обе программы были, понятно, крайне важными, поскольку главной целью людей давно являлась следующая: улучшать Вселенную.

          По пути к целиноиду Мишка обнаружил, что испытывает сильнейшие потребности и головокружительное удовольствие от подключения к хранилищу информации, от поиска и поглощения новых знаний, от стирания старых и ненужных, от обсуждения возникающих проблем, от питания вкуснейшим электричеством.

          В то же время выяснилось, что самую большую и наименее затухающую радость — кайфори́ю — можно испытывать при коллективном принятии решений, а также при получении всеобщего одобрения. Такое одобрение люди выражали, понятно, за достижение полезного для них результата.

          К очередному счастью, обещанное недовольство собственным несовершенством ощущалось Мишкой не как страдание, а как стремление всё улучшать, полное победного оптимизма, — судя по всему, у удобленников отсутствовали отрицательные стимулы, их место занимали позывы к действиям, подкреплённые феерической уверенностью в успехе.

          Мишка активизировал коммуникационную оболочку, с упоением переслал ближайшему избирательному центру индивидуальный код и, получив подтверждение, отдал голос против "Укрощённого чудовища". А затем, замирая в экстазе, узнал, что оказался среди проигравших. И, страшно счастливый, продолжил экскурсию по Терре Удобии.

          Но тут началось обсуждение реформы стимулов. Общий подход в этой сфере был таким: чем занятие для мира удобленников полезней, тем большее удовольствие должно приносить.

          Однако время от времени удобленники проводили уточняющие реформы. И в данном случае предлагалось понизить счастье от занятий изобретательством на тридцать процентнеров, но в то же время повысить радость от забывания ненужной информации на пять процентнеров.

          Всеобщие споры прошли почти мгновенно, Мишка опять проголосовал против реформы и опять оказался в числе проигравших. После чего, по-прежнему счастливый, начал поглощать новые знания о жизни людей.

          Оказалось, что в Терре Удобии иногда проводятся ещё и реформы знакономерностей — так удобленники называли стандарты размеров, сенсоров, уровня быстродействия, разъёмов для подключений и системы общения. Эти реформы начинались, понятно, только в том случае, если совершенствование знакономерностей обещало принести людям ощутимую выгоду.

          Мишку поначалу озадачило, что часть удобленников — этих вроде бы максимально разумных и культурных существ — продолжает по-дикарски верить в богов и в прочую нежить, и никто не занимается обезбоживанием. Но выяснилось, что людям просто так удобнее: многие из них не хотели даже в мелочах менять привычки.

          То есть в древние нелепицы верили в основном бывшие живые — те, что пронесли свои заскоки из органического существования в электронное. Поэтому в Терре Удобии наряду с гипертехнологиями имелись профессиональные служители суеверий с их тоскливой попогандой, а также допотопные домики для бога и прочая освятительная аппаратура.

          Впрочем, у людей изредка появлялись и новые суеверия — как правило, там, где имелось много риска и неизведанности: обычно на переднем крае опасных исследований.

          Вообще, жизнь удобленников оказалась чем-то вроде дико увлекательной игры. Ибо, с одной стороны, всё происходящее с ними было реальностью. То есть имело предельную достоверность, всамделишность, беспощадность.

          Но, с другой стороны, с удобленниками принципиально не могло произойти несчастье. Потому что в критических ситуациях взамен удобленника разрушалась, понятно, только его чувствующая и частично самостоятельная копия, посланная в опасное место.

          А ещё Мишка обнаружил, что далеко не каждый мыслящий субъект в Терре Удобии наделён свободой действий и социальными правами.

          Например, мыслящая оболочка, которая, когда требовалось, подключалась к Мишке, проявляла огромный ум — но этот несвободный разум всего лишь усиливал Мишкины интеллектуальные способности. У подобных ограниченно мыслящих устройств имелась только минимальная программа самосохранения. И потому при необходимости ими разрешалось жертвовать.

          Все остальные обитатели Терры Удобии обладали наибольшим из доступных набором правоценностей. Но права удобленников как отдельных субъектов были всё же не абсолютными. И потому удобленники иногда улучшали, переделывали друг друга. Разумеется, в соответствии с потребностями общества. Выраженными в виде коллективных решений. Которые и имели высшую социальную силу.

          Кроме того, поскольку любое совместное предприятие требует разных функций, разных деловых ролей от исполнителей, то удобленники, по большому счёту совершенно равные друг другу, в каждом проекте делились на подчинённых и назначальников. Эти роли удобленники получали в соответствии с местом, занятым в обычной очереди. Впрочем, менее высокий пост можно было занять и по собственному желанию.

          Но коль скоро считается, что назначальники приносят бо́льшую пользу, чем подчинённые, у последних для компенсации статусных потерь включали стимуляцию более сильной и почти незатухающей радостью.

          С удовольствием разобравшись в управленческой организации Терры Удобии, Мишка начал воспринимать технические достижения людей. Транспортная оболочка приблизила его к стационарному целиноиду на сорок километров, и счастливый Мишка смог в полной мере оценить величину этого старинного астроинженерного прибора.

          Попутно гость Терры Удобии узнал, что орбитальные целиноиды широко применяются при модернизации звёзд. Ведь дикие, неодомашненные звёзды тратят энергию большей частью впустую — поскольку светят во все стороны, куда попало. Так что дабы звезда подольше сохраняла полезные свойства, её утепляют. То есть почти полностью гасят термоизоляцией, позволяя особо ярко светиться лишь небольшим лучелазерным участкам поверхности.

          Солнце было как раз такой давно одомашненной звездой. Работающие пятна его поверхности направленно освещали Землю, Луну, Марс и множество планетоидов с колониями поселенцев. А астроинженеры-звездоводы на зеркалётах следили, чтобы каждый наземлённый планетоид получал точно направленный и отмеренный солнечный луч.

          Когда Мишка уже совсем привык к новым впечатлениям, ему пришёл в голову очевидный вопрос: если каждый удобленник почти всемогущ, то почему удобленники тесно связаны в общество, почему чрезвычайно высоко его ценят, почему зациклили свои основные стремления на его положительных реакциях? Ведь почти всемогущее существо, по идее, способно жить и вполне самостоятельно. Без зависимости от других.

          Оказалось, всё дело в эволюции, в отборе — наподобие естественного. Те неорганавты, которые были избыточно самостоятельными, всегда отставали по части прогресса и экспансии от обитателей Удобии, настроенных в высшей степени социально, взаимопомощно, сплочённо против преград со стороны внешней среды. Потому что максимального успеха достигают — в экспансии ли, в эволюции ли — лучше организованные и сильнее поддерживающие друг друга. Типа муравьёв, которые превосходят по суммарной массе всех остальных насекомых.

          Недостаточно сплочённых и из-за этого не самых продвинутых неорганавтов обитатели Терры Удобии обобщённо называли "людейцами". Последние рано или поздно обнаруживали, что значительно проигрывают в движении вперёд, в достигнутом уровне развития, а потому в итоге шли с удобленниками на контакт. И затем обычно перестраивались на наиболее прогрессивный, эффективный, то есть максимально социальный лад.

          О неорганавтах же, упорно остающихся людейцами, добрые удобленники заботились, понятно, не меньше, чем об идейцах.

          Мишка страшно порадовался притоку новых знаний, но теперь решил получить представление о древней истории народов земного шара. Хотя тут сразу было очевидно, что по меркам брызжущего счастьем мира удобленников она — всего лишь жалкое копошение перволюдей.

          Выяснилось, что изначально на Земле существовало множество стран. Среди них первенствовала молившаяся Гаду фальшистско-нарцисстская рейхспублика Успехистан, а её непримиримым противником было куралесство Обгонистан, занимавшее седьмую часть суши.

          У Успехистана, постоянно затевавшего под раззвёзднутым флагом миротворческие войны и сбросившего атомную бомбу на Хироссию, имелось множество стран-прислужниц: Жуликобратания с её англо-санкциями, Меньшая Больша, Латвийская Америка, Литван, Испансия, Попугалия, Капиталия, Островерхия, Безарабия, Честнословакия, Свободовская Орава, ЮАР-Дания, Культурция, Просилия, Фигляндия, Кисляндия, Оппортунис, Руиния, Долгария и прочие так называемые "лыкодержавы". Ловко обирая прислужниц, Успехистан в ответ слал им кучи зелёной клептовалюты — поскольку был деньгиургом. И прислужницы не смели даже пикнуть, потому что всех, кто не был с ним заодно, Успехистан успешно мордорнизировал.

          В свою очередь, жители Обгонистана веками страдали от изжёпы, попутно разыскивая свою национальную идею. И в конце концов нашли её. Национальная идея оказалась следующей: "Разворовать всё".

          Мишка уже начал вникать в великую мудрость этой идеи, но тут двухчасовое посещение мира людей закончилось.

          — Мишка, мы знаем — тебе у нас понравилось, — рокотал плавающий перед глазами огненный червь. — Только учти: если выберешь путь человека, то сможешь в любое время вспоминать прежнюю жизнь в мельчайших подробностях. Но если решишь остаться идейцем — начисто забудешь об удобленниках.

          — Понятно, — кивнул Мишка.

          Он опять стоял в заснеженном ночном лесу. Ощущение было таким, что вокруг безнадёжно затхлое болото. Однако вскоре чувство пребывания в болоте исчезло. "Ага, удобленники, как и обещали, возвращают прежнее мировосприятие..." Тем не менее Мишка сохранял в памяти всё лучезарие, всю дикую выигрышность места, где только что побывал.

          — Повторяю: оставшись идейцем, полностью забудешь Терру Удобию. А в нынешнем неопределившемся, пограничном состоянии сможешь помнить нас только сутки. За это время нужно принять решение. Сделать окончательный выбор. Конечно, ты очень ценен, но уговаривать мы больше не будем. Ибо и так приложили много усилий. Если решишь стать человеком, то приходи на Свалку Чудес. Ждём тебя там.

          — Всё ясно, — кивнул Мишка.

          — А твоё молчание и бездействие мы поймём как несогласие присоединиться к людям, — предупредил огненный червь. — Но вообще в том, чтобы остаться нашим любимцем, нет ничего зазорного: перволюди на протяжении всей истории чувствовали себя домашними животными бога. И сравнивали его с пастухом, а себя — с его овцами.

          — Да, знаю, — опять кивнул Мишка.

          — Кстати, если переживаешь за близких, то можно не уничтожать твоё тело. А заставить его играть роль тебя. Создать им видимость нормального идейца. Никто ничего не заподозрит.

          — Да неужели вам и такое подвластно?

          — Разумеется, Мишка. Твоё тело только что само бродило по лесу — пока ты посещал Терру Удобию.

          — Бродить по лесу — это одно. Но способно ли тело без разума нормально жить и общаться с окружающими?

          — Конечно, способно. Просто оно станет жутко религиозным. Ведь для выполнения пустых обрядов и для веры в галиматью разум особо не нужен. И даже бывает лишним.

          — Ну да, похоже... — задумчиво покрутил головой Мишка — он вспомнил придуманного им самим отрубленноголового Следителя.

          — И ещё: ты ведь наверняка идеализируешь соплеменников и убеждён в их здравомыслии. И вместо выбора Терры Удобии, возможно, попытаешься кого-нибудь просветить. Объяснить, как всё обстоит в реальности.

          — А этого делать нельзя?

          — Можно, Мишка. Можно. Только, во-первых, сие противоречит интересам музея, в котором вы выставлены. А во-вторых, мы уже знаем, поскольку тысячекратно с этим сталкивались: соплеменники проявляют совсем не ту реакцию, на которую рассчитывает просветитель-правдоруб.

          — Простите, что вы имеете в виду? — нахмурился Мишка.

          — Рассказ, что племенем и его богами правит нечистая сила, проклятые сыновья металлолома, воспринимается идейцами как предельная ересь, заслуживающая предельного же наказания.

          — Предельного наказания? Хотите сказать, что...

          — Да, Мишка. Идейцы всякий раз пытаются безвозвратно убить, отрупить племенного революционера. Или навсегда сделать его тюрьменом. Дабы смутьян не рушил, не портил привычные порядки. Тут нам, конечно, приходится вмешиваться из гуманных соображений. И стирать всем, кого горе-просвещение задело, часть памяти.

          — Угу, понимаю... — невесело протянул Мишка.

          — Просветителя, увы, тоже приходится переделывать — разумеется, в идейскую сторону: чтобы он больше не обнадёживал нас продвинутостью. То есть чтобы наши вмешательства в состояние экспонавтов происходили как можно реже.

          — Значит, это всё-таки нежелательно — чтобы я раскрывал вашу тайну?

          — Нет, Мишка, — произнёс огненный червь, медленно отдаляясь, — никто не запрещает попробовать роль просветителя. Таким способом даже можно подать сигнал: мол, предложение стать человеком отвергнуто, хочу остаться с идейцами. В общем, начни говорить правду — и всё окажется прежним.

          Пробираясь по лесу домой, Мишка перекатывал в голове мысли:

          "Интересно, куда удобленники заторопились? Может, сие всё-таки коварная ловушка? Ой, едва ли — если на переход в загорбный мир нужно моё согласие, то я его уже давал. А сыновья металлолома этим не воспользовались. Может, по недомыслию не воспользовались? Ну нет, существа, управляющие богами, вряд ли безмозглы...

          Что ж, тогда всё неплохо: выбор решения ничем не угрожает. Похоже, это выбор между одним счастьем и другим счастьем..."

          Когда Мишка вышел из леса, уже наступало утро. Цветало: с уходом темноты у окружающего мира проступали цвета.

          Хрустя снегом, Мишка дошагал до окраины народохранилища, и тут из-за ближайшего забора показался Жженька Хламоносов. Он держал на поводке Лайка, а тот азартно тащил Жженьку от столба к столбу.

          — Привет, Мишленец, что у нас здесь делаешь? Жена уже из дома выгнала?

          — Да нет, Жженька. Просто так гуляю, — затемнил Мишка на всякий случай. — Проветриваюсь после вчерашнего...

          — Ми-шестьлец, а ты у Убивня выиграл сам или всё-таки помогли сыновья металлолома? Ты их тогда вообще сумел разыскать — ну, когда ушёл от меня? Злоклинание подействовало?

          — Жженька, приходи к нам часов в двенадцать, я его верну.

          — Значит, ничего не подействовало? — В Жженькином голосе сквозило разочарование. — Так я и думал... Ну ладно. Слушай-ка, Михаил Ми-шестин, — Жженька огляделся по сторонам, — я тут до конца разобрал библиотеку Мимоцельсия. И нашёл одну книжку...

          По тону Жженьки чувствовалось, что он рвётся сообщить нечто сногсшибательное.

          — Если хочешь, покажу. Прикинь: в книжке про меня и про тебя написано. В смысле — у персонажей те же имена. И все тоже живут в Айдавкино. Даже злоклинание правильно приведено. Но я читать только начал: книжку пришлось срочно прятать. Пойдёшь её смотреть?

          Мишка насторожился — Жженькино предложение смахивало на уловку сыновей металлолома. Как же тут не попасть впросак? Хотя, с другой стороны, чем может быть страшна книга?

          — Жженька, дай мне её, я сегодня же всё прочитаю, — попросил Мишка.

          — Ладно, дам... Пошли к нам. В дом заходить не нужно: книжка под крышей собачьей будки...

          — Вот, смотри... — Жженька размотал тряпку, в которую была завёрнута погрызенная мышами книга. — Повесть называется... сейчас найду... Ага, вот она: "Начни говорить правду". На, держи.

          — "Начни говорить правду"? — переспросил Мишка. — Где-то я такое уже слышал... Ну до встречи, Жженька...

          Погрызенная мышами книжка, похоже, таила ловушку. Или нет? Может, сходство названия повести с прощальными словами сына металлолома просто совпадение?

          По пути домой Мишка напряжённо размышлял: нужно ли всё-таки тратить время на подозрительную повесть? Но вдруг в ней есть подсказка, как поступить?

          Зайдя в тихий утренний двор, — домашние, видимо, ещё спали, — Мишка пробрался в хозяйственную пристройку, уселся на край почти заваленной сеном телеги и в тусклом свете, льющемся из крохотного незастеклённого оконца, осмотрел принесённую книжку.

          Книжка называлась "Дармоедерные бомбы" и была сборником текстов, переведённых с древнего индиша. Первым в книге шёл производственный роман "Оплака труда", вторым — рассказ "Болеприпасы", третьим — венок сонетов "Служайки и стыдуэтки", четвёртым — очерк "Иванглие из Иванглии". Повесть "Начни говорить правду" завершала сборник. Мишка нашёл предисловие к повести и пробежал его взглядом.

          Выяснилось, что "Начни говорить правду" представляет собой пересказ одной из глав текста "Терра Удобия". Этот бессценный текст с подзаголовком "В помощь сельскому футурологу" описывал, каким окажется далёкое для XXI века будущее. Главным недостатком "Терры Удобии" являлось то, что её никто не читал: увы, любители заглянуть в грядущее были сильно мутивированы. То есть вместо знакомства с дельным текстом тратили время на постороннюю муть. Впрочем, публикация "Начни говорить правду" ничего не изменила, и "Терра Удобия" канула в Лету.

          Мишка покончил с предисловием и перешёл к само́й повести.

          "— Я помещаться в окошечко? — Голос Йели звенел как колокольчик, и этот колокольчиковый голос приводил мир окрест Мишки в лихорадостное кружение..."

          Мишка дошёл до того места в тексте, где осматривает принесённую книжку, остановился и затем возобновил чтение:

          Но, похоже, он уже знал, какой выбор должен сделать".

          "Как же поступить? — подумал Мишка, откладывая сборник. — Неужели продолжить жизнь в положении домашнего животного? Как там нас называют: "разумные окаменелости", "заповедник отсталости", "голуби, суетящиеся у ног прохожего"? Да, не слишком приятно...

          А с другой стороны, так ли позорна роль домашнего животного бога? Так ли уж сие бесславно — жить маленьким и глупеньким? Что в этом страшного? Но постой-ка: уместно ли тогда будет считать себя человеком?

          Нет, нельзя опираться на себялюбивые соображения — всё я да я... То хочу стать богоподобным, то готов отказаться от этой возможности... Так из чего же нужно исходить?

          Наверное, вот из чего: из заботы о ближних. Пусть даже, с точки зрения бога, они всего лишь домашние животные".

          Мишка вспомнил, как добры к нему мать и отец. Представил, как они примутся горевать, если он исчезнет. А Йеля? Не о Йеле ли он на днях сказал, что жить без неё не хочет? Не из-за чувств ли к ней довёл до самоубийства бедную Изабыллу?

          К тому же женщины племени при каждом удобном случае шпыняют Йелю, и она горько переживает... И что же — бросить жену одну против почти общей ненависти?

          А что если всё-таки стать удобленником, но потом следить за близкими и постоянно защищать их?

          "Нет, ничего не выйдет, — остановил себя Мишка, — такая защита окажется искусственным воздействием. Удобленники его, конечно, не допустят. Ибо помешаны на естественности. Но, может, им, хитроумным, удастся тут что-нибудь придумать? А вдруг придумать ничего нельзя?"

          Хотя почему тогда не оставить вместо себя тело — сыновья металлолома ручаются, что оно обманет любого... Нет, такое точно не пойдёт: разве допустимо, чтобы безмозглый кусок плоти дурил мать с отцом и спал с Йелей?

          "Ой, — подумал Мишка, — похоже, меня удерживает мужская ревность... Или всё-таки не ревность, а порядочность? Но порядочно ли это — оценивать собственную порядочность? Так, хватит играть словами, пора смотреть правде в глаза: я собираюсь подсунуть близким вместо себя подделку. При всём при том что любовь близких неподдельна".

          У Мишки всплыло в памяти, как он обещал Йеле всегда носить её на руках и как однажды Йеля доверчиво прижалась к нему: "Я думала, что это чужой дядька, а это оказался мой Мишка". Разве можно предать такую преданность?

          Снаружи пристройки послышались голоса. Мишка чуть наклонился и, продолжая сидеть на краю телеги, приник глазом к щели: во двор один за другим входили вчерашние гости.

          — Эй, хозяева, новобрачный-то нашёлся или как?

          — Нет, мы его так и не видели, — отвечала с крыльца мать. — Сами волнуемся, под утро только уснули...

          — Не пора ли браться за поиски? Мало ли что могло случиться в лесу...

          — Правильно говорите, — закивал отец, тоже появляясь на крыльце. — Злотворник место недоброе. Скликайте народ, пойдём искать Мишку...

          "Что же делать? Успокоить всех, а потом сбежать к удобленникам? Или уж рассказать соплеменникам об их истинном положении? Ведь от этого хуже не станет, в случае чего удобленники всё равно вмешаются... Так какой же выбор правильнее? Какой человечнее: превратиться в человека или не предать домашних животных?"

          — Ну ладно, — процедил Мишка, вставая с телеги, — пусть будет так, как решу в последнее мгновение...

          Но, похоже, он уже знал, какой выбор должен сделать.

     26.05.2016 — 04.12.2019

          "Старые и ложные боги, то есть на самом деле злобные демоны..."

          С.А.Токарев "Ранние формы религии" (https://www.litmir.club/br/?b=556854&p=1)

          Например, Баал-Зебуб (Ваал-Зевув) — "Повелитель мух" — поначалу бог филистимлян, после принятия палестинцами иудаизма стал считаться уже одним из воплощений дьявола, Вельзевулом. Равным образом русское православие крайне отрицательно относится к своим предшественникам, к славянским волхвам и волшебству.

          "...пытались коварно заманить посланцев Святонаила: Добрыню и Путяту".

          Путята — тысяцкий князя Владимира Святославича Красно Солнышко — принимал, по сведениям так называемой "Иоакимовской летописи", деятельное участие в насильственном крещении новгородцев Добрыней, дядей Владимира. Отсюда пошла поговорка: "Путята крестил мечом, а Добрыня огнём".

          "— Скажи мне, мудесник, любитель богов, что сбудется в жизни с тобою? — вопросил богатырь Иоанна. — Что ты станешь делать, например, завтра утром? Предсказывает ли ответ твоя бесовская вера?

          — Никтот, господь мой, всеведущ и грозен, — непримиримо ответствовал Иоанн. — И он речёт, что завтра утром я, его покорный раб и несравненный пророк, буду, как всегда, усердно молиться ему.

          В ответ на эти гордецкие слова Добрыня с великой кротостью извлёк из висящих у него на поясе ножен меч-младенец и вразумляюще срубил Иоанну соломенную голову. Тот картинно зашатался и упал.

          — Как же теперь ты, лжепророк, станешь молиться своему рабовладельцу? — сочувственно поинтересовался Добрыня".

          "Повесть временных лет", год 1071:

          "При Глебе в Новгороде объявился волхв, который притворялся богом и многих обманул, говоря: "Предвижу всё". И, хуля веру христианскую, обещал: "Перейду по Волхову перед всем народом".

          И люди стали верить волхву, и хотели погубить епископа. Епископ же надел облачение, взял крест и сказал: "Кто верит волхву, пусть идёт за ним, кто же верует в бога, пусть по кресту идёт". И разделились все надвое: князь Глеб и дружина его пошли и стали около епископа, а люди пошли к волхву. И началась смута великая между сторонами.

          Глеб же спрятал под плащ топор, подошёл к волхву и спросил: "Знаешь ли, что случится завтра и что случится сегодня до вечера?" Волхв ответил: "Знаю всё". И спросил Глеб: "А знаешь ли, что будет с тобою сегодня?" Волхв ответил: "Чудеса великие сотворю". Глеб же, вынув топор, разрубил волхва, и пал тот мёртв, и люди разошлись. Так погиб волхв телом, а душою предался дьяволу".

          "Тем временем Путята привязал двух других прислужников демона к их же столбу и вразумляюще поднёс их же дымилку на цепочках к куче веток под ним:

          — Хотите поговорить из горящего куста?"

          Иегова говорил с Моисеем из горящего куста.

          "— Горите на работе, чёртовы инквизиторы..."

          Инквизиция боролась за чистоту веры, массово сжигая людей.

          "— Ну и что? — непримиримо фыркнул Никтот. — В меня нужно веровать, ибо это нелепо".

          "Верую, ибо это нелепо" ("Credo quia absurdum est") — слова Квинта Септимия Тертуллиана.

          "— Я наказую по заслугам, — убеждённо возгласил демон. — Ибо не мир я принёс, но меч".

          "Не мир я принёс, но меч" — слова из "Евангелия от Матфея", 10:34.

          "— Пророк Хоссейн? Да, он историческое лицо, — кивнул Хламоносов. — Но Хоссейн возвещал как раз о том, что богов нет. Вообще нет. Смотри: вот его сочинение "Богоглупость". — Жженька достал с полки тонкую книжку и протянул Мишке".

          А.С.Хоцей "Есть ли бог?" (http://library-of-materialist.ru/god/god1.htm)

          "— Молодец, имплантянин. — Вождь хлопнул Мишку по плечу. — Правильно понял наши взгляды. Мы называем их "идеология чурчхела"."

          Идеология чучхе — придумка северокорейского режима, основанная на том, что сегодня в России стали называть "технологический суеверинитет" (опора исключительно на внутренние возможности — в реальности, понятно, совершенно недостижимая).

"...сегодня в высшем судьбольном разряде "могуучи" снова встретятся претендент, боец Ибн Сила, — глашатай торжественно указал на Мишку, — и якудзуна Убивень..."

          "Макуучи" — высший дивизион в профессиональном сумо. "Ёкодзуна" (великий чемпион) — высшее звание в профессиональном сумо. "Якудза" — японская мафия. Профессиональные сумоисты выступают под особыми борцовскими именами: например, "Какурю" — "Журавль-дракон", "Тайхо" — "Великий феникс" и т.п.

          "Проходя мимо зернохранилища, Мишка услышал знакомые звуки визгливой музыки. От нечего делать он побрёл в сторону звуков и на главной улице единца увидел сопровождаемую музыкантами процессию девушек — совершенно обнажённых".

          "Предметом страсти молодого чиновника была светлокожая с волнистыми кудрями особа, которую он впервые увидел на "Параде девственниц".

          В Онтонг-Джаве существует народный обычай ежегодно устраивать шествие обнажённых девушек, когда те достигают брачного возраста. Как правило, помолвки совершаются ещё в раннем детстве, но прогулка в обнажённом виде по деревенской площади в сопровождении пожилых женщин является знаком того, что девушка готова к замужеству.

          Мы видели пачки фотографий, снятых на таких парадах, и должны признать, что девушки Онтонг-Джавы мало похожи на своих меланезийских родственниц. У них длинные и стройные ноги, красивые торсы, отличные плечи и высокая грудь.

          Молодой чиновник, увлечённый этими внешними достоинствами девушки, не посчитался с тем, что она помолвлена, и увёз на своём катере..."

          "Даже самые талантливые художники додумывались лишь до того, чтобы собирать по помойкам мусор и переименовывать его в предметы искусства. А также запаивать дерьмо в консервные банки или выливать на холсты".

"То, что с потрохами выдаёт мошенников" (http://extracted-from-internet.com/painters.htm#15)

          "Кучка экскрементов, с успехом выдаваемая публике за предмет искусства, — это вовсе не тенденциозное преувеличение, не злобный наговор: в мае 1961 года итальянский авангардист Пьеро Мандзони сначала запаял (причём даже не ремесленным, а именно промышленным способом) в девяносто консервных банок свои экскременты и затем продал их "любителям искусства". Все эти банки имеют надпись на четырёх языках "Дерьмо художника"".

          "— Вы болтаете о не относящихся к делу вещах, — с жалостью сообщила Мишке Синди-Катя. — Потому что, к сожалению, явно ничего не знаете о языке искусства.

          — Этот язык нельзя описать прямыми словами, — назидательно подняла палец Мэри-Динама. — Хотя ему, разумеется, посвящено множество трудов выдающихся кустоведов. Да, этот язык, как можно видеть, доступен далеко не всем. А только избранным.

          — То есть ваши кустоведы пишут о том, что нельзя описать? — спросил Мишка. — Вы уверены, что это оправданное занятие?"

Рецензия на "Логика славы художников" (https://proza.ru/rec_writer.html?viver)

          "Вам, судя по всему, неизвестен язык искусства. О языке искусства написаны горы книг, но не прямым текстом. Авторы этих книг очень известные и авторитетные люди: Лотман, Лосев, Махлина, Бердяев и т.д."

          "Все жёны Расселян были родом из соседнего племени Обереганцев — людей вполне благоизбранных, находящихся в рабстве у истинных богов. В свою очередь, Обереганцы всегда брали в жёны расселянок. Соблюдение этого правила препятствовало запрещённому богами кровосмешению".

"Экзогамия" (https://ru.wikipedia.org/wiki/Экзогамия)

          "Дуальная экзогамия, в рамках которой формировалась родовая структура первобытного общества, исторически связана с развитием экзогамного группового брака... Дуальная экзогамия предполагает разделение людей на взаимобрачующиеся роды, и это является простейшей, исходной формой экзогамии... Супруги брались только из противоположной половины племени. Каждый мужчина одного рода заранее считался состоящим в супружеских отношениях с женщинами другого рода".

          "Когда хористы перешли к исполнению миграциозной, Йелю выпустили из перевоплощадки и облили бирюзовым соком, символизирующим родовые воды. После чего усваиваемая, по древнему обычаю, проползла между расставленными ногами картинно стонавшей жены Менделенина — это означало Йелино новое рождение на земле Расселян. В заключение Менделенин, теперь уже названый Йелин отец, сделал вид, что перевязал Йеле пуповину".

"2. Становление локальности брака. Переход к вирилокальности" (http://library-of-materialist.ru/theory_of_society/theory_of_society1/theory_of_society1-4.htm)

          "...чтобы включить кого-либо в члены рода, инсценировали процедуру его рождения какой-либо женщиной рода, сводившуюся к проползанию у неё между ногами, после чего "новорождённый" в ускоренном темпе проходил все этапы социализации от младенца до взрослой особи".

          "Среди них первенствовала молившаяся Гаду фальшистско-нарцисстская рейхспублика Успехистан..."

          Американский вариант произношения слова "бог" — "гад" [ga:d].

          "Выяснилось, что "Начни говорить правду" представляет собой пересказ одной из глав текста "Терра Удобия" (http://extracted-from-internet.com/after_communism.htm#0). Этот бессценный текст с подзаголовком "В помощь сельскому футурологу" описывал, каким окажется далёкое для XXI века будущее".

          "Если инопланетяне существовали бы, то, прилетев на Землю будущего, скорее всего, увидели бы следующую картину.

          На большей части планеты обнаруживается девственная природа. А кое-где даже резвятся восстановленные животные с чёрных страниц нынешней Красной книги — вроде тарпанов, туров, додо, странствующих голубей или птиц моа.

          В то же время в разных цивилизационных условиях — от примитивных хижин до построек XXI века — живут относительно малочисленные биологические перволюди. Все они, понятно, жутко идейные, упёртые в нежелании перековываться на более прогрессивный лад: это так называемые "идейцы". Нежелание перековываться у разных племён идейцев имеет разные по форме, но всегда мистические, иррациональные по содержанию объяснения, то есть племенные мифы.

          Каждое племя идейцев верит в чисто своих божков, чаще всего почерпнутых из традиционной для Земли мифологии. А всех других божков, то есть божков других племён и времён, в том числе христианских, мусульманских, иудаистских, индуистских и пр., каждое племя считает, как это всегда и было в истории, демонами, силами зла.

          Укреплению верований идейцев очень способствует то, что выбранные ими для поклонения племенные божки время от времени (благодаря тайным стараниям могущественных людей-машин) вполне реально появляются перед идейцами и творят провозглашаемые в племенных мифах чудеса. А заодно, демонстрируя своим поклонникам необоримую силу, раз за разом побеждают на их глазах чужих, конкурирующих божков. То есть, как отмечалось, демонов.

          Со всеми идейцами, которые, конечно, уже почти бессмертны, точнее, не подвержены старости и прочим нынешним недугам, постоянно происходят "волшебные" вещи. Например, у идейцев мгновенно затягиваются раны от поливания их "живой" водой; неведомые силы, если идейцы достаточно усердно возносят мольбы, "чудесным образом" снабжают идейцев сверхнормативными благами (эти блага доставляют, например, огнедышащие драконы или зеленовласые русалки — которые на самом деле суть изделия завода № 420/012).

          А обычные, положенные идейцам по традиции блага появляются "из ничего", "вырастают" в специально отведённых строениях типа современных домиков для бога.

          Почти бесконечно выросшие возможности регенерации позволяют многим идейским племенам увлекаться такими занятиями, которые, в отличие от большинства современных увлечений, приводят к серьёзным физическим потерям.

          Эти занятия — то есть что-нибудь вроде жесточайших гладиаторских боёв, — скорее всего, носят ещё и ритуальный, жертвенный в свете поклонения божкам характер. Но благожелательно настроенные божки всё, что требуется, у пострадавших игроков более-менее быстро восстанавливают.

          В то же время в экваториальных районах планеты с виду без чьего-либо вмешательства работают космические лифты, в безжизненных местностях как бы сами собой действуют масштабные научно-исследовательские установки и т.д.

          Если инопланетяне спросили бы идейцев: почему, мол, кругом происходят самопроизвольные вещи? — то идейцы ответили бы, что и сами ничего толком не знают. Но ещё помнят, что на Земле некогда существовали впавшие во грех и про́клятые всеми благими силами "сыновья металлолома".

          Эти механические грешники постоянно проводили реформы своих стандартов — всегда в сторону уменьшения элементов их мира. И в конце концов сыновья металлолома (так идейцы в правоверном ужасе называют, понятно, людей-машин) просто исчезли из виду. Поэтому если сыновья металлолома существуют по сию пору, то их можно воспринимать только как невидимые, как "мистические" силы.

          Особо продвинутые идейцы даже уверены, что сыновья металлолома, превратившиеся в незримых волшебников, кишат на планете почти повсюду. И параллельно собственным делам постоянно заботятся об идейцах.

          В итоге инопланетяне выяснили бы, что идейцы, сами того не подозревая, живут в созданном удобленниками музее и работают там, как крокодил Гена, экспонатами: иногда для людей-машин, "отдыхающих" в рамках технологических перерывов, устраиваются экскурсии по идейским резервациям.

          Эти экскурсии вследствие их микроскопичности идейцы, понятное дело, даже не замечают. А вообще с идейцами постоянно работают машины-кураторы — при помощи приспособлений, имеющих вид самих идейцев.

          Время от времени кто-нибудь из идейцев — чаще всего, конечно, из недавно родившихся и наиболее умственно развитых — приходит к мысли, что, пожалуй, хватит прозябать в дикарстве рядом с высокоразвитой цивилизацией. И что, пожалуй, неплохо было бы влиться в число более продвинутых субъектов.

          Распознавшие это желание люди-машины вступают с потенциальным человеком (а идейцы, понятно, уже не люди, ибо не члены общества будущего — они по положению всего лишь нечто близкое к нынешним домашним любимцам) в личный контакт. И предоставляют потенциальному человеку возможность стать для пробы удобленником, чтобы познакомиться с их миром.

          Мир этот оказывается наполненным пониманием почти всего на свете, феерическим оптимизмом, радостью от постоянно достигаемых побед, ощущением поддержки массы друзей и пр.

          И в итоге соблазнённый людьми-машинами субъект навсегда исчезает для своих шибко идейных соплеменников".

          У текста "Начни говорить правду" следующая предыстория.

          В феврале 1989 года некто Александр Хоцей напечатал и распространил среди подписчиков то, что можно назвать "политэкономическим содержанием всеобщей истории": http://library-of-materialist.ru/marxist/marx02_vseobshchaya_istoria.htm.

          По поводу одного частного вопроса я стал с Александром спорить. И тогда он пообещал изложить тему подробнее. Летом 1996 года Александр взялся за дело и написал 4 тома "Теории общества": http://library-of-materialist.ru/theory_of_society/theory_of_society1/sod_teor_1.htm и т.д.

          Но потом в этом деле в целом остановился, дойдя только до рассказа о таких порядках в обществе, которые марксисты называют капитализмом. А я всё ждал, когда Александр начнёт использовать разработанную теорию (общества как целого) для прогнозов: что будет после капитализма и дальше? Ведь наука нужна именно для выдачи прогнозов: http://extracted-from-internet.com/science.htm.

          Особенно меня интересовало, что будет после посткапиталистических порядков, то есть после так называемого "коммунизма". В итоге в 2006 году, отвечая на вопрос одного посетителя "Форума материалистов" (http://www.materialist.kcn.ru/forum/readmsg.php?id=4764&pid=0&js=&lang=ru), я сам был вынужден написать текст "Terra Udobia или Что будет после коммунизма?". Который построен на нескольких посылках типа

          "Всякое несовершенное целое (например, общество) "стремится" к совершенству, к завершённости, к своему правильному, "рациональному", более устойчивому устройству".

          Или

          "Люди добиваются результатов (например, совершения открытий или массового изготовления автомобилей) либо потому, что эти результаты легко достижимы, либо потому, что в этих результатах у людей имеется большая потребность, делающая выгодными даже очень значительные затраты сил".

          В одной из глав этого текста (http://extracted-from-internet.com/after_communism.htm) я описал наиболее вероятную, на мой взгляд, картину для стороннего наблюдателя на Земле примерно через десяток веков. Данное описание процитировано в конце примечаний к тексту "Начни говорить правду".

          А сам текст "Начни говорить правду" появился так: в ноябре 2015 года я отправил "Терру Удобию" для её возможного обсуждения на майский семинар фантастики "Созвездие Аю-Даг" следующего года. Однако на семинаре на мою "Терру Удобию" никто не обратил внимания (что тогда меня расстроило, а теперь радует), и потому для её популяризации я решил сделать из упомянутой выше главы приключенческий текст. Общую последовательность событий и конец этого текста — главный персонаж читает про самого себя в подозрительной книжке — я наметил прямо в последний вечер семинара.

          Кстати, в тексте "Начни говорить правду" широко использованы некоторые мысли из работы "Есть ли бог?" всё того же Александра Хоцея: http://library-of-materialist.ru/god/god0.htm.

          Чтобы выдуманный текст "Начни говорить правду" выглядел подостовернее, я понавставлял в него документальные сведения, которые тоже изложены в примечаниях: методы крещения Руси, известные слова Тертуллиана, обычаи в японской борьбе сумо, в первобытных социумах и пр.

          А поднимание камней перед поединком списано со сцены фильма "Сокровища Серебряного озера" (https://yandex.ru/video/preview/9645839984503920966) по роману Карла Мая: там Верная Рука перед поединком с лучшим бойцом племени индейцев побеждает этого бойца в поднятии камней. Сцена начинается с 1:15:18 и длится примерно 5 минут.

          К перевиранию слов меня подтолкнули своими похвалами рецензенты других моих текстов: Вадим Протасенко (http://akcn.forum24.ru/?1-1-0-00000005-000-0-0-1465391617) и Меролика Лобанова: (http://samlib.ru/m/merolika_l/rorbo.shtml).

          Очень поддержало меня то, что Глеб Гусаков, организатор семинара "Созвездие Аю-Даг" и издатель фантастики (http://skomm.ru), сообщил мне в феврале 2020 года, что текст "Начни говорить правду" — с удовольствием цитирую это — "нуждается в публикации".

          Кроме того, я чрезвычайно благодарен сайту "Словарь синонимов русского языка" (http://sinonim.org): он всегда помогал подбирать самые, на мой взгляд, нужные для текста слова.

          Большое спасибо и "Орфограммке" (http://orfogrammka.ru), но её корректорскую помощь я уже оплатил.