Это рассказ, в частности, об одном моём
снаряде — который сегодня находится, правда,
уже не у меня, а в секции пауэрлифтинга Дворца
творчества молодёжи, что в городе Владимир.
Вот он, мой гриф. Замки́ к нему, увы, потеряны.
Кстати, огромное спасибо владимирским тренерам Дмитрию
Феденко и Игорю Журавлёву: без их помощи этот текст
лишился бы нескольких важнейших иллюстраций.
1. Вылет из первой секции
— Ну всё, друг ситный, — мрачно хлопнул меня по
плечу тренер по тяжёлой атлетике Юрий Владимирович
Заверняев. — Сегодня ты занимался в этом зале
последний раз. Потому что не нужно болтать
молодым пацанам про "химию". Сам захимичился — ну
и молчал бы, блин.
Я оказался в сложном положении. После укола
ретаболила почти трёхмесячный застой у меня сразу
закончился, результаты и самочувствие пошли вверх.
Но теперь вместе с запретом тренера заниматься в
тяжелоатлетическом зале на стадионе "Торпедо",
что в городе Владимир, у меня должна была исчезнуть
и правильная штангистская нагрузка. То есть
замечательный и с трудом добытый ретаболил,
стервоид пролонгированного действия, гулял бы
теперь по моему организму впустую.
2. Возникшие планы
После недолгого размышления я решил действовать
сразу в двух направлениях.
Во-первых, я пошёл в Политехнический институт
знакомиться с Александром Ивановичем Шушкиным,
тренером наших местных чемпионов и даже одного
чемпиона мира и Олимпийских игр 1988 года
— в виду имеется Павел Кузнецов.
А во-вторых, я твёрдо решил сделать себе
полноценную тяжелоатлетическую штангу. То есть
прежде всего гриф с тонкой захватной частью,
легко вращающейся относительно втулок, на которые
надеваются диски.
3. Как устроен гриф олимпийской штанги?
Особых проблем с изготовлением штанги вроде бы не
предвиделось: я работал на "Автоприборе" —
большом заводе, где имелась куча
металлообрабатывающих производств.
Когда Шушкин разрешил мне тренироваться в зале
Политеха, я всё-таки ещё раз пришёл
к Заверняеву и попросил его показать, как
устроен гриф олимпийской штанги.
Заверняев выкрутил из торца втулки (на которую,
напоминаю, надевают диски-разновесы)
грифа толстый винт, благодаря чему появилась
возможность сдвинуть втулку к центру грифа.
Точнее, к центру стержня грифа.
Что сразу обнажило самый конец этого стержня. На
данном конце открылась глубокая опоясывающая
прорезь, в которую был вставлен так называемый
"сухарь". То есть толстая полулунная стопорная
шайба.
Этот сухарь, будучи вставленным в прорезь,
не даёт втулке сдвинуться в направлении от центра
стержня. А сдвинуться к центру стержня втулке не
даёт толстый винт, когда он вкручен в её торец.
Таким образом, у втулки остаётся всего лишь одна
степень свободы: вращаться вокруг продольной оси,
то есть вокруг стержня грифа.
Вот втулка моего грифа в разобранном виде.
Лежащее слева от втулки колёсико — это компенсатор
веса, то есть один из двух грузиков, доводящих вес
моего грифа до ровных 20 кг.(Подробнее узнать об устройстве грифа можно
по данному адресу.)
Итак, задача было понятной: сначала следовало
изготовить правильный, то есть прежде всего очень
прочный стержень. Ну а затем вдобавок к нему две
втулки, два сухаря и два винта. Что дало бы в
сумме полный гриф.
Потом предстояло изготовить ещё и приложения к
грифу.
4. Поход в цех огромных станков
На моём заводе имелся цех номер семь, где стояли
огромные токарные и фрезерные станки: чуть бо́льшие
средней жилой комнаты. Я подошёл к токарю,
управлявшему одним из этих огромных станков, и
рассказал о своей проблеме.
— Для стержня тебе нужна хорошая сталь, — понимающе
кивнул мне токарь. — Разбираешься в марках
легированной стали?
— Нет, почти не разбираюсь, — помотал головой я.
— Знаю только, что чем её формула длиннее, тем
лучше.
— В принципе почти правильно, — согласился токарь.
— Знаешь, где расположен наш склад заготовок?
Выбери там подходящую по размерам болванку с
максимально длинной надписью мелом и тащи её сюда.
5. Уворованная заготовка
Было начало тёплого лета 1987 года. У склада
заготовок толстые болванки валялись прямо на
асфальте, а более-менее тонкие и длинные
болванки лежали параллельно друг другу в
прорезях специальных ко́зел вроде вот этих.
Я покрутил в прорезях ко́зел наиболее длинные болванки
в поисках написанных на них мелом марок стали. В
идеале мне была нужна заготовка длиной 2 м 10 см
— как у стержня олимпийской штанги. Но такой длинной
болванки на козлах, увы, не оказалось.
Самую большую формулу (что-то
вроде 38ХНЗМФА, то есть 0,38% С,1,2—1,5% Сr;3% Ni,0,3—0,4% Мо,0,1—0,2% V) имела достаточно тонкая —
всего лишь 8 см в диаметре — болванка
длиной 180 см (эту длину я узнал при
помощи обычного портновского ленточного метра,
которым частенько измерял в те времена свои бицепсы).
Выбора у меня не оставалось. Я нагло вытащил
облюбованную болванку из прорезей, по-штангистски
вскинул её себе на загривок и деловито зашагал прочь
от склада.
Никто из видевших моё умыкание заготовки не
произнёс ни слова: на "Автоприборе" всем всё было
по барабану. 1
Пройдя по территории завода метров примерно триста, я
принёс болванку токарю.
6. Договорённость с токарем
— О, отличная сталь, — похвалил токарь мой выбор,
прочитав надпись на заготовке. — Значит, говоришь,
её нужно обточить до диаметра 28 мм?
— Да, — подтвердил я. — А на концах получившегося
стержня нужно сделать небольшие фаски. А также
прорези глубиной 5 мм и шириной 10 мм.
И, кроме того, насечки вот по этому эскизу. — Я отдал
токарю заранее приготовленную бумагу.
— Всё понятно, накатаем и насечки, — кивнул токарь.
— Приходи за своей штукенцией послезавтра. Или даже
лучше после послезавтра. Сам понимаешь: обдирать с
такой длинной заготовки пять сантиметров толщины
придётся довольно долго...
Всю его работу мы с токарем оценили в три рубля.
Вообще-то, на заводе за услуги принято
расплачиваться не деньгами, а также
какими-нибудь услугами или хотя бы
спиртом. Но спирта у меня не было, а из
продукции моего цеха токарю ничего не
требовалось.
Поэтому в дальнейшем я так и тратил наличные деньги:
для ускорения процесса изготовления моей штанги.
Тем не менее некоторые изготовители со своими
операциями всё равно здорово волынили.
7. Подготовка к закалке
Пока токарь вытачивал стержень грифа, я опять явился
в зал к Заверняеву — на сей раз, чтобы застать там
Серёгу Болдина, работавшего в термичке (то есть в
термическом цехе) Владимирского тракторного
завода (ВТЗ).
Дело в том, что даже самая высококачественная
сталь (за исключением быстрореза-самокала)
без закалки остаётся мягкой, пластичной, не пружинистой.
То есть моему стержню требовалась хорошая закалка.
На "Автоприборе", конечно, тоже имелась термичка,
но она была рассчитана на
действия только с мелкими изделиями.
А вот большой размер печей в термичке ВТЗ
позволял закалять изделия даже подлиннее, чем мой стержень.
Серёга Болдин вскоре пришёл в зал и, переодеваясь для
тренировки, объяснил мне, каким образом можно попасть
на территорию ВТЗ и как там найти его термичку.
Через два дня я получил готовый стержень будущего
грифа с насечками для ладоней и с прорезями для
"сухарей" и потащил его с территории родного
"Автоприбора" по так называемой "Дороге жизни",
проходившей через Владимирский химический завод (ВХЗ).
"Дорога жизни" представляла собой основательно
протоптанную тропинку к главной дыре во внешнем
заборе "Химзавода". Сам же "Химзавод" был отделён от
моего "Автоприбора" чисто формальной оградой и
являлся почти проходным двором. Чем и
пользовались наиболее разборчивые в плане выпивки
заводские алконавты, ходившие по "Дороге жизни" в
винный магазин Красного Села (это такой район
Владимира).
Алконавты же с более простыми запросами никуда
не ходили, а пили прямо на заводе что-нибудь
типа флюса (то есть спиртосодержащей жидкости для
пайки) или разного рода БФов, которые у
нас так и назывались: "питьевой клей".
Меня всегда интересовал следующий вопрос: почему
начальство или сама охрана завода всё никак не
ликвидируют "Дорогу жизни" (когда "Химзавод" после
перестройки перешёл в частные руки, "Дорога жизни"
и её дыра в заборе были уничтожены мгновенно и
бесследно)?
Возможно, дело объясняется тем, что флюсами и
питьевым клеем люди иногда травились. И для
неисправимых "виноходцев" специально оставляли
возможность нализаться чем-нибудь
менее токсичным, нежели флюс или БФ.
Моя гипотеза может показаться надуманной, не имеющей
никаких оснований в реальности. Но ведь нечто
похожее однажды произошло в советской военной
авиации.
Там сначала долгое время применяли этиловый
спирт в качестве антиобледенителя, а затем в связи с
использованием лётным составом этого спирта в
питьевых целях нашли адекватную ему
антиобледенительную замену: чрезвычайно опасный для
здоровья метиловый спирт.
Однако в среде лётного состава отравления
разной степени тяжести сразу же пошли с такой
массовостью, что этиловый спирт — от греха
подальше — срочно вернули на роль антиобледенителя.
8. В тракторозаводской термичке
Проехав в троллейбусе со стержнем в руках почти
через весь город от ВХЗ до ВТЗ, я
пробрался через нужную дыру в заборе последнего
и затем разыскал тракторозаводскую термичку.
Когда я в неё зашёл, то чуть не задохнулся: такая
дикая там была жара. В нашей автоприборовской
термичке, конечно, тоже всегда стояла жара, но не
столь убийственная.
А от своего напарника по грузчицкой работе
Виктора я потом узнал, что в термичке Ковровского
экскаваторного завода уровень тепловыделения ещё
выше, и потому людей там уже приходится защищать
водяными завесами — как на литейных и на
прокатных производствах.
Заметив моё появление, Серёга Болдин отошёл от
печки, в которой то ли закаливал, то ли отпускал
какие-то детали.
— Серёга, как ты тут работаешь? — еле
проговорил я.
— Главное здесь — как можно меньше
двигаться, — дал мне совет Болдин. —
Тогда вокруг тела успевает образоваться более
холодная воздушная прослойка. А едва только её с
себя стряхиваешь — сразу же попадаешь
в среду горячего воздуха. Ну, показывай свой гриф...
— Вот он. Но только это пока ещё не гриф...
— Ух, какая замечательная насечка... — со
знанием дела похвалил Серёга поверхность стержня,
профессионально сжимая его в штангистский "замо́к".
9. Сергей Болдин
Болдин был рекордсменом Владимира в весовой
категории 90 кг, где когда-товырвал 155 кг и толкнул 190 кг.
Кстати, Шушкин говорил, что Сергей Болдин талантливее
самого Павла Кузнецова (Болдин выполнил норматив мастера
спорта СССРв 16 лет
без применения "химии"), нашего, напоминаю,
олимпийского и мирового чемпиона.
Насколько я понимаю, именно многолетняя работа
в выгодной по зарплате, но убийственной по
"климату" термичке и не позволила Сергею
реализовать свои способности в полной мере:
он постоянно пребывал в условиях, близких к
тем, в которые другие спортсмены попадают
только на время предсоревновательной сгонки
веса.
— Приходи в конце недели или на следующей
неделе. — сказал мне Серёга. —
Закалка-то много времени не отнимет.
Но после неё гриф нужно будет ещё как следует
отпустить. Чтобы ликвидировать появившуюся
у стали хрупкость.
10. Возвращение блудного стержня
В следующий понедельник я забрал почерневший стержень
из тракторозаводской термички.
От закалки его сначала немного "повело", то есть
из-за возникших внутренних напряжений
стержень слегка изогнулся. Но дальнейший отпуск,
то есть длительный нагрев до относительно
небольшой температуры — 300-400 градусов
— и последующее медленное остывание в положении
вертикального виса почти ликвидировали этот изгиб.
Я не стал проносить стержень на территорию
"Автоприбора" обратно по "Дороге жизни". Я просто
остановил на внешней дороге, то есть на территории
города, один из электрокаров, ездивших с так
называемой площадки "Б" на площадку "А" завода
"Автоприбор" (сам я работал на площадке "А"), и
засунул стержень между ящиками с деталями,
составлявшими груз электрокара. А потом нормально
прошёл через проходную и затем забрал стержень у
карщиков.
11. В гальваническом цехе
Теперь стержень нужно было защитить от ржавления.
Такая защита достигается путём гальванического, то
есть электрохимического покрытия стали тонким слоем
прочного и не поддающегося коррозии металла типа
желтоватого никеля или идеально белого хрома. Самым
твёрдым металлом считается хром, поэтому в нашем
гальваническом цехе я пошёл к ваннам для хромирования.
Гальваник-хромировщик предложил мне перед покрытием
отполировать гладкие, то есть не имеющие насечек
поверхности стержня.
Такую отполированность гладких мест грифа —
этими местами он задевает части тела штангиста
— можно видеть у всех заводских штанг.
Но я отказался от полировки. Потому что к
полированной поверхности хром пристаёт не очень
прочно и часто с неё облупляется. А вот с матовыми
поверхностями стали у хрома намного лучшее
сцепление. И гладкости этих матовых поверхностей
вполне достаточно для хорошего скольжения грифа
по бёдрам во время штангистского подбива.
В тот же день хромирование стержня было завершено —
несмотря на то, что он не влезал в относительно
неглубокие автоприборовские ванны. И потому у него
пришлось покрывать хромом сначала одну погружённую в
ванну половину, а потом вторую.
12. Большие надежды на большого друга
С окончательно готовым стержнем я пошёл в одиннадцатый
цех, под завязку забитый металлообрабатывающими
станками обычного размера: токарными, фрезерными,
стро́гальными, сверлильными, шлифовальными.
В этом одиннадцатом цехе работал фрезеровщиком мой
друг Сашка — высокий широкоплечий здоровяк,
острослов и любимец женщин, а также неформальный
лидер всего мужского коллектива цеха.
Чему, кстати, очень способствовало то, что ко всем
своим достоинствам (а он ещё профессионально
рисовал и печатался в журналах биологической
направленности) Сашка принадлежал к числу, как
это называл физиолог И.П.Павлов, "алкогольных
богатырей".
Всех окружающих приводило в восторг, что Сашку
невозможно даже слегка пошатнуть сколь угодно
большой дозой спиртного.
Первая смена Сашкиных собутыльников упивалась
вусмерть, впадая в полный отруб, а Сашка
принимался поглощать спиртное со второй сменой,
которая также полностью вырубалась, потом с
третьей и т.д.
И от этого дикого количества поглощённого
алкоголя Сашку абсолютно не качало. Однажды после
такой жуткой попойки он провёл к троллейбусной
остановке поздним осенним вечером меня,
агрессивного трезвенника, по своему почти бесфонарному
Красному Селу (это такой район Владимира рядом с
"Химзаводом"), и несколько раз удержал меня от падения
в скользкую после только что прошедшего дождя грязь.
Впрочем, проявление такого удивительного равновесия
объясняется ещё и тем, что я в той почти полной тьме
ничего не видел, в то время как у Сашки глаза, словно
у кошки. При столь же выдающейся остроте зрения.
Имея поддержку такого авторитетного друга, я
рассчитывал, что его товарищи по цеху сделают мне
втулки, винты, замки́ и пр. очень
быстро.
Но я ошибся: несмотря даже на мои денежные стимулы
Сашкины коллеги тянули резину с вытачиванием
перечисленных выше деталей не меньше трёх недель.
13. Особенности отечественных грифов
Теперь, дабы объяснить причины моих дальнейших
проектных решений, я должен кое-что
рассказать сначала о конструкционных особенностях
советских грифов и только затем о том, что
вынужден был применить я.
Все высококлассные (а не так называемые "народные", то
есть менее качественные) советские грифы, изготовленные
с начала 1950-х, имеют вес
ровно 20 кг и следующую
особенность втулок, а также надеваемых на них замко́в:
на поверхности втулок выточена примерно пара десятков
глубоких параллельных кольцевых выемок,
в которые при надевании на них, на втулки, замка́
попадает подпружиненная стопорная защёлка последнего.
После попадания этой защёлки в
выемку, что сразу же не позволяет замку́ сдвинуться в
сторону снимания с грифа, у замка́ можно открутить
специальную большую фигурную гайку (и замо́к тем самым
удлиняется),
благодаря чему эта гайка прижимает стопку
надетых на втулку дисков-разновесов к так называемой
"бобышке". Бобышка (или, как её ещё называют штангисты,
"завязка") — это утолщение втулки на её внутреннем
конце, которое служит ограничителем движения дисков к
центру грифа.
14. Почему нужно зажимать диски замка́ми
Обычно на тренировке стопки надетых на втулки дисков
замка́ми не зажимают. Но на околопредельных весах,
когда атлет сомневается, что сможет уверенно
контролировать штангу — в связи с чем появляется риск
её сильного перекашивания — стопки дисков обязательно
зажимаются замка́ми. Расскажу на всякий случай о том, что
может произойти при нарушении закрепления дисков.
В самом конце своей силовой карьеры (когда я ещё
показывал лучшие результаты) я приседал в качалке
Владимирской секции классической борьбы.
Штанга в этой качалке была древней, чёрной, с
коротким грифом весом 16 кг и с
массивными замка́ми весом по 3,5 кг
каждый.
Для последнего подхода я повесил на эту штангу
весь её разновес и зажал его, насколько возможно,
полуржавыми замка́ми, на гайках которых
почти стёрлась захватная насечка.
Защёлки замко́в пришлось вставить не в прорези на
втулках, а в щели между концевыми законтренными гайками
грифа древней, напоминаю, конструкции.
Вес у этой собранной штанги получился
равным 198 кг.
На короткие втулки данной штанги столь много разновеса
влезло потому, что диски у неё были тонкими,
нештангистскими — примерно как у современных
пауэрлифтеров.
Итак, я снял эту собранную штангу со стоек, отступил
на шаг, присел и встал.
От каждого моего движения — от снимания со
стоек, от отступания на шаг и от приседания —
штангу немножко раскачивало.
И в последний момент, когда я практически прошёл
так называемую "мёртвую" точку, один из
замко́в не выдержал тряски и соскочил со
втулки — поскольку, повторяю, был закреплён
мною чисто формально, не по правильной технологии.
От сразу же образовавшейся разницы в весе
двух половин штанги — а она опиралась
своим центром на мой загривок — штангу
перекосило, то есть она наклонилась к земле
той половиной, на которой ещё оставался
второй замо́к.
От наклона стопка дисков надавила на этот
второй замо́к, и он тоже слетел со
втулки.
А вслед за ним успела слететь ещё и пара
маленьких дисков. И тем самым образовался новый
дисбаланс, который привёл к перекосу штанги в
противоположную сторону.
От этого нового перекоса поехала по втулке
стопка дисков без первого замка́, и
от неё успело слететь вниз один или два диска.
Что привело к новому перекосу и к слетанию
новых дисков.
В общем, произошло следующее: я выпрямился, а
с неудержимо качавшейся штанги, которую я
держал на плечах, попеременно то справа, то
слева от меня слетали порции дисков и с
оглушительным грохотом-звоном
(диски, напоминаю, были старыми, то есть
необрезиненными) прыгали по помосту вокруг
моих ног.
Всё это продолжалось, конечно, недолго,
всего лишь несколько секунд, и мои ноги
почти не пострадали от скакавших дисков.
Но и я, и присутствующие напугались здорово.
15. Хитрые бобышки
Итак, бобышка и замо́к — это у хорошего грифа важнейшие
элементы втулки. Но у олимпийского грифа, насколько я
понимаю, бобышки служат не только ограничителями движения
дисков к центру грифа.
Я специально исследовал размеры бобышек у разных
олимпийских грифов и обнаружил, что у всех
грифов они немного разные. Почему? Потому, видимо,
что размерами бобышек регулируют окончательный вес
грифа.
То есть сначала гриф изготавливают по полной программе,
которая должна придать ему вес на всякий случай чуть-чутьбольший 20 кг (20 кг — это, напоминаю, общепринятый
стандартный вес хорошего грифа). А затем гриф взвешивают,
чтобы узнать величину его отклонения от стандартного веса.
И, узнав это отклонение, с бобышек симметрично стачивают
необходимое количество металла. Если же отступить от
такой технологии, то вес грифа может случайно оказаться
меньше 20 кг. И тогда "прилепить" к нему
нужную порцию металла будет затруднительно.
16. Недостатки олимпийского грифа
Вследствие применения описанной выше технологии бобышки на
олимпийских грифах приходится делать весьма крупными:
длиной до 5 см и толщиной до 7,5 см.
Большая толщина бобышки ни на что не влияет, но вот большая
длина бобышки "съедает" часть рабочей длины втулки. То есть на
такую укороченную большой бобышкой втулку можно надеть
меньшее количество дисков. Соответственно, предельный вес
для грифа делается меньше.
Конечно, если гриф сам по себе очень большой — типа
олимпийского с его длиной 2 м 20 см — то особых проблем не
возникает.
Но тот гриф, который делал я, должен был
получиться значительно более коротким — всего
лишь 1 м 90 см длиной. Захватную часть у
моего грифа я сделал стандартной, "олимпийской": 1 м 30 см.
Значит, на обе втулки у меня оставалось только 60 см.
А длина одной моей втулки составляла,
получается, 30 см. При том, что длина
втулки олимпийского грифа равна (220 см — 130 см) : 2 = 45 см.
Разница между длинами олимпийской и моей втулок равна,
получается, целым 15 см. То есть на втулку олимпийского
грифа по сравнению с моим вроде бы можно надеть дополнительно
три диска по 25 кг. А это очень много.
Но у конструкции олимпийского грифа есть два недостатка,
сводивших (потому что сегодня замки́ к моему грифу,
напоминаю, потеряны) его преимущества над моим коротким
грифом в самом важном случае подъёма — в случае подъёма с
закреплёнными дисками — почти до нуля.
То есть в ситуации с закреплёнными
дисками на мой гриф можно было навесить
почти столько же дисков, сколько и на
олимпийский гриф.
Почему так получалось? А вот почему.
Во-первых, у олимпийской втулки, длиной,
напоминаю, 45 см 4-5 см длины
"съедает" огромная бобышка.
У моей же втулки я решил сделать бобышку
длиной всего 1 см.
Этого вполне достаточно для надёжного
ограничения дисков в их стремлении
съехать к центру грифа.
Правда, для подгонки веса грифа до
ровных 20 кг мне пришлось
сделать ещё два небольших добавляющих
вес колёсика, имеющих толщину 1,5 см
и устанавливаемых всегда прямо рядом с бобышкой.
А во-вторых и в-главных, у олимпийского
грифа очень неэффективный в плане
сохранения рабочей длины втулки
замо́к.
Его длина — примерно 8 см.
На одном конце замка́ находится
элемент для упирания во втулку —
подпружиненная стопорная защёлка,
а на другом — элемент для зажимания
стопки дисков: откручиваемая фигурная
гайка.
Таким образом, стандартный
замо́к с защёлкой "съедает" не меньше
восьми сантиметров рабочей длины втулки грифа.
Мало этого, крайнюю кольцевую выемку на
втулке (для улавливания, напоминаю, в неё, в
выемку, защёлки замка́) приходится
нареза́ть, отступив 1-1,5 см
от внешнего края втулки.
Таким образом, вышеописанные потери сводят
длину рабочей части олимпийской втулки
размером, напоминаю, 45 см,до 45 смминус 5 см
(это длина слишком большой бобышки)
минус 8 см (это длина
замка́) и минус 1 см (это
отступление концевой выемки от внешнего
края втулки) равно 31 см.
И это идеальный максимум. Ибо в реальности
концевую выемку вытачивают на расстоянии
не 1 см от края втулки, а на
расстоянии 1,5-2 см от края
втулки, а прижимную гайку замка́
приходится иногда вывинчивать
на 1-1,5 см.
То есть реальная длина рабочей поверхности
втулки у олимпийского грифа
уменьшается до 29-30 см.
17. Моя конструкция зажимающего узла
А 30 см, напоминаю, это длина моей втулки.
Но 2,5 см у неё "отгрызают"
маленькая бобышка и компенсаторный диск.
Что же касается замка́, то я решил
сделать его в виде просто очень большой
гайки. И потому у меня рисунок на втулке
представляют собой не набор параллельных
линий-выемок, как у
олимпийского грифа, а единую глубокую
винтовую бороздку. На которую навинчивалась
гайка-замо́к (сегодня,
повторяю, потерянная). И эта гайка-замо́к
надёжно "схватывала" резьбу втулки на первых
же 1,5-2 см навинчивания.
Таким образом, реальная рабочая длина
моей втулки была 30 смминус 2,5 см (это длина
бобышки и компенсаторного диска)
минус 1,5 см (это длина надёжного
захвата резьбы моим винтовым замко́м)
равно 26 см.
То есть разница с олимпийской втулкой
составляла всего 4 см. А это
уже приемлемо: я ведь всё-таки
не обладал такой нечеловеческой силой, как,
например, Тараненко или Курлович, чтобы полностью
унизывать втулки у штанги дисками.
Кстати, я мог сделать свои втулки и
более длинными, чем 30 см —
например, 35 см. И тогда рабочая
длина "под замо́к" моих втулок сравнялась
бы с длиной втулок олимпийского грифа.
Но я решил не рисковать, не удлинять ни
тонкостенные окончания втулок, ни толстые
торцевые винты, которые вкручиваются в эти
тонкостенные окончания втулок.
Потому что при наличии глубоких нарезок
(для гайки-замка́ и для
болта) как изнутри, так и снаружи этих
тонкостенных трубок данные слишком
длинные и изрезанные глубокими бороздками
тонкостенные окончания втулок могли
лопнуть под ударной нагрузкой.
Ведь для штангистов совершенно нормально бросать
со всего маху снаряд после подъёма.
18. Проблема с заводскими замка́ми
Сия проблема заключается в том, что в
руках штангистов заводские замки́
очень быстро выходят из строя: всё
из-за тех же постоянных
ударов со всего маху штангой о помост
у этих замко́в вылетают сначала
пружины защёлок, а потом и сами защёлки.
То есть такой замо́к при нормальной
интенсивности эксплуатации служит у
штангистов всего лишь несколько месяцев
(в связи с чем часть замко́в тренеры
всегда прячут в кладовке и достают их
оттуда только для соревнований).
Меня такая низкая надёжность конструкции
заводских замко́в, естественно, не
вдохновляла. И это стало второй причиной,
по которой я отказался от копирования
заводских замко́в и втулок.
19. Почему я решил придать втулкам новой штанги старый диаметр?
К винтовой конструкции втулок и замко́в
я без особой боязни прибег ещё по одной
причине.
Дело вот в чём: я договорился с Заверняевым, что
он отдаст мне шесть обрезиненных дисков (пару
на 15 кг, пару на 20 кг
и пару на 25 кг). Но только дисков
не нового, а именно старого образца
(вследствие чего два или три из них были не
цветными, а ещё чёрными). То есть имевших
доолимпийский внутренний диаметр:
примерно 57 мм. И, значит,
рассчитанных на надевание не на олимпийскую втулку
диаметром 50 мм, а на её
предшественницу со стандартным советским
диаметром 56 мм.
Разумеется, Заверняев отдал мне полусписанные
диски с треснувшей и с полуслетевшей резиной
(исключение — "четвертаки": с них резина
почти никогда не слетает) — но я был жутко
рад и этим разновесам. Которые, скорее всего,
используются ещё и сегодня.
Кстати, помимо всего прочего, диаметр
втулок 56 мм позволил сделать
мою короткую штангу более массивной, более
близкой по весу к двадцатикилограммовому
стандарту.
Но главное, большой диаметр моих втулок
позволил прибавить металлу толщины в
концевой, в тонкостенной части втулок
как трубок. И потому глубокие
(порядка 4-5 мм) винтовые бороздки
для моего замка́-гайки
были далеки от того, чтобы прорезать
концевые части втулок насквозь.
20. Устройство моих замко́в
Для того чтобы замо́к-гайка хорошо,
долго вращался на втулке грифа от одного
толчка, я решил сделать его вдвое более
массивными, нежели стандартный замо́к
весом 2,5 кг.
Поэтому мой пятикилограммовый замо́к
представлял собой массивную гайку из
конструкционной (то есть из самой дешёвой
и низкосортной — но мне в данном
случае хороший металл и не был нужен)
стали с четырьмя крестообразно ввёрнутыми
в неё рукоятками. То есть мой замо́к
больше всего походил на небольшой штурвальчик.
Поучительный случай произошёл со мной,
когда я отдал заготовки для втулок и для
замко́в токарю Коле, который
работал поблизости от моего друга Сашки
— и которого Сашка мне,
в общем-то, порекомендовал.
Сперва Коля тянул с началом работ по
самым разным причинам: то он про меня
забыл, то его завалили работой, то он
был с перепоя, то у него чинили станок.
Наконец недели через две после
неоднократных понуканий и усовещений
Коля ни шатко ни валко взялся за мои
втулки и замки́.
Когда я пришёл к Коле в очередной раз,
то обнаружил, что он вчерне выточил
две втулки с нужными внешними размерами,
а также два корпуса замко́в —
уже с просверлёнными в них дырками для
втулок.
То, что втулки имеют правильные внешние
диаметры — 56 мм —
я установил, тут же померив их Сашкиным
штангенциркулем. Но потом взял одну из
заготовок будущего замка́ и померил
диаметр отверстия в ней.
И диаметр данного отверстия оказался равным
только 48 мм. "Ну всё понятно,
— подумал я, — это
отверстие, наверное, ещё не расточено до
конца". У второй заготовки замка́
обнаружилось точно такое же отверстие.
— Коль, а ты когда будешь растачивать
отверстия в замка́х до окончательных
размеров? — спросил я у токаря.
— У этих отверстий уже окончательные
размеры... — продолжая заниматься
работой, буркнул мне Коля через плечо.
— Но разве замо́к с отверстием
на 48 мм налезет на втулку
толщиной 56 мм? — Я
высокомерно захихикал над непонятливостью Коли.
— У нас всё налезет куда надо... —
так же небрежно буркнул токарь мне в ответ.
"Что за бред он несёт? — подумал я. —
Может быть, нелады с элементарными физическими
представлениями начались у бедняги как
тяжёлые последствия очередного перепоя?"
— Не учи отца сношаться, — со
смехом посоветовал мне стоявший рядом Сашка.
— Просвет отверстия гайки и должен быть
по диаметру меньше, чем максимальная толщина
её болта. Иначе не произойдёт зацепления
гайки за болт. Когда Коля вырежет в твоей
втулке как в болте бороздки для замка́
как для гайки, а в гайке бороздки для болта,
то они прекрасно друг на друга накрутятся.
21. Изготовление правильных стоек
Среди всего прочего мне были нужны хорошие стойки
для держания штанги на вису.
Дело в том, что я на тренировках всегда
применял прыжки со штангой
гиперпредельного веса на спине и на груди 2
(но впоследствии понял, что гораздо лучше применять
не прыжки, от которых позвоночник в моменты
приземления испытывает ударную нагрузку, а просто
полуприседы).
Кроме того, я собирался тренировать снимание
штанги большого веса со стоек выпрямленными
кверху и заведёнными за голову руками из хороших
средних "ножниц".
Во всех известных мне секциях стойки для удержания
штанги обязательно имели разного рода недостатки:
у одних были слишком маленькими "ушки"-"держалки"
грифа (и я поначалу часто промахивался при
опускании штанги на эти стойки), у других —
слишком маленькие неустойчивые основания, у
третьих внутренняя труба (буду для краткости
называть её "поршень") входила во внешнюю трубу (для
краткости назову её "цилиндр") со страшным люфтом. И
потому эта внутренняя труба-"поршень"
качалась, как тонкая рябина из известной песни.
Кроме того, у многих стоек стопоры "поршней"
являлись всего лишь кусками гнутой толстой
проволоки, то есть не очень надёжными.
А у одной пары известных мне стоек регулирующие
высоту отверстия были несимметричными, и вообще
у многих стоек — слишком редко насверлёнными.
Конечно, такие сварганенные на скорую руку стойки
наверняка весьма удобны в плане тяп-ляп
изготовления.
Но оборудование нужно делать не так,
как удобно изготовителю, и не так, как изготавливалось
прежнее, традиционно неудобное, плохое оборудование.
Нет, оборудование нужно делать так, чтобы оно было
удобно пользователю. То есть его нужно делать
грамотно, с применением разума и знаний.
Следы такого грамотного, вдумчивого отношения к
делу и к удобству для пользователя можно найти,
например, в размерах захватной части имеющегося у
меня сегодня грифа доолимпийской штанги.
В центре грифа его диаметр равен 28,5 мм,
а у самых "завязок" — 27,5 мм.
Поэтому средняя толщина грифа — 28 мм
— соответствует всем стандартам.
Но из-за более толстой центральной части увеличена
прочность данного грифа на изгиб, а из-за более
тонких крайних захватных участков увеличено
удобство данного грифа для выполнения рывка. При
котором всем людям не хватает длины пальцев.
Итак, я сразу решил, что мои стойки будут
свободными ото всех описанных выше недостатков.
Сначала я пошёл к сварщику, работавшему всё у
того же склада заготовок. Сварщик вчерне вырезал
мне из листа пятнадцатимиллиметровой стали два
больших круга, которые я положил на свою рабочую
тележку (а работал я грузчиком) и отвёз всё в
тот же седьмой цех с огромными станками.
И тот же токарь ровно обточил мне края у
вырезанных сваркой кругов. Их диаметры получились
равными точно 60 см.
Эти круги я затем отвёз обратно всё к тому же
сварщику.
Одновременно я нашёл длинную толстостенную трубу,
а также толстый, примерно пятисантиметровый,
длинный прут из конструкционной стали и отвёз
их уже к токарю Коле. Тот отрезал от трубы два
куска длиной 120 см. Такие же
отрезы он сделал и от толстого прута, и
получившиеся два отрезка прута обточил до
диаметра чуть меньшего внутреннего диаметра
труб.
Тем самым из отрезков труб получились
"цилиндры" для моих стоек, а из отрезков прута
— "поршни".
В результате "поршни" моих стоек, которые можно
было уверенно поднять на высоту 230 см (120 см+ 110 см), входили в "цилиндры"
с очень небольшим люфтом — почти как
поршни в цилиндры двигателя внутреннего сгорания.
По длине "поршней" мой друг Сашка на своём
фрезерном станке насверлил через каждые пять
сантиметров ряд отверстий диаметром 10 мм. А
токарь Коля выточил два "гвоздя"-стопорадиаметром 9,5 мм с удобными толстыми
шляпками-держалками.
Мой друг Сашка также выфрезеровал "ушки" стоек,
которые были мощными и огромными — 20 см длиной
— и потому очень удобными: мимо таких штангу точно
не опустишь. А опустив даже с размаха — не сломаешь.
Кроме того, токарь Коля выточил два массивных
"переходника" для соединения основания и "цилиндра".
Затем я привёз все эти детали к сварщику. Он
сначала приварил переходники к "цилиндрам", потом
получившееся изделие "переходники-цилиндры"
— к центрам оснований. А выфрезерованные Сашкой
"ушки"-"держалки" — к верхним торцам "поршней"
моих стоек.
22. Вылет из второй секции
Жизнь показала, что я поступил дальновидно (сие
случается со мной, увы, нечасто), начав делать
собственную штангу. Ибо из секции Политеха Шушкин
выгнал меня примерно через месяц после начала моих
занятий у него.
И я его прекрасно понимал: ведь я не имел уже
никаких спортивных перспектив — по причине
почтенного для штанги возраста. А Шушкин, напоминаю,
привык готовить чемпионов или хотя бы международников.
Но главное — я был (и остаюсь) жутко
непослушным, "поперечным" человеком.
Шушкин, естественно, настаивал на том, чтобы я выполнял
его тренировочные планы. Однако я не собирался выполнять
не только чьи-то там планы, но и вообще не
думал заниматься, например, рывком или приседаниями.
Шушкин, естественно, настаивал на том, чтобы я начал,
как все, брать штангу на грудь в сед. Вообще-то,
я хорошо умел это делать на непредельных для себя весах.
А чего там особо уметь: нужно выполнить лёгонький,
игрушечный подрыв, подсесть под штангу, поймав её плечами,
и спокойно, контролируемо сопроводить вниз.
Но затем, увы, приходится корячиться, вставая с
непривычным весом. А потом просто бросать штангу,
поскольку вставание через преодоление "мёртвой"
точки вконец измочаливает ноги. И ими уже
невозможно нормально послать вес от груди.
Тем не менее благодаря доброте и долготерпению Шушкина я
познакомился с такими выдающимися атлетами, как Сергей
Иванов и Олег Хромушин, а также с подачи Шушкина
разобрался с правильной техникой толчка от груди — сразу
за голову.
Я довольно долго пытался овладеть ею, но, к
большому сожалению (о чём скоро напишу более подробно),
избавиться от старых кривых навыков мне так и не удалось.
23. Удивительный Олег Хромушин
Расскажу уж заодно об Олеге Хромушине, этом
уникальном по возможностям — увы, оставшихся
нереализованными — штангисте.
Хромушина я впервые увидел на областных соревнованиях.
Это был начальный поток, в котором выступали атлеты
весовых категорий 52-82,5 кг. Мы с
приятелем сидели позади помоста и ехидно обсуждали всё
на нём происходившее.
— "Коряга", — кивая на какого-нибудь не
очень техничного атлета, язвил мой приятель.
— А вот этот сожрал метана
больше собственного веса, — глядя на
обсыпанные прыщами плечи другого выступающего, с
видом крутого знатока сообщал я.
На самом же деле знатоками мы были, конечно,
слабенькими.
— Установить вес сто пятьдесят пять килограммов,
— в какой-то момент раздался над
нами усиленный динамиком голос секретаря соревнований.
— Вес установлен. На помост вызывается Хромушин
Олег, весовая категория 67,5 кг. Первый
подход.
На помост вышел невысокий (впоследствии
я узнал, что рост Олега 162 см),
но очень хорошо сложённый штангист. Мышцы у
Хромушина не играли и не бугрились, но от
прочих атлетов, тоже далеко не уродов, он
отличался именно особой пропорциональностью
своей прямо-таки точёной фигуры.
Итак, атлет по фамилии Хромушин подошёл к
стопятидесятипятикилограммовой штанге,
еле-еле затащил её на грудь,
задержался в подседе, со скрипом встал и
сделал совершенно беспомощную попытку толкнуть
снаряд от груди. Снаряд хромушинской попытке
не поддался и благополучно свалился обратно на помост.
Мы стали смотреть соревнования дальше. Через какое-то
время на помост снова вызвали Хромушина — всё к тем же
злополучным ста пятидесяти пяти килограммам.
— Забаранит, — вспомнив беспомощность первого подхода
Хромушина, предсказал я. Впоследствии мне ещё
неоднократно пришлось убедиться в том, что связанные с
Хромушиным предсказания почти никогда не сбываются.
При взятии штанги на грудь Хромушин опять задержался в
подседе.
— Щас снова будет пролёт мимо кассы, — загодя
поморщился мой приятель.
Но Хромушин собрался в кучку и из последних сил
толкнул-таки снаряд от груди.
— Вес засчитан, — размеренно сообщил секретарь
соревнований.
— О следующем весе для Олега Хромушина, —
раздался вдруг от судейского стола громкий голос,
— будет сообщено дополнительно.
Сии горделивые слова почти выкрикнул маленький и
уже немолодой человек. Впоследствии я узнал, что это
тренер из Политехнического института Шушкин, совсем
недавно подготовивший чемпиона мира Пашу Кузнецова
(а Паша, вредитель, тут же ушёл от Шушкина к
Горенкову, который был никаким тренером, но зато
неплохо играл роль менеджера Паши: он заходил в
кабинеты чиновников со словами: "Я — тренер
Павла Кузнецова").
Горделивые слова Шушкина про дополнительное объявление
того веса, к которому выйдет Хромушин, по-моему,
никого в зале особо не впечатлили. Во всяком случае мы
с приятелем немного похихикали над ними и тут же всё
забыли.
Впрочем, когда вес на штанге вырос уже до ста
шестидесяти пяти килограммов, я вспомнил про
громогласное обещание Шушкина поразить
присутствующих следующим заказанным весом.
— Ну и где этот небывалый вес? — со смехом
произнёс я.
— Да ну их, этих клоунов, — хмыкнул мой
приятель. — Какой тут ещё может быть "следующий
вес", когда у них еле вышло поднять пятьдесят пять?
— Установить на штангу 167,5 кг, — произнёс
секретарь соревнований. — Вес установлен. На помост
вызывается Хромушин Олег, категория 67,5 кг.
Третий подход.
— Смотри-ка, они всё-таки решили потрепыхаться, —
не скрывая жалости, сказал мой приятель.
— Как говорил мой дедушка, — согласно кивнул я,
— "бог в помощь пустой работе".
Однако атлет по имени Олег Хромушин вовсе не считал
свою попытку безнадёжной. Он бодренько взял штангу на
грудь, легко встал и красиво толкнул снаряд.
— Ни хрена себе дела, — вытаращил глаза я.
— Да у него запас ещё килограммов десять, —
потрясённо произнёс мой приятель. — Что же такое с
ним было на пятидесяти пяти, а?
Как впоследствии выяснилось, в весовой категории 67,5 кг
Олег Хромушин ходил уже даже на 182,5 кг.
Что такое с ним приключилось на 155 кг
— фиг знает.
Но тренер Шушкин, судя по всему, к странным перепадам
силы Олега давно привык, и они его нисколько не смущали.
Через пару месяцев я услышал в нашей секции примерно
такой диалог:
— Знаешь, один парень на позапрошлых соревнованиях
взял штангу на грудь и сидит с ней. Пять секунд сидит,
десять секунд сидит. В конце концов чуть ли не весь
зал начал орать ему: "Всё, бросай, не встанешь." А
парень засмеялся, встал и толкнул штангу, причём очень
легко.
— А-а, я в курсе: это был Хромушин из Политеха.
Когда Заверняев выгнал меня из секции на стадионе
"Торпедо", я сразу же пошёл в тяжелоатлетический зал в
Политехе.
— Вот, страдаю от избытка честности, — трагическим
тоном сообщил я Шушкину, — не стал ни от кого
скрывать, что захимичился.
— Ну, в моей секции можно химичиться, сколько влезет,
— успокоил меня Шушкин. — А чем ты конкретно
захимичился?
— Пока вколол одну ампулу ретаболила. И уже чувствую
эффект.
— Ретаболил? Да, это действенное средство. А
заниматься можешь начинать хоть сегодня.
Вот так я и оказался в одной секции с Олегом
Хромушиным. К тому времени Олег уже весьма заметно (у
него растолстели щёки и появился животик) потяжелел
— до 72-73 кг.
Тяжелоатлетический зал в Политехе имел небольшие
размеры (площадь около шестидесяти квадратных метров),
но зато в те времена в нём занимались очень сильные
ребята, это была прямо-таки кузница
мастеров и международников.
В тот день, когда я пришёл в зал к Шушкину,
там только что закончились внутренние
соревнования — что-то
типа первенства секции. Ребята выносили из зала
стулья и судейский столик, расставляли по
периметру зала скамейки, снимали штору,
закрывавшую разминочную часть зала.
На ближайшем от входа помосте, выполнявшем роль
соревновательного, от чьей-то
последней попытки осталась стоять собранная
штанга весом 232,5 кг.
То есть секция Шушкина была такой, что
кто-то из её воспитанников ходил
на 232,5 кг (я подозреваю, что это
мог быть Володя Ловчев — он впоследствии при
собственном весе 115 кг однажды на
соревнованиях держал над головой 235 кг,
но выполнявший в тот момент обязанности
центрального судьи на помосте Василий Алексеев
из-за чисто формальной придирки не
засчитал этот результат).
В первый же день своих занятий у Шушкина я стал
свидетелем такого случая.
Восстанавливавшийся после какой-то
серьёзной травмы очень сильный в своё время
штангист Новичков поднял над головой толчковым
хватом снаряд весом то ли пятьдесят, то ли
шестьдесят килограммов и пару раз с ним присел.
Как я вскоре узнал, Шушкин был просто-таки
в восторге от толчка в сед, который называл "толчком
будущего", и всю дорогу пытался заразить этим способом
подъёма своих воспитанников.
— Интересно... Ну-ка я тоже попробую так сделать,
— как бы в задумчивости произнёс Олег Хромушин и
подошёл к стоявшей на соседнем помосте
семидесятикилограммовой штанге.
Но сделал он с этой штангой нечто совсем иное: тоже
взял её нормально узким толчковым хватом, поднял,
положил за голову, опустился в полный сед — и
затем выжал из-за головы, причём очень
быстро.
Какими мышцами такое можно проделать — не
представляю: ведь тут штангу приходится выжимать не
вверх, а назад-вверх, но в этом направлении
дельтовидные мышцы не сокращаются.
Через какое-то время я увидел в исполнении Олега
приседание со штангой на спине на один раз с
весом 260 кг — разумеется, без
бинтов, комбезов и до конца.
Занимавшийся в этом же зале МСМК Серёга
Иванов, который чуть ли не каждой тренировке
толкал 210 кг,приседал 270 кг
— то есть это соотношение силы ног свидетельствовало
для всех окружающих о высочайшем потенциале Олега.
К сожаленью, к тренировкам Олег относился с
прохладцей. Придя утром в зал, он брал с
тренерского стола листочек с планом,
составленным Шушкиным в предыдущий день, и
принимался торопливо выполнять этот план,
попутно хвастаясь сексуальными и алкогольными
успехами: сколько вчера кинул палок и сколько
выжрал краснухи.
— Олег, — говорил ему Иванов, — ты куда
побежал толкать со стоек? Тебе же в плане написано:
рывок 145 кг в сед.
— Так я же их только что вырвал, — недовольно
фыркал Олег.
— Да, вырвал — но в полустойку. А нужно в
полный сед.
Олег покорно возвращался к штанге и быстренько
вырывал 145 кг во второй раз, теперь
уже в полный сед — и всё это после вчерашнего
загула и двух палок с утра.
Кстати, вот в
этом
тексте содержится следующий небольшой рассказ
про Олега (данный рассказ написан для разоблачения
неверного, но широко распространённого, увы, взгляда,
что красота движений штангиста напрямую зависит от
их лёгкости).
"Помню, в секции тяжёлой атлетики Владимирского
Политеха занимался некто Олег Хромушин — штангист,
обладавший просто-таки звериной силой.
Мировой рекорд в толчке в его весовой
категории (75 кг, но Олег столько
ещё не весил) был тогда равен 212,5 кг,
а Олег приседал на груди 210 кг на два раза.
Все постоянно ждали от Хромушина результатов мирового
уровня, покупаясь на его беспримерную лихость в
обращении со штангой. Об этой лихости можно много
рассказывать (Олег, например, мог приседать с
двухсоткилограммовой штангой на спине со скоростью
не меньше, чем — честное слово, не вру —
одно приседание за полторы секунды), но здесь
достаточно будет просто отметить, что таких ухарей
на помосте, как Хромушин, я больше никогда в жизни
не видел. (Впрочем, по слухам, ещё заметнее на
данном поприще преуспел наш знаменитый Давид Ригерт.)
Однако как-то раз я стал свидетелем такого случая,
который открыл для меня истинную цену хромушинского
ухарства.
Тренер поставил Олегу в план толчок до предела,
и Хромушин начал толкать штангу всё большего и
большего веса.
Вплоть до ста семидесяти килограммов дела
шли просто замечательно, штанга вылетала как из
катапульты, и с лица Олега, сыпавшего прямо во
время подъёмов шутками и прибаутками, не сходила
победная улыбка.
Однако стоило лишь Хромушину подойти к
стовосьмидесятикилограммовой штанге, как улыбка
сползла с его удалой мордахи, а сама мордаха
вспотела и выраженно побледнела. Легко взяв вес
на грудь (странно тут было бы не встать с
такими-то ножищами), Олег
сделал какую-то изначально
обречённую на провал попытку толкнуть штангу и
с лихорадочной поспешностью выскочил
из-под рухнувшего на помост снаряда.
Вот так: сто семьдесят — чуть ли не с песней
и пляской, а сто восемьдесят — весь мокрый и
зелёный от страха.
— Боится штанги, — процедил сквозь
зубы в сторону окна кто-то из
наблюдавших за Олегом ребят.
Именно эти жёсткие слова, по-моему, и дают наиболее
объективную характеристику тем атлетам, которые на
соревнованиях превосходят всех "в лёгкости и красоте
движений"."
24. Я занимаю тепловую камеру
Мой сборочный цех располагался в одном здании с цехом
гальванических покрытий: последний занимал первый этаж,
а мы — второй этаж. Над нашим цехом находился чердак,
где я и собирался продолжить свои занятия тяжёлой
атлетикой.
Вообще-то, этот чердак можно назвать техническим
этажом — потому что он был занят в основном тепловыми
вентиляторами. То есть на чердак от городской ТЭЦ
через "Химзавод" заходили мощные теплоизолированные стальные
трубы с водяным паром под большим давлением, и от этих
труб, имевших температуру намного, намного
выше 100 градусов, нагревался воздух, нагнетаемый
промышленными вентиляторами. Который затем подавался
вниз, в гальванический цех (правда, летом данный нагрев
воздуха отключался).
Огромное количество нагнетаемого воздуха нужно гальванике
потому, что в ней над каждой ванной работает мощная
вытяжка. Ибо из растворов, находящихся в гальванических
ваннах, в воздух выделяются где пары азотной и соляной
кислот (точнее, бурый NO2 и
едучий HCl), а где-то даже и
цианиды.
Цианиды в гальванике используются, например,
при предварительном покрытии медью, на которую
затем наносится никель, а на финише — либо
блестящий, либо матовый, либо даже чёрный хром.
Меня всегда удивляло то, что порошок цианистого
калия (его применяли, кажется, при золочении
— очень редкой производственной операции)
хранили в мощном сейфе, но вот цианистый натрий,
то есть вещество очень близкородственное
цианистому калию, тоннами открыто перевозили на
электрокарах — в небольших железных бочонках
типа консервных банок. "Завёрнутых" ещё и в
тонкую фанеру с чёрными надписями.
При желании любой мог свистнуть и один, и два
таких бочонка с цианистым натрием — и
никто, скорее всего, не рухнулся бы.
Итак, я решил тренироваться на чердаке,
общем для двух цехов.
Понятно, что мою драгоценную штангу на этом
открытом для всех чердаке оставлять без
присмотра не следовало: воровство прежде меня
родилось.
Но, к счастью, все тепловые вентиляторы
стояли в пронумерованных индивидуальных
тепловых камерах — у которых имелись
надёжные железные двери. Правда, все эти
двери почему-то были
распахнуты настежь.
Я купил хороший навесной замо́к,
закрыл им наиболее удобную тепловую камеру, а
затем пошёл в гальванический цех, нашёл
там слесаря, ответственного за работу этой
камеры, и отдал ему один из ключей от
навесного замка́.
Конечно, я и не думал тягать штангу внутри
тепловой камеры: если я случайно ударил бы
штангой по какой-нибудь трубе с
паром под давлением, то при вполне возможном
повреждении этой трубы вырвавшийся пар
сварил бы меня заживо. Поэтому в тепловой
камере я штангу и стойки лишь
хранил. 3
25. Гриф-болванка
Но в дальнейшем, когда мне пришлось заниматься
уже одними приседаниями со штангой на спине, я
стал держать в камере только хороший гриф,
замки́ и мелкий разновес. А стойки,
на которых лежала гриф-болванка с
надетыми на неё большими дисками, всё время
стояли в чердачном коридоре.
Сразу расскажу в связи с этим про гриф-болванку.
Когда я клал поначалу на стойки свой хороший
гриф, то всегда обоснованно боялся, что
портится его опирающаяся на стальные "ушки-держалки"
насечка: я прыгал с весами до 170 кг
на груди и до 200 кг на спине
(эти веса, я понятно, уже лишь чуть-чуть
подбрасывал).
И в конце концов мне, к счастью, пришла в голову мысль,
что для держания на стойках не нужно использовать
хороший гриф с крутящимися втулками и с насечкой на
тонкой захватной части.
Поэтому я приволок токарю из седьмого цеха (где,
напоминаю, стояли огромные станки) длинную
заготовку из низкосортной (чуть ли не из
конструкционной) стали. И он выточил мне болванку в
форме большого грифа штанги, но только с толщиной захватной
части 38 мм.
Этой дубовой толщины, как показала дальнейшая
практика, было вполне достаточно, чтобы без
видимой деформации выдерживать веса за 300 кг.
Весила та моя гриф-болванка почти
ровно 27 кг.
26. Подгонка до весовых стандартов
Тем временем в одиннадцатом цехе, где работал мой друг
Сашка, завершили изготовление грифа. Последней операцией
после подгонки замка́ ко втулке — а это было
снимание небольшой фаски на резьбе втулки — стала
подгонка под круглые числа весов грифа и замко́в.
На складах (да и в некоторых цехах) завода обычно
имеется множество весов. Но они нужны вовсе не для
нахождения веса, а прежде всего для подсчёта количества
одинаковых деталей. В связи с чем у этих заводских весов
под стальной рейкой-шкалой висят две чашки: для подсчёта
сотен деталей и для подсчёта десятков деталей.
Когда на весы ставят ящик с деталями, то рейка-шкала,
естественно, поднимается. В чашку для подсчёта сотен
деталей кладут несколько деталей, пока рейка-шкала не
пойдёт вниз. Тогда последнюю деталь из чашки для
подсчёта сотен вынимают и кладут в чашку для подсчёта
десятков деталей.
Разумеется, если этой детали
недостаточно, то к ней добавляют ещё детали — пока
рейка-шкала не встанет в положение, близкое к
равновесию.
Тогда к полученному результату из сотен
и десятков прибавляют те единицы, которые лежат в
чашках, и тем самым достаточно точно узнаю́т общее
количество считаемых деталей.
Мне, к сожалению, удалось найти только одно фото с
принципиальной схемой счётных весов.
А фото самих счётных весов в интернете, судя по всему,
отсутствуют. Возможно, вот это нечто похожее на счётные
весы. 4
Мой гриф изначально получился по весу несколько меньшим,
чем 20 кг, а каждый замо́к — несколько
бо́льшим, чем 5 кг.
Я пошёл в техническую библиотеку и узнал там плотность
конструкционной стали (и сейчас помню, что она равна
примерно 7,8 грамма на кубический сантиметр).
А затем по формулам геометрии с точностью до десятых долей
миллиметра вычислил объёмы-размеры компенсирующих
дисков для грифа и величины стачивания металла для
уменьшения внешних размеров замко́в (разумеется, перед
вычислениями я узнал эти внешние размеры). И токарь Коля
сточил всё так аккуратно, что веса соответствовали
стандартам с хорошей точностью.
Кроме всего прочего, Коля, выточил по моим чертежам с
точными размерами по паре стальных дисков на 10 кг,на 5 кг и на 2,5 кг.
27. Доставка больших дисков на "Автоприбор"
Те шесть больших дисков, которые пообещал отдать мне
тренер Заверняев, требовалось каким-то образом
переместить на "Автоприбор".
Это перемещение я мог проделать, например,
вручную перенося диски по одному или по два
со стадиона "Торпедо" на троллейбусную
остановку. А затем от последней остановки
троллейбуса — опять же вручную на мой завод.
Но мне не хотелось надрываться и терять время на такую
долгую операцию. Поэтому я просто поймал на улице
легковую машину и заплатил шофёру за перевозку меня и
шести дисков от самого Дворца спорта до дороги между
площадкой "Б" и площадкой "А".
А там, как водится, загрузил диски на один
из электрокаров, возивших детали между
площадками. Карщики любезно подвезли мне диски до
лифта, поднимавшего детали в наш цех и опускавшего из
него готовую продукцию.
Из лифта я выгрузил диски на
свою тележку и повёз их по родному цеху к лестнице
на чердак.
28. "Искусственник"
Было как раз обеденное время.
Мой напарник Виктор и грузчик Слава со
склада ПДО (то есть
производственно-диспетчерского отдела)
только что продули партию в домино и
теперь курили в сторонке, дожидаясь
своей очереди вновь усесться за стол.
Увидев меня с дисками на тележке, Виктор с язвительной
ухмылкой толкнул Славу локтем:
— Смотри-ка, искусственник сейчас потащит на чердак
новую порцию своего металлолома...
Виктор время от времени называл меня искусственником
потому, что я, начав всерьёз заниматься штангой,
регулярно докладывал грузчицкой общественности о своих
силовых успехах, а также о методике восстановления.
То есть в те времена я уже в течение трёх четвертей года
примерно раз в месяц радостно сообщал по утрам
грузчикам и карщикам нашего цеха, курившим за столом у
лифта, примерно следующее:
— Мужики, вчера я наконец-то толкнул 105 кг.
— Сколько-сколько? — недоумённо переспрашивал Виктор.
— 105 кг, говоришь? А сколько там поднимал Василий
Алексеев?
— 256 кг, — отвечал я. — Но эти килограммы
уже не рекорд: Анатолий Писаренко недавно
толкнул 265 кг.
— Так ты тогда, значит, вообще дохлец... —
разочарованно делал вывод Виктор.
И этот вывод, разумеется, дружно поддерживали
сочувственным кривлением физиономий остальные мои
коллеги.
— Ничего, скоро толкну больше, — бодро обещал я.
— Вот тогда и приходи хвалиться. А сейчас не
позорься, — осуждающе качая головой,
рекомендовал мне Виктор.
Но когда я через некоторое время радостно докладывал
коллегам о новой прибавке к какому-нибудь
результату, мои слова опять встречались
сакраментальным "дохлец".
То есть, например:
— Вчера взял на грудь 130 кг.
— Всего-то? А толкнуть-то хоть смог?
— Нет, пока только на грудь взял.
— Да-ахлец... Мы вот можем взять на грудь
и сто пятьдесят, и двести пятьдесят, и даже
пол-литра. И, заметь, никому не
хвалимся.
С какого-то момента я стал употреблять высокобелковую
смесь "Энпит", относящуюся к лечебному и к детскому
питанию. Услышав об этом, Виктор сразу встал на защиту
обездоленных мною детей.
— Знаете, ребята, что этот гад, — Виктор
величественно указывал на меня, — стал теперь
лопать? Детские смеси для искусственного питания.
Бедные дети волками воют от голода. Потому что он,
— Виктор опять обичающе указывал на меня, —
вредитель, сожрал всё молочное питание в городе. И
на сколько же у тебя после этого поднялся результат?
— обращался Виктор ко мне.
— Пока на пять килограммов, — признавался я.
— Вот. — Виктор неодобрительно махал в воздухе
сигаретой "Памир" (или, как у нас их называли,
"Помер"). — Всего лишь. А мы тут курим и буха́ем
каждый день. И вообще не качаемся. И то вон какие
ящики тягаем. Да если мы бросили бы пить и курить, то
представляете, сколько подняли бы?
— Всё так, Виктор, — с удовольствием подтверждали
остальные грузчики. — Правильно говоришь.
— Мы вот жрём всё подряд: и сало, и картошку. А он,
— Виктор пренебрежительно показывал на меня, —
если перейдёт на картошку, если перестанет есть свой...
этот, как его?.. "Энпит", то сразу весь сдуется. Только
на детских смесях уже и живёт. Одно слово:
искусственник. 5
Кстати, меня всегда забавлял следующий факт:
наши грузчики, стаканами пившие БФ,
то есть клей из бутиральфенольного латекса в
этаноло-ацетоновом растворителе, постоянно с
искренним беспокойством предупреждали меня, что
лекарства, которые я при необходимости употреблял,
это, мол, жутко опасная для здоровья "химия".
29. Виктор и другие грузчики
Виктор пришёл в наш цех после восьмилетней
отсидки за то, что по пьяни убил
какого-то своего собутыльника.
В этом обстоятельстве не было ничего
особенного: в заключении побывала примерно
половина наших грузчиков-карщиков.
А ещё какая-то их часть побывала
в так называемом "лечебно-трудовомпрофилактории" (ЛТП — то
есть в лагере для заключённых, якобы
излечивающем людей от алкоголизма) и в
наркологическом отделении местной психбольницы.
Не только мы, грузчики, но и почти все
заводчане были людьми с, понятно, совершенно
заурядными судьбами.
Но однажды я разговорился с одним обычно очень
молчаливым грузчиком, которого все звали
Кузьмичом. И оказалось, что Кузьмич — это
сын личного шофёра Л.Б.Каменева.
Кузьмич помнил Рим и остров Капри, а также
Горького в Сорренто. Кузьмич говорил, что
Горький подарил его отцу собрание своих
сочинений. Когда Каменева репрессировали, то
до кучи расстреляли и почти всё его окружение,
в том числе и семью шофёра. Кузьмича же как
ребёнка отправили в Сибирь, и в дальнейшем
клеймо сына "врагов народа" поломало всю его
жизнь.
Кузьмич дожил со своим жутким алкоголизмом,
кажется, до 1984 года, когда был уже
пенсионером, но ещё продолжал работать.
Умер несчастный Кузьмич на чердаке
нашего цеха, где-то за тепловыми
трубами.
Несмотря на проблемы с законом и с алкоголем,
почти все наши грузчики вели себя вполне
мирно, никогда не лезли на рожон.
Однако Виктор немного отличался от нас: прежде
всего значительно большей энергичностью и
предприимчивостью в плане обогащения своего
домашнего хозяйства за счёт завода. Виктор
говорил, что испытывает угрызения совести,
если ничего не выносит через проходную.
Ну а кроме того, Виктор на две головы
превосходил всех нас по части остроумия
— которое, как известно, является
однозначным свидетельством больших
умственных способностей.
Виктор был быстрым в движениях невысоким —
примерно 165 см — редкозубым
мужиком сорока лет с агрессивно вытаращенными
глазами. Но эта его агрессивность и вечное
недовольство всем на свете хорошо маскировались
способностью постоянно разыгрывать окружающих.
Например, когда какой-нибудь новичок почтительно
спрашивал Виктора, за что тот столь долго сидел,
Виктор с серьёзным видом отвечал:
— За групповое изнасилование: в одиночку
группу баб изнасиловал.
Или вот ещё случай. Мы с Виктором разгрузили
тележку и готовы уехать с конвейера. От Виктора с
утра уже разит БФом, и от этой
выпивки настроение у него более благодушное,
нежели обычно.
На конвейере сидят молодые
женщины: сборщицы и технические контролёрши.
Виктор выбирает наиболее привлекательную и
неприступную контролёршу и останавливает нашу
тележку рядом с нею.
— Знаешь, — как бы задумчиво
обращается Виктор ко мне, показывая на
красавицу, — вот если она была бы моей
женой, то я тут же бросил бы пить...
Красавица, разумеется, высокомерно задирает нос:
с какой это радости она должна тратить жизнь на
брак со столь сомнительной личностью?
— ...Да, — всё так же задумчиво завершает
свою мысль Виктор, — я бросил бы пить и начал
лакать.
Разумеется, бо́льшая часть шуток Виктора, как
это у нас и положено, касалась тем ниже пояса. Мне
сейчас вспомнился следующий случай.
Мы с Виктором повезли к нам на конвейер детали из
одного заготовительного цеха не через длинные
внутренние переходы между цехами, а по более короткой
дороге через заводской парк, где краснели ягодами
кустики барбариса.
Виктор набрал этих ягод в ладонь и затем, пока
мы дошли до нашего цеха, все их съел. Но многие
ягоды барбариса полопались, и от их сока
ладонь Виктора приобрела красный цвет.
Когда мы отдали привезённые детали на конвейер и
пришли в курилку, кто-то из тамошних
обитателей удивился:
— Виктор, а чего это у тебя ладонь вся красная?
Виктор сразу же выставил красную ладонь на всеобщее
обозрение:
— Представляете, мужики, мы сейчас поднимаемся по
лестнице в цех, а нам навстречу спускается баба
вся такая из себя красивая. Я не выдержал — и хвать
её за манду. А у неё, оказывается, месячные...
А вот ещё одна его шуточка.
— Виктор, будь поосторожнее со своей тележкой: ты
ею сейчас чуть человека не придавил...
— Какого человека? — очень удивляется Виктор.
— Да вот — Галю.
— А, так это не человек. Это диспетчер.
На примере Виктора я постоянно убеждался в
наличии и в важности того обстоятельства, которое
опишу с приведением объяснений чуть ниже (в
рассказе про причину моих частых выигрышей
в шашки): имеются исключительно мощные
заменители ума как сообразительности, как
способности быстро решать отвлечённые от
конкретики задачи. А именно: знания. Причём
знания не только собственно ответов на
задачи, но также ещё и методов, схем, приёмов
их, задач, решения.
Стало быть, при всём своём умственном,
"быстродейственном" превосходстве над
окружающими (и в первую очередь надо мной)
Виктор хромал на обе ноги в плане обладания
знаниями. В том числе и знаниями о методике
получения достоверной информации.
Например, Виктор был искренне уверен, что
любую отвлечённую задачу можно решить и
успокоиться, если всего лишь дать подобию
решения хитрое, замудрёное название. Иными
словами, исследовательский инстинкт Виктора
мгновенно затихал, то есть у моего
напарника возникало ощущение понимания,
едва только он узнавал наукообразное название
заинтересовавшего его загадочного явления.
К загадочным явлениям у моего напарника была,
вообще-то, совершенно нормальная
тяга — но вот только информацию о них
Виктор почему-то предпочитал
черпать исключительно из единственной
выписываемой им газеты "Социалистическая
индустрия".
— А ты слышал, — хитро спрашивал меня
Виктор, судя по всему, на днях познакомившийся с
очередным номером "Социндустрии", — что
учёные открыли такую штуку... ну, когда
предметы сами по себе начинают двигаться? Как
же её называют? Что-то на букву "с"...
Виктор видел, что я всё время читаю
научно-популярные книжки и журналы,
и жаждал поставить меня в тупик.
— Виктор, само по себе ничто не может
двигаться, — уверенно улыбался я. —
Твои "учёные" — это, судя по всему,
какие-то недотёпы.
— Так я и думал: ничего-то ты
на самом деле не знаешь, — победно
радовался Виктор. — Как же эта хрень
называется? Как-то на букву "с"...
А, вот, вспомнил: "полтергейст". Когда предметы
сами по себе двигаются — это полтергейст.
И всё, у моего напарника сразу же возникала
полная удовлетворённость, удовлетворение
исследовательского инстинкта от возникшего на
пустом месте "понимания".
30. Первые подъёмы на чердаке
— Ну что, искусственник, помочь тебе?
— спросил меня Слава и объяснил Виктору:
— Нам-то сейчас всё равно
делать нечего. Пойдём хоть посмотрим наконец
на его штангу...
К нам присоединилась ещё пара грузчиков, и
мы в один заход занесли на чердак все шесть
больших дисков. Я отпер тепловую камеру,
вынес оттуда гриф с мелкими разновесами и
объяснил, что и сколько весит.
На штангу поставили 40 кг, и с нею все легко
справились. С весом 50 кг все
справились почти так же легко. А
вот 60 кг один из грузчиков
поднять уже не смог. На весе 65 кг
выбыли сразу второй грузчик и Виктор.
— Эх, вы, салаги, — отругал их
Слава. — Ни хрена поднять не можете.
Как тут прибавить ещё пять килограммов?
Слава был крупным парнем и в итоге
одолел 75 кг. Штангу
весом 80 кг он
кое-как всё же затащил на
грудь, но на этом подъём закончился.
— Ну что, ребятки: показать, как
надо поднимать веса? — хихикнул я.
— Давай, показывай, дохлятина, —
нетерпеливо поощрил меня Слава.
Я размялся с весом 90 кг, потом поднял
100 кг, 110 кг и наконец
120 кг.
— Ну что: всё? Больше не можешь? —
осуждающе спросил меня Слава.
— Вообще-то, могу. Но не буду, —
помотал я головой.
В секции я толкал уже и 130 кг,
однако пол чердака, как оказалось, имел
совсем иное качество, нежели пол в секции. В
секции пол каждый день мыли уборщицы,
поэтому подошвы по нему почти не скользили.
Чердак же никто не убирал уже много лет,
и потому там под ногами в пыли катались
мелкие камешки. При попытке даже
чуть-чуть удлинить "ножницы"
для толчка от груди ботинки прокатывались
на камешках и разъезжались по полу.
Поэтому толкать приходилась в
очень короткие "ножницы" типа варданяновских.
— Да ладно уж, не заливай, — вывел
меня на чистую воду Слава. — Мы же знаем,
что ты дохлец.
— Да ещё и искусственник, — строго
уточнил Виктор.
— Может, попробуете просто приподнять
мою штангу? — предложил я.
Слава с весом 120 кг вполне легко сделал
становую тягу. У остальных же это получилось
с большой натугой.
— Вот бросим буха́ть и не́хрена
делать поднимем эту штангу. Не хуже тебя
поднимем, — погрозились мои коллеги,
уходя с чердака обратно в цех.
Что предшествовало вышеописанному и чем всё закончилось
31. Плюсы и минусы чердака
Заниматься тяжёлой атлетикой для меня стало, с одной
стороны, очень удобно: не нужно было ехать через
полгорода на стадион "Торпедо" и затем тратить
время на возвращение домой. То есть теперь я ещё до
окончания смены, с запасом выполнив свою работу,
поднимался на один этаж и приступал к подъёмам
штанги.
Однако, с другой стороны, у занятий на чердаке
имелись и минусы. Перечислю эти минусы в порядке
возрастания их значения.
Во-первых, теперь штангу нельзя было привычно
бросать после каждого подъёма. 6
Во-вторых, теперь я занимался совсем один,
а присутствие людей очень заводит (и вообще
имеет много плюсов).
В-третьих, летом на чердаке стояла жара, а я
её переношу с большим напрягом. В секции
летом, конечно, тоже было жарко, однако всё
же не настолько.
Но главным отрицательным фактором оказалась
сухая грязь под ногами в виде катающихся мелких
камешков.
А для того чтобы пойти неизвестно куда
за метлой и затем потратить несколько часов или
даже дней на уборку всей этой чердачной грязи со
всё равно очень неровного, в выбоинах чердачного
пола — на сие у меня не хватало ни воображения,
ни тем более силы воли.
Что касается техники подъёма штанги на грудь,
предполагавшую у меня очень широкий разброс ног в
боковых направлениях, то она из-за катавшихся под
ногами камешков почти не испортилась. Точнее, на
чердаке она, конечно, портилась, однако затем в
хороших условиях почти мгновенно приходила в норму.
Но вот мои "ножницы" при толчке от груди, как я
уже писал, сильно портились. А эти "ножницы"
у меня и без того всегда были недостаточно
длинными и смелыми. Расскажу про их происхождение
у меня.
32. Как я начинал увеличивать силу
Всё объясняется, равно как и происхождение вообще
почти любых дефектов техники, дефектами обучения. То
есть тем, что меня обучал не специалист, а
бестолковый подросток — которым я был
изначально.
Началом моего обучения подъёмам штанги стало, как
это обычно бывает у большинства слабых и больных
детей (меня с седьмого класса освободили от
школьной физкультуры, и я ходил на ЛФК
в физдиспансер), чтение книг про силачей: и
дореволюционных, которые являлись в основном
цирковыми борцами, и советских, которые были в
основном уже штангистами.
Потогонная работа сборщиком на конвейере мне сразу
жутко не понравилась, и я, подделав одну важную
справку, через какое-то время перешёл
на работу грузчиком — хотя врачи предупреждали
меня с детства, что мне под страхом опускания почек
и отслоения сетчатки нельзя поднимать
больше 10 кг.
Когда я начал работать грузчиком, то главный
конвейер шестнадцатого цеха мы обслуживали втроём:
я и ещё два таких же молодых парня.
Я, повторяю, был тогда не вылезающим из библиотек
очкариком, совсем тощим и дохлым, болезненно
стремящимся к силе и к большой мускулатуре.
И вот однажды мы втроём затеяли в свободную минуту
соревнование в выжимании ящиков с деталями
(а конкретно, со 103 штуцерами).
Хотя оба соперника уступали мне в росте, я выжал
ящик наименьшего веса. Причём существенно
меньшего. Вряд ли мой лучший результат превысил
тогда тридцать или даже двадцать пять килограммов.
Тем не менее кое в каких упражнениях я не был полным
дохлецом: я худо-бедно подтягивался
на 10-12 раз обратным хватом, а также
несколько секунд мог висеть на полностью согнутой
правой руке.
Эту силу бицепсов — не очень большую, но
всё-таки силу — я натренировал
занятиями дворовым армрестлингом. То есть по вечерам
я иногда с удовольствием мерился силами и в основном
побеждал примерно таких же, как я, слабаков из
соседних подъездов и домов.
Но однажды в нашем дворе по поводу какой-то
красивой девчонки появился Серёга Болдин — тот
самый, что закалил мне стержень для грифа и
выполнил МС в 16 лет без "химии".
В ответ на моё задорное предложение помериться
силами в борьбе на руках Серёга пожал плечами,
терпеливо вздохнул, сел напротив меня и
равнодушно, совершенно без усилия прижал мою
руку к столу. Нам тогда было по четырнадцать
лет. А Серёга уже поднимал 140 кг.
Через много лет я стал в армрестлинге значительно
сильнее Серёги (и вообще оказался чемпионом
секции, а также трёх районных сабантуев уже в
Казани). Но тот случай наглядно показал мне,
что такое спорт и, в частности, тяжёлая
атлетика. "Как жаль, что мне нельзя ею
заниматься..." — с тоской подумал я тогда.
И вот когда меня опять со страшным преимуществом
победили — правда, не в моём любимом
армрестлинге, а в чужеродном выжимании ящиков
— но, с другой стороны, уже и не
недостижимый по силе Болдин, а совершенно
обычные ребятишки с соседних улиц, я решил
оказать максимальное сопротивление своей
беспросветной дохлости.
Работа грузчиком в шестнадцатом цехе мне как
патологическому лентяю нравилась прежде
всего тем, что её набиралось не слишком
много. То есть её всю можно было выполнить
за три-четыре часа.
А в оставшееся рабочее время грузчикам
можно делать что угодно — если, конечно,
не попадаться на глаза начальству.
И потому пока мои коллеги увлечённо
замешивали и затем распивали БФ
в "шкафах" склада ПДО или в
раздевалке нашего цеха, я, тоже уйдя
подальше с глаз начальства, читал
библиотечные книжки и журналы.
Но теперь к чтению книг я добавил периодические
выходы на свет божий для выжиманий ящика
со 103 штуцером — поскольку
этот штуцер всегда в изобилии присутствовал на
складе ПДО.
Я строил из ящиков стопку нужной высоты и в
самый верхний ящик насыпал штуцер до веса,
необходимого мне для текущей тренировки.
Обычно это был тот вес, который я мог
выжать на один или на два раза. 7
Я становился с угла стопки, сдвигал на этот угол
тренировочный ящик, затем надвигал его на себя,
на грудь, пока ящик не оказывался в воздухе, и
затем выжимал ящик либо полностью, либо же до
того уровня, до которого получалось.
А затем аккуратно ставил ящик обратно вперёд на
угол стопки и задвигал его на место —
чтобы не нарушать технику безопасности.
Поскольку ящик имел ширину
порядка 40 см, то специфика его
жима такова, что этот жим можно выполнять,
только сильно отклонившись назад. По крайней
мере, в самом начале. Но я обычно не выпрямлял
корпус даже в конце подъёма, а сразу опускал
ящик обратно на грудь. То есть именно в этом
упражнении у меня и выработался двигательный
стереотип подъёма от груди с сильным
отклонением назад.
А вследствие моей привычки не фиксировать ящик
и не вертикализировать корпус после полного
выпрямления рук у меня должен был выработаться
ещё и другой вредный стереотип. Которым
страдал, например, Александр Курлович,
неоднократно выпускавший из рук полностью
поднятую штангу.
Этот "антинавык" неудержания поднятой штанги
не выработался у меня, несомненно, потому,
что я выполнял с ящиками ещё одно — и
уже не совсем обычное — упражнение.
33. Снимание ящиков, стоя на лестнице
В дальнем конце склада ПДО, из которого
мы возили детали в шестнадцатый цех,
стояло несколько рядов железных стеллажей
для ящиков. Из тех ячеек стеллажа, что
находились слишком высоко для вытаскивания
вручную, ящики вынимались при помощи
стационарного электроштабелёра, ездившего
по кран-балке под потолком
склада.
Обычно ящики, находившиеся высоко над
полом, перед вставлением в ячейку стеллажа
подписывались мелом —
например, "817 заклёпка". Но
иногда эти надписи стирались, иногда их
забывали сделать, иногда на склад прибывали
ящики со старыми и потому неправильными
надписями. Поэтому перед выниманием верхних
ящиков всегда лучше было посмотреть: что же
в них реально находится?
Для подъёма, для залезания к этим верхним
ящикам использовалась прочная деревянная
лестница, которую при необходимости
переносили из одного прохода между
стеллажами в другой. Я имею в виду,
конечно, самую простую деревянную лестницу,
представляющую собой как бы половинку
стремянки.
Однажды я решил не тратить время на
перемещение штабелёра к нужному мне ящику
и попробовал вынуть этот ящик из ячейки,
продолжая стоять на лестнице — с
которой я и увидел, что в ящике находятся
нужные мне детали. Причём находятся в
очень небольшом количестве — то есть
тот ящик был лёгким, совсем нестрашным
для опускания его вручную.
Я немного спустился по лестнице так, чтобы
ящик оказался на уровне кистей моих
выпрямленных кверху рук и, прислонившись
телом к лестнице и к стеллажу, то есть
опираясь на них боком, осторожно вытащил
ящик из ячейки и, держа его над головой,
не спеша контролируемо спустился по трём
или по четырём ступенькам до пола.
Меня, конечно, поругали за явное нарушение
техники безопасности, но я всё-таки
продолжил ускорять таким способом работу
— иногда прибегая к вытаскиванию ящиков
с лестницы даже при находящемся рядом
штабелёре.
И в конце концов все привыкли к моему
вытаскиванию ящиков вручную. Конечно,
если ящик был опасно тяжёлым —
что я обнаруживал, приподнимая его
ближний край рукой — то я
вытаскивал его, как и все остальные
грузчики, штабелёром. Но ящики весом
примерно до 60 кг я
вытаскивал и сносил вручную вполне
уверенно.
При таком вытаскивании и спускании ящиков невозможно
ни отклонять корпус назад, ни смотреть вверх на ящик:
потому что сразу потеряешь ориентацию в пространстве и
равновесие под ногами.
Поэтому каждое вытаскивание-опускание
ящика тренировало у меня замыкание лопаток и
смотрение вниз на пол.
Кроме того, у меня тренировались ещё и квадрицепсы
бёдер — ведь мне приходилось очень напряжённо
и контролируемо сгибать ноги и затем удерживать
в согнутом положении одну ногу для перестановки
другой ноги на нижнюю ступеньку.
Скорее всего, именно эта пусть и немного, но
всё же натренированная сила ног позволяла мне
выполнять действенный посыл при толчках штанги,
когда её вес возрос у меня до 80-90 кг.
Но вообще мои ноги ещё очень долго отставали в
развитии от плечевого пояса.
34. Прогресс в выжимании ящиков
Года через три после начала моей работы
грузчиком я натренировался выжимать ящики
весом примерно 80 кг.
От такого количества 103 штуцера
у ящиков уже отслаивались доски дна —
поскольку тяжёлое содержимое давило на эти
доски, и гвозди, которыми данные доски
приколачивались к торцевым стенкам ящика,
полностью вылезали из своих дырок.
Но ничего страшного от этого, разумеется, не
случалось: потому что такое отслаивание досок
предусматривалось заранее. В связи с чем
изготовители ящиков приколачивали доски дна
и сторон через опоясывающую низ и стороны ящика
тонкую стальную ленту.
Поэтому когда гвозди центральных, серединных
досок дна полностью вылезали из торцевых
стенок, сами доски дна продолжали спокойно
держаться на немного провисших боковых
лентах.
35. Мои первые появления в секции
В те времена я раз в месяц привозил из дома грязное
бельё в прачечную на Садовой и забирал оттуда
выстиранное бельё. Но с какого-то
времени, забрав бельё, я стал не садиться сразу
на троллейбус, отвозивший меня домой, а сперва
спускался с горы ко Дворцу спорта ВТЗ
на стадионе "Торпедо" (последний находится в
низине), где заходил в секцию к Заверняеву.
Я останавливался в дверях зала и глазел на
занимающихся до тех пор, пока Юрий Владимирович,
сжалившись, не говорил мне что-нибудь типа:
— Ну что, опять явился? Опять без разминки будешь
поднимать? Ладно уж, заходи. Но только не начинай
с предельных весов.
С какого-то времени я, судя по всему, стал вызвать
у Заверняева симпатию по той причине, что, в отличие
от большинства спортсменов, живо интересовался
историей тяжёлой атлетики и её проблемами (я уже
тогда перечитал в библиотеке несколько ежегодников
"Тяжёлая атлетика" — ныне, возможно, вообще
исчезнувших с лица Земли).
То есть Заверняев нашёл во мне собеседника,
более-менее понимающего предмет
разговора.
Меня, кстати, всегда удивляло, что многие люди,
усердно занимаясь важным для себя делом,
совершенно ничего не желают знать о теории этого
дела. Сие просто-таки нечеловеческое
и даже дообезьянье отношение к делу: ведь
нормальные обезьяны очень любознательны — в
связи с чем и породили в итоге одной ветвью
своего подотряда нас, людей.
Когда я пришёл в секцию в первый раз (это было
в 1976 году), то взял на грудь 70 кг
(тут сказались, несомненно, первые месяцы чисто грузчицких
подъёмов ящиков), но вот от груди сумел толкнуть
только 50 кг, причём со страшным дожимом.
Однако затем мои результаты в толчке от груди
начали увеличиваться — конечно же,
вследствие прогресса в выжимании ящиков. И когда
я наловчился выжимать ящики весом 80 кг,
то в секции сумел толкнуть от груди уже 90 кг
— разумеется, всё с тем же неистребимым дожимом.
Но на грудь смог затащить "деревенским" способом всё
равно гораздо больше: целых 100 кг.
И в глазах штангистов наряду с сочувствием к
безнадёжному коряге иногда стал появляться даже
некоторый интерес: "А паренёк-то не
полный слабак".
Больше 80 кг я выжимать не стал, и мои результаты в
жиме стоя надолго остановились (да и потом увеличились
совсем незначительно: в наиболее захимиченном
состоянии я выжал сидя 86 кг). Теперь
моя сила меня уже вполне устраивала — ведь с
нею я попал в число самых сильных ребят в цехе.
Ещё один небольшой прирост к результату в толчке от
груди произошёл у меня вот при каких обстоятельствах.
С 1983 года я увлёкся приобретением книг — что в
советское время совершенно не было равнозначно их
обычной покупке в магазине. Хорошие книги приходилось
тогда покупать у спекулянтов, выменивать или получать
за сданную макулатуру.
В 1985 году один знакомый книжник показал мне
американский журнал "Muscle and Fitness" за
декабрь 1982 года с Кейси Вайатором на
обложке.
Я такого сокровища никогда ещё не видел и счёл за
счастье выменять "Muscle and Fitness" за три
"макулатурки" Сабатини.
Из этого журнала я узнал о существовании
Шварценеггера, а заодно и других культуристов и
просто силачей (типа Билла Кацмайера)
начала 1980-х годов. Кстати,
Шварценеггер в том журнале особого впечатления
на меня не произвёл. Хотя заинтересовал и своим
странным лицом — оно выглядело то красивым,
то почти уродливым, и мускулатурой — то
почти обычной, то вдруг гигантской. А также
удивительно переменчивой шириной плеч.
Самое большое впечатления на меня произвёл тогда
огромный Лу Фериньо, в частности, снимавшийся в
роли Халка в первом фильме про него.
"Muscle and Fitness" я, конечно же, притащил к
Заверняеву в очередной свой приход в секцию. И
все, кто был тогда в зале, с удовольствием
посмотрели журнал.
Из журнала я узнал о существовании такого упражнения,
как французский жим. И когда попробовал его поделать,
то обнаружил, что после его выполнения трицепсы болят
в новых, в необычных участках — ближе к локтям.
То есть в самом нужном для красоты мускулов рук месте.
На заводе среди железа для сдачи в металлолом я нашёл
два примерно одинаковых ржавых колеса весом около
двадцати килограммов каждое и насадил их на общую
деревянную ось. Ось эта получилась из черенка лопаты,
которую я свистнул, наверное, у заводских дворников.
Так что этот примерно сорокакилограммовый снаряд и
стал моей первой кустарной штангой.
Сия штанга просуществовала у меня недолго: через два
месяца ей, лежавшей в заводском парке у кривого
турника, кто-то приделал ноги — те
же самые, что я перед этим приделал лопате. Но и два
месяца усердных занятий французским жимом, а также
подъёмами этой же штанги узким хватом на бицепсы,
лёжа грудью на верху стопки ящиков, довели обхват
моей правой руки до 40 см. Левая же у
меня всегда отставала на 3 см.
В квартире у меня стояла квадратная промышленная гиря
весом 20 кг,
которую я использовал прежде всего, чтобы
научиться держать её на выпрямленной
горизонтально руке при том, что тело гири было
направлено вперёд. Но в итоге выполнить сие упражнение
у меня получилось только правой рукой. Этой гирей я
также прокачивал бицепсы. Ею же я время от времени от
времени стал поддерживать и форму трицепсов.
36. Русские шашки как средство проникнуть в секцию штанги
Ещё учась в школе, я время от времени ходил вечерами
через так называемый "Комсомольский скверик", который
располагался в самом центре Владимира. И почти всегда
заставал в этом скверике группу старичков, резавшихся
на скамейках в русские (а то ведь существуют ещё и
стоклеточные) шашки. Старички играли быстро, с
азартом и с прибаутками, поэтому не только я, но и
другие вечерние прохожие останавливались и следили за
течением той или иной партии.
Громить старичков иногда приходил в скверик некто
Валера, который так и называл себя: "Король сквера".
Хотя некоторые старички были перворазрядниками,
Валера давал им шашку форы и как минимум не проигрывал.
Валера чувствовал себя в шашках настолько уверенно,
что иногда приходил пьяным — но при сильном
опьянении, конечно, всё продувал.
Однажды поиграть со старичками в парк пришёл мужчина
с костистым лицом. Я знал, что это мастер спорта по
шашкам, поскольку его портрет висел на доске лучших
спортсменов Владимирского завода прецизионного
оборудования (ВЗПО), на котором работала моя мать.
Мастер спорта обыграл всех. Всех, кроме Валеры. В
быстрой неофициальной, без часов и записи ходов,
партии Валера поймал мастера спорта на зевке и выиграл.
— Если мы играли бы по спортивным правилам, то я тебя
обыграл бы, Валера, — зло поморщился мастер спорта.
— Ни фига не обыграл бы, — засмеялся Валера.
— Я вижу доску насквозь.
Примерно через десять лет, то есть в 1983 году,
мне в руки попала "Книга о шашках" Городецкого — это
что-то вроде учебника по шашкам. И в свободное
время на заводе я, помимо чтения научно-популярных
журналов и фантастики с приключениями, стал расставлять
на доске шашки и играть по этому учебнику.
Вскоре пришли первые успехи: среди русских ребят на
заводе мне не стало равных. И русские ребята потеряли
ко мне как к шашисту и вообще к шашкам в цехе всякий
интерес.
Потом пришли вторые успехи: прослышав о новоявленном
чемпионе, ко мне стали наведываться работающие на
нашем заводе грузины, армяне и азербайджанцы. Все
они почему-то играли намного, на
порядок лучше русских — да и меня в целом
превосходили по части шашечного таланта.
Но эти ребята тоже быстро вставали из-за
стола, разочарованные серией проигрышей.
Их бедой было то, что партию они начинали, как бог
на душу положит. Я же играл по теории — которая уже
давно рассмотрела все неправильные, все проигрышные
действия в дебюте. И хотя потом по ходу партии ребята
из Закавказья проявляли чудеса шашечной изворотливости,
даже моих небольших способностей хватало на то, чтобы
на основе солидного преимущества, полученного ещё в
дебюте, дожать противников.
Вот что значит наука: всем моим противникам казалось,
что они играют примерно с таким же парнем, как и они
сами. Но по факту за моими плечами стояла целая
толпа гроссмейстеров, подсказывающих, какой путь
развития партии самый перспективный.
Я потом покупал ещё книги по шашкам — например,
лучшие партии Василия Сокова (это чемпион всех времён
в русских шашках) и "Энциклопедию шашечных комбинаций"
Цукерника. Её я иногда открываю даже сегодня.
В начале осени 1986 года я в очередной раз пришёл в
секцию к Заверняеву. И как-то так
получилось, что свои обычные 90 кг я
толкнул тогда легко, с явным запасом: судя по всему,
это сказалась дополнительная сила рук,
натренированных французским жимом.
Я надел на штангу ещё пять килограммов — и поднял
этот вес. Тогда я накинул ещё пять килограммов —
но вес, равный заветному круглому числу килограммов мне,
увы, всё же не покорился.
В тот раз неожиданно выяснилось, что Заверняев любит
играть не только в домино. Ветеранов для партии в
"козла" пара на пару тогда что-то не
набралось, и Заверняев вытащил из стола шашки. И
принялся громить в них всех желающих. Как потом
оказалось, Юрий Владимирович был перворазрядником
(но уже давно бросившим поддерживать форму), а его
отец — даже кандидатом в мастера.
Тщательно скрывая радость хищника, подкараулившего
зазевавшуюся жертву, я дождался своей очереди и сел
напротив Заверняева. И — так уж получилось —
очень эффектно обыграл его. Во второй партии Юрий
Владимирович, решивший срочно взять реванш,
покончил с расслабухой. Но я всё равно выиграл и
эту партию. В третьей партии я по примеру "Короля
сквера" даже дал Заверняеву шашку форы — и всё
равно свёл партию вничью.
— Слушай-ка, — произнёс Юрий Владимирович с явным
интересом, — ты где так играть наловчился?
Я признался, что разбираю партии по книжкам в
свободное от работы время. Которого у грузчиков
шестнадцатого цеха, к счастью, очень много.
— Значит, по-прежнему работаешь грузчиком? — поднял
брови Заверняев. — А сюда заходишь уже сколько лет?
— Наверное, лет десять, — ответил я.
— Но ты ведь раньше вроде бы носил очки? А
сейчас почему не носишь? Может, теперь врачи
дадут тебе разрешение заниматься штангой?
— Нет, Юрий Владимирович, точно не дадут. У меня
болезни хронические. А очки мне просто надоели. Я
одним глазом всё и без них прекрасно вижу. Вот
другой глаз — он сильно близорукий.
— Ну тогда и бог с ними, с врачами. Если хочешь,
то ходи сюда под мою ответственность хоть каждый
день. Раз с тобой ничего не стряслось за десять лет
работы грузчиком, то ничего не случится и дальше.
Разрешить сильно близорукому человеку заниматься
с тяжестями — это, безусловно, немалый
риск для тренера. Но, как я понимаю, смелость
Юрия Владимировича возникла не на пустом месте.
Очень здорово её прибавил Заверняеву пример
Мишки Гусева, плотника из "деревянного" цеха ВТЗ.
Не шибко страдая (отделываясь всего лишь
постоянным прищуриванием) сильной близорукостью
(которая действительно может привести к
отслоению сетчатки — я сам многократно видел при
максимальном натуживании и некоторое время
после него этот опасный рой чёрно-сверкающих
мушек: предвестник отслоения сетчатки), Гусев
без проблем занимался штангой уже много лет и
даже на спор выполнил на одной из тренировок
норматив МС.
Мишка долго надеялся выполнить этот норматив
ещё и официально. Но Заверняев не проявил
должной настойчивости в воздействии на
врачей физкультурного диспансера (которые
допускают или же не допускают людей до
соревнований). И Мишка в итоге остыл и снизил
нагрузки.
Потом, узнав о фактически готовом мастере
спорта со стадиона "Торпедо", Мишку позвал
в свою секцию Шушкин, твёрдо пообещавший Гусеву
преодолеть все запреты врачей. И Мишка уже хотел
перейти к Шушкину, но этому переходу помешали
какие-то личные обстоятельства.
Что же касается меня, то я серьёзно заниматься
спортом не привык и вроде бы не стремился к этому:
мне стукнуло уже 29 лет, то есть моя
спортивная жизнь, по идее, давно должна была
закончиться. Но 100 кг показались
мне такими близкими, что я решил: похожу в секцию
две-три недельки — ведь в
начале занятий результаты растут быстрее всего
— и, одолев наконец заветные 100 кг,
вернусь к прежнему
бездельно-книгочейному образу жизни.
37. При каких условиях происходит выздоровление?
Первое время для подъёмов штанги я применял
экстремально "деревенскую" технику. То есть
на грудь затаскивал штангу с очень кривыми
руками, стоя на почти прямых ногах и разгоняя
штангу мощным разгибанием сильно кривой
спины. А от груди я поднимал штангу,
изначально не положив её на дельтоиды, а
держа узким хватом на весу перед собой. Но
со временем всё-таки перешёл на
классическую технику. Расскажу, как сие
происходило.
Для начала ради большей понятности дальнейшего
повествования сообщу вот о чём: в какой-то
момент интенсивных занятий штангой я чуть-чуть
повредил на левой руке палец в районе ногтя. И
в этом месте возник панариций, то есть
нагноение околоногтевых тканей.
Это нагноение уменьшалось, когда я на время
выходных прекращал поднимать штангу, то
есть когда переставал сильно сжимать гриф, и
усиливалось, когда повышал нагрузку на пальцы
в тренировках. Полностью же это небольшое, но очень
продолжительное по времени нагноение прошло у
меня только тогда, когда я совсем перестал
заниматься толчком и перешёл на одни лишь
приседания и на жим лёжа.
Это явление — ослабление защитных сил и вообще
восстановительных процессов в нагружаемых
тканях — ничего необычного собой не
представляет. То есть так всегда и должно быть:
имеющийся в организме белок идёт не на
производство антител, а на строительство мышц.
Кстати, в одной популярной книге на медицинскую тематику
я прочитал о том, что удивительное радикальное
вылечивание некоторых видов чахотки (это крайняя
форма туберкулёза лёгких) изобрели и с успехом
применяли на практике ещё в самом
начале XX века, то есть задолго до
появления мощных антибиотиков типа стрептомицина.
Данное лечение чахотки было следующем: плевральную
оболочку, в которую заключена поражённая палочкой
Коха доля лёгкого, прокалывали и закачивали в
плевральную полость воздух. То есть устраивали так
называемый "пневмоторакс". В результате поражённая
доля лёгкого спадалась, "съёживалась", ибо в неё
больше не мог поступать воздух, разрушавший,
иссушавший её дыхательными нагрузками.
В результате бездействия больной доли
лёгкого защитные силы и восстановительные
процессы получали возможность не только победить
местную инфекцию, но и в значительной мере
"залатать" изъеденные палочкой Коха дыры в
лёгочной ткани.
И когда рентген показывал, что доля
лёгкого более-менее восстановилась,
воздух из плевральной полости откачивали.
Вылечившаяся доля лёгкого расправлялась и
возвращалась к нормальной работе.
38. Странное дело
Примерно за пять месяцев перед тем, как приступить
к занятиям в секции Заверняева, я поиграл с одной
маленькой юркой собачкой по кличке Ромашка. Наша
игра с Ромашкой заключалась в том, что она
подбегала прямо к моим ногам, а я, как можно
быстрее падая сверху, старался её схватить. Однако
Ромашка всякий раз успешно отскакивала, а я со
всей скоростью вреза́лся раскрытыми ладонями в
траву и в довольно мягкую землю.
На следующий день после игры с Ромашкой я неожиданно
почувствовал, что очень здорово растянул опоясывающие
связки на запястьях: даже незначительное отгибание
кисти доставляло теперь весьма ощутимую боль.
Проблема заключалась в том, что я работал грузчиком
и мне постоянно нужно было брать в руки достаточно
тяжёлые (от 30 кгдо 120 кг)
ящики. Не существовало никаких проблем, если ящик
требовалось поднять с пола или вытащить из высокой
ячейки стеллажа.
Но вот все ящики из средних ячеек стеллажей я
вытаскивал, превозмогая боль в запястье тянущей ящик
руки — поскольку при этом положении ящика кисть
приходилось опять заметно отгибать.
Шли дни, недели, месяцы, а травма связок моих
запястий всё никак не проходила. Я, помню, тогда
с грустью думал, что вот, мол, мне ещё
только 29 лет, а восстановительные
возможности организма уже на нуле.
Примерно через полгода после получения травмы я, как
отмечалось выше, решил недолго потренироваться, чтобы
наконец толкнуть 100 кг (которые уже
давно брал на грудь). Для чего принялся регулярно
ходить в секцию Дворца спорта на владимирском
стадионе "Торпедо".
Вожделенные сто килограммов не поддавались мне целых
два месяца. Поначалу я, разумеется, пытался толкнуть
этот вес, держа штангу перед собой у плеч, на кистях
— причём установленных даже так, чтобы кости
пястья, точь-в-точь как у кулака боксёра,
являлись прямыми продолжениями лучевых костей. То есть
кисти у меня совершенно не были отогнуты назад —
такое отгибание, напоминаю, сразу причиняло боль в
запястьях.
Однако на меня со всех сторон давили авторитетами
тренеры и атлеты, время от времени уговаривая меня
всё-таки положить штангу на
дельтовидные мышцы. И постепенно я поддался этому
давлению. Конечно, приходилось подолгу разминать кисти,
прежде чем я набирался сил вытерпеть боль от
выламывания кистей.
Но — удивительное дело — достаточно скоро
связки моих запястий почему-то зажили и перестали
болеть. Это удивительно потому, что, повторяю, никак не
согласуется с многократно проверенной закономерностью:
для вылечивания травмы необходимо предоставить
травмированной ткани максимальный покой. А тут травму
вылечила дополнительная, фактически околопредельная
нагрузка.
39. Как я несколько месяцев ломал комедию
Первые месяцы я, повторяю, поднимал штангу на грудь
"деревенским" способом. Мне, разумеется, со всех
сторон рекомендовали перейти на "классику", то есть
выпрямить спину и руки и "снимать" штангу с помоста
за счёт разгибания изначально согнутых ног, а не
спины.
Однако в первое время я чисто физически не мог
выполнить сии рекомендации с более-менее
приличным весом — то есть с весом, близким к моему
результату, достигнутому "деревенским" способом. Ибо,
во-первых, ноги оставались у меня ещё
очень слабыми, а во-вторых, спина с
прогнутой поясницей ещё не "держала"
более-менее приличный вес.
Но давление окружающих было настолько сильным, что
я постоянно валял дурака, а именно: перед началом
подъёма принимал идеально правильную стартовую позу
для классического толчка, но перед самым подъёмом
быстро менял позу на "деревенскую" и начинал подъём.
И все окружающие почему-то молчали в
ответ на столь очевидное надувательство.
Это продолжалось примерно четыре или пять месяцев,
пока я не натренировал силу, достаточную для
выполнения классического подъёма. С тех пор я
только его и использовал по той причине, что, как
оказалось, он позволяет выполнить так называемый
"подбив" — движение, увеличивающее результат
во взятии на грудь и в рывке на 5-15 кг.
Разумеется, нужная сила мышц взялась у меня не из
воздуха. Она появилась благодаря тому, что я,
практически игнорируя приседания всех видов, много
нагружал себя толчковыми тягами. Результат в них у меня
в итоге стал опережать результат в толчке на 45 кг
(а для успеха в "деревенском" подъёме нужно выполнять
становую тягу вообще на 50-80% бо́льшую,
чем результат во взятии на грудь).
Почему результат в толчковых тягах был у меня таким
большим по сравнению с результатом в толчке? Потому что я
не тратил силы и время на приседания.
Но зачем же мне требовался такой большой результат
в тягах — ведь нормальные штангисты делают тяги
примерно на уровне личного рекорда в толчке? А
требовался он затем, что я при толчке не использовал
полные седы и брал штангу на грудь исключительно в
полустойку. Значит, мне был нужен повышенно мощный
подрыв. Его-то я и натренировал и
отшлифовал.
Кстати, в последнем нет ничего особенного или трудного:
для прояснения этого вопроса я специально натренировал на
применение своей техники в общей сложности шестерых
воспитанников и на их примере убедился, что не только у
меня, но и у других людей при условии исключения из
подготовки всех приседаний результат во взятии на грудь
в полустойку должен существенно опережать результат в
толчке от груди.
40. Аргумент в пользу учащения околопредельных нагрузок
Как известно, сегодня в тяжёлой атлетике частое
применение околопредельных нагрузок откровенно не
приветствуется. Данное отрицательное отношение к
околопредельным нагрузкам объясняется, с одной
стороны, большой опасностью получения при этих
нагрузках травм, а с другой стороны, бесполезным
выплёскиванием некоей нервной энергии, которая
накапливается у штангиста до приемлемого уровня
якобы целыми месяцами.
Автор последнего возражения против применения
околопредельных нагрузок — великий
Плюкфельдер.
Я знаю ещё один аргумент против частого
применения околопредельных нагрузок —
несколько более материалистичный, нежели аргумент
Плюкфельдера.
Мне очень повезло изредка занимать в одном зале
с Павлом Кузнецовым — который через год и
несколько месяцев после моего первого вылета из
секции стал олимпийским чемпионом Сеула. Иногда
мне даже удавалось перекинуться с Кузнецовым
парой-тройкой слов. Точнее, конечно,
это он мне о чём-нибудь кратко
рассказывал между своими подходами.
Например, однажды Павел сообщил мне о том, что на
международных соревнованиях штанги весом за 230 кг
необходимо немного недоталкивать. Чтобы затем
быстро и мягко дожимать, ликвидируя их биение
в руках — непременное и очень значительное у
шведских грифов на данных весах.
А вот если поступить со штангой весом
за 230 кг, имеющей мягкий шведский
гриф, как с обычной советской штангой, то
шведская штанга забьётся в руках с такой
огромной амплитудой, что её, штангу,
запросто выронишь.
Данное обстоятельство Павел
считал однозначным аргументов в пользу
приобретения для тренировок сильных атлетов
дорогих грифов "Элейко".
В те времена я ещё не познакомился с работами
И.П.Жекова, который давно был в курсе особого
поведения мягких грифов на больших весах и
потому предложил для получения навыков обращения
с сильно колеблющимися грифами вешать на наши
советские жёсткие грифы стопки блинов как можно
ближе к внешним концам втулок. В этом случае,
как показали эксперименты Жекова, даже самые
дубовые советские грифы приобретали шведскую
мягкость уже на весах от 140-160 кг.
А однажды Павел Кузнецов объяснил мне, почему
крайне редко ходит на пределы в "классике".
— Понимаешь, предельный вес — это тот вес,
который можно ведь и не поднять, то есть
проиграть ему борьбу. И такие проигрыши запросто
могут откладываться и накапливаться,
суммироваться в подкорке. Что затем в решающий
момент на соревнованиях подломит саму решимость,
собьёт настрой на успех даже при наличии
физических сил, вполне достаточных для победы над
весом.
Вот вроде бы и все аргументы против частых
походов на предельные отягощения.
Здесь
напечатан текст современного исследователя
проблем тренировки Виктора Селуянова. Селуянов,
как я понимаю, известен прежде всего тем, что
предложил принципиально новый подход к тренировке
мышц. А именно: тренировать разные по двигательным
свойствам волокна в одной и в той же мышце нужно
по-разному же.
Я, к сожалению, не очень чётко разобрался с
особенностями различных мышечных волокон, но
вроде бы уяснил себе, что величина напряжения
мышцы зависит от частоты управляющего сигнала,
который передаёт по нерву в мышцу мозг. А именно:
когда нерв передаёт от мозга в мышцу
низкочастотный управляющий сигнал, мышца
напрягается слабо.
Потому что в этом случае
сокращаются одни лишь её низкопороговые волокна
(то, что сие вроде бы именно "выносливостные"
волокна, к делу сейчас не относится). А при
повышении частоты управляющего сигнала начинают
сокращаться всё более и более высокопороговые
волокна. И при достижении некоей наивысшей
частоты управляющего сигнала сокращаться начинают
наконец все без исключения волокна мышцы.
Так вот если дело обстоит именно таким образом,
что на определённую частоту всегда реагируют
определённые же волокна, то это означает, что
самые высокопороговые волокна сокращаются (и,
соответственно, разрушаются, чтобы затем во
время отдыха прибавочно восстановиться)
исключительно тогда, когда мозг подаёт управляющий
сигнал наивысшей частоты.
А если мозг подаёт управляющий сигнал не
наивысшей частоты, то самые высокопороговые
волокна — не сокращаются. Хоть ты убейся.
И они, значит, не разрушаются и,
понятно, прибавочно затем не восстанавливаются. То
есть без управляющего сигнала наивысшей частоты,
который и приводит к предельному напряжению мышцы,
наиболее высокопороговые волокна никогда не
тренируются. И потому не растут в нужном атлету
направлении.
Так что для более-менее полноценной тренировки
самой высокопороговой части мышечных волокон
необходимы более-менее частые
околопредельные напряжения мышцы. То есть её
столкновения с околопредельной нагрузкой.
Конечно, новичкам с неустоявшейся техникой на
пределы ходить ещё нельзя.
Уверения Плюкфельдера насчёт многомесячного
накопления особой нервной энергии — это пустая
выдумка. Опасения же Кузнецова насчёт накопления
страха перед неудачей на предельных нагрузках
— они вполне основательны. Тем более что у
большинства силачей базово слаба психика. Значит,
для штурма пределов нужно всегда создавать такую
обстановку, чтобы в ней травмирующий психику
фактор сводился к минимуму.
Например, можно удерживать штангу от падения на
помост тросами — дабы атлет убедился в некоей
"игрушечности", в нестрашности своих попыток
штурмовать предел. И чтобы привык к штурму
предельных весов как к самому обычному, к
совершенно рутинному делу. Кроме того, перед
такими походами на предел можно принимать
фармпрепараты, уменьшающие боязнь и,
напротив, увеличивающие желание драться, вызывающие
радость от борьбы.
Ходить на пределы в "классике" имеет смысл хотя
бы раз в неделю или в полторы. А то ведь сегодня
пределы штурмуют раз в полгода, а то и ещё реже.
Причём этот штурм предела является всего
лишь одним-единственным подходом. Я же
имею в виду серию подходов, несколько подходов к
предельному весу на одном занятии раз в полторы
недели.
Дабы вернее избежать травм на предельных весах,
нужно, во-первых, тщательно
разминаться-разогреваться,а во-вторых, опять же использовать
страховочные приспособления типа тросов,
подтягивающих штангу кверху.
Кстати, на самом деле люди ходят на нечто близкое
к пределам уже и при современной концепции тренировок.
Поскольку, например, поднимают 90%-ный вес в
недовосстановленном состоянии.
Но это, увы, всё равно не формирует привыкания
к истинно соревновательной нагрузке.
Поскольку 90%-ный вес ведёт себя иногда
совершенно по-другому,чем 100%-ный (и
по колебательным свойствам штанги, и по траектории
своего движения мимо атлета, вес которого более-менее
стандартен). А в состоянии недовосстановленности у
человека не те ощущения и реакции, что в состоянии
полной боеготовности.
41. Мой опыт применения "озверина"
Выше я написал, что перед походами на предел, дабы
от неудач не формировалась паническая,
неконтролируемая боязнь максимальных весов, имеет
смысл принимать фармпрепараты, которые уменьшают
страх и, напротив, увеличивают желание драться,
вызывают радость от борьбы.
Эти препараты совсем необязательно должны быть
наркотиками типа алкоголя и прочих "озверинов".
Наркотики опасны, как известно, неприятными
последствиями своего действия. Принимающий наркотики
человек привыкает к их действию таким образом, что
при отсутствии этих наркотиков ощущает потребность в
их приёме, в возобновлении их действия. В первую
очередь потому, что при отсутствии наркотических
веществ человеку становится очень плохо, ему
недостаёт положительного действия наркотиков.
Однако в медицине имеются и другие вещества — с
диаметрально противоположным последствием своего
действия. Расскажу о своём опыте в данном плане.
Как известно, существуют базовые борцы, базовые
боксёры, базовые метатели, базовые штангисты
и т.д. Но я, в отличие от всех от
этих товарищей был, увы, базовым дохлецом.
Точнее, до третьего класса я рос очень даже
сильным и выносливым мальчишкой, поскольку мать
заставляла меня подолгу заниматься физкультурой. Но
после перенесённой в третьем классе простуды меня
на переменах между уроками от любой активности
начал покрывать противный пот. А когда после
приступа острого пиелонефрита, перешедшего в
хронический, меня в седьмом классе освободили от
уроков физкультуры, я вообще покатился по
наклонной плоскости. И к приходу на завод стал уже
качаемым ветром очкариком из библиотеки.
Пахать в лихорадочном темпе сборщиком на заводском
конвейере мне жутко не понравилось, и через четыре
месяца я перешёл в грузчики. Работы у грузчиков
было в целом немного, но меня, базового,
напоминаю, дохлеца, поначалу здорово напрягал и
утомлял даже такой небольшой её объём.
К счастью, очкарик из библиотек кое-что
читал про допинг — про настоящий, естественно,
а не про тот бред, в который данное понятие —
"допинг" — превратили сегодня. Ибо сегодня
допингом стали считать, например, даже транквилизаторы,
то есть успокаивающие вещества, являющиеся, понятно,
полными антагонистами настоящего допинга. А
настоящий допинг — это чисто возбуждающие
средства, то есть стимуляторы, мобилизаторы всех
имеющихся у живого существа сил. Такие, как, например,
кофеин — сегодня почему-то как раз
разрешённый — или амфетамин-фенамин.
Кажется, действие всех этих настоящих
допингов-стимуляторов заключается в том,
что они блокируют действие фермента, постоянно
разрушающего постоянно же выделяемый надпочечниками
адреналин. Вот у нас в крови и повышается уровень
нашего же адреналина. Который, повторяю, вызывает
дополнительную мобилизацию сил. Ну и ещё
кое-что, о чём сейчас расскажу.
В книжках и в журналах я прочитал, что стимуляторы
типа кофеина или фенамина опасны своим
околонаркотическим эффектом. То есть тем, что к их
действию и к их приёму люди привыкают — типа
закоренелых чифиристов на зонах.
Но, как сообщалось в книжках, имеются и такие
вполне разрешённые стимуляторы, которые и близко
не вызывают привыкания. Например, используемый
астматиками эфедрин. Ибо у эфедрина есть такая
особенность, что его повторный приём сразу после
окончания действия первой дозы не даёт почти
никакого эффекта. Таким образом, для того чтобы
эфедрин начал действовать снова, нужно сделать
приличный временной перерыв.
Я пошёл в аптеку, купил несколько упаковок эфедрина
и начал принимать его по 2-3 таблетки
перед каждой рабочей сменой. Трудовой эффект
оказался прекрасным: у меня, у лентяя от природы,
вскоре после приёма эфедрина возникало желание
напрягаться, а также и удовольствие от напряжения.
То есть так называемая "мышечная радость".
Физический эффект тоже оказался замечательным: сила и
выносливость от эфедрина заметно возрастали. Кроме
того, во время его действия совершенно не хотелось
есть. Точнее, хотелось ни в коем случае не есть,
пища была отвратительна.
Об этом эффекте от приёма эфедрина я, конечно, знал
изначально. Поскольку о нём подробно сообщалось в
книжках. Мало того, данный эффект, собственно, и
нужен бедным астматикам в борьбе с их заболеванием.
В книгах всё как раз и объяснялось: эфедрин не
только возбуждает нервную систему в сторону желания
напрягаться, но ещё и перераспределяет в организме
всю кровь.
Приступ астмы происходит ведь именно оттого, что
кровь сильнейшим образом приливает к тканям,
выстилающим дыхательные пути, заполняет-забивает
собой стенки дыхательных путей. Они,
соответственно, набухают-распухают, утолщаются и
закрывают просвет для поступления воздуха. А
эфедрин, напротив, приводит к отливу крови из
области дыхательных путей. Поэтому просвет
последних сильно расширяется, и дышать становится
очень легко.
Куда же эта кровь, отлившая от дыхательных путей,
девается? В самое нужное место — в скелетные и в
сердечную мышцы. Мало этого, стимулирующее
действие эфедрина таково, что кровь отливает к
мышцам не только из дыхательных путей, но ещё и
из внутренних органов — вот почему мне столь
сильно хотелось не есть.
Но я веду весь данный рассказ вот к чему: а ещё
под действием эфедрина кровь сильнейшим образом
отливает от кожных покровов. Я видел себя под
действием эфедрина в зеркале: бледный как смерть.
Ну очень бледный — поскольку загар ко мне
почти не пристаёт. Полагаю, для сборщиц на
конвейере первое время сия картина выглядела
несколько непривычной: смертельно бледнолицый
грузчик, словно заводной, упоённо швыряет ящики.
Так вот самым чётким признаком, самым безошибочным
ощущением от действия эфедрина было следующее:
мёрзнет нос. Мёрзнет при совершенно нормальной
комнатной температуре. Судя по всему, тут у
эфедрина сливаются воедино сразу оба его
действия: отгонять кровь от дыхательных путей и
отгонять кровь от кожных покровов.
Разумеется, я принимал эфедрин не вечно — через
полтора-два месяца моя сила выросла в
достаточной мере, и я смог тягать ящики уже
без всякого допинга. И потому, повторяю,
прекратил приём эфедрина.
Однако в противоположность последствиям от
действия наркотиков, которые проявляются в
ощущениях отсутствия наркотиков, я, начиная
напрягаться, чувствовал как раз появление в
организме всё того же эфедрина. То есть от
более-менее продолжительного
напряжения у меня бледнела кожа, прочищались
носоглотка и пр., пропадало
желание есть, а главное — опять начинал
мёрзнуть нос.
Через год или чуть больше всё это постепенно
рассосалось. Но удивление вызывает само данное
явление: препарат уже давно исчез, а организм
тем не менее всякий раз выдавал специфическую
реакцию на него при физической нагрузке, ранее
постоянно сопровождавшей его приём.
В связи с чем имеются шансы, что приём "озверина"
на тренировках с околопредельными весами тоже
приведёт в итоге к появлению на соревнованиях
"озвериновой" реакции организма на саму
околопредельную нагрузку.
О том, что в районе 1980 года наши наркоманы
обнаружили способ переработки чистого эфедрина
в какую-то наркоту, я, конечно, в
курсе. Но всё равно остаётся возможность
использовать для допинга уже не чистый эфедрин,
а что-нибудь смешанное типа "теофедрина".
42. Пример победного упорства
Всех нас учат добиваться поставленной цели. До
некоторого момента все эти поучения про упорство
казались мне в принципе правильными, но совершенно
оторванными от жизни словами. Однако цепочка
событий, связанных с шашками, однажды убедила меня
в огромной плодотворности настоящего упорства. Дело
было так.
Примерно через год после начала серьёзного изучения
шашек, то есть примерно в 1984 году, я
встретил в парке Пушкина (это центральный парк
Владимира) Валеру — "Короля Комсомольского
сквера": в парке он опять играл с кем-то
в шашки.
Я почтительно рассказал Валере про свои старые
впечатления о том, как он давал шашку форы
старичкам из Комсомольского скверика и тем не
менее выигрывал почти все партии.
— Все те старички уже умерли, — с грустью сообщил
Валера. — Играть стало почти не с кем.
Вскоре Валера обыграл своего соперника, и тот
разочарованно ушёл. Тогда против "Короля
Комсомольского сквера" сел играть я. Но выиграть у
этого лихого мастера было совершенно невозможно.
Валера, без сомнений, разуделал бы меня одной
левой даже тогда, когда я набрал свою лучшую
шашечную форму.
Когда я проиграл Валере то ли пять, то ли шесть
партий, мне пришло в голову узнать: а как Валера
решает не чисто игровые, а специально составленные
шашечные задачи?
В книге Городецкого имелась одна задача (точнее,
"концовка" — "задачами" в русских шашках называют
нечто другое), которая жутко нравилась мне своей
красотой. Красота этой концовки, построенной на
идее некоего Кукуева, разработавшего приём под
названием "роздых", заключается в том, что решение
данной концовки начинается совершенно нелепыми на
первый, на второй, на третий и на четвёртый взгляды
ходами.
Я предложил Валере расправиться с этой концовкой.
Он с интересом согласился, промолвив своё
сакраментальное "Я вижу доску насквозь".
Я расставил шашки. Валера подвигал их и так и
сяк — но ничего бесспорно выигрышного не выходило.
Минуты через две Валера потерял к позиции интерес.
Тогда я подсказал Валере, что шашки нужно именно
поддавать одну за другой. Валера попробовал
поддавать шашки разными способами, но выходило ещё
хуже, чем прежде. И Валера достаточно быстро
сдался. И попросил показать решение.
Я показал нужные ходы. Валера покивал мне и похвалил
хитрую задачу.
— Нет, я не нашёл бы эти ходы, — признался
Валера. — Я сразу вижу, что можно сделать на
доске. Но потом от смотрения на позицию у меня в
голове ничего больше не прибавляется.
Я полностью понял Валеру: поскольку и сам устроен
аналогичным образом.
Начав серьёзно заниматься штангой на стадионе
"Торпедо", я, естественно, стал штатным противником
Заверняева в шашках (за это он меня и держал в
секции). Когда мы с ним играли (обычно наши партии
протекали до прихода ветеранов секции, то есть
участников главной вечерней игры — домино), к нам
между подъёмами своих штанг подходили зрители.
Обычно зрители не выдерживали и рано или поздно
принимались подсказывать нам ходы. Заверняева эти
подсказки бесили, мне же, наоборот, нравились. То
есть он начинал ругаться, а я, если подсказка была
явно неправильной, стремился объяснить и показать
подсказчику, почему она приведёт к проигрышу.
Особенно много и, главное, бестолково подсказывал
нам с Заверняевым ветеран секции Юра Карпинский —
главный заводила игры в "козла". Юра без малейших
сомнений называл себя чемпионом секции в этой игре.
Но весь мой предыдущий опыт свидетельствовал о том,
что титул чемпиона по домино ничего не сто́ит,
поскольку при игре в "козла" наиболее успешен тот
игрок, который матернее всех выругается и громче всех
треснет доминошкой о стол с истошным воплем "Рыба".
Однако через какое-то время Юра
Карпинский всё же доказал мне, что при игре в домино
немалую роль может играть и интеллект. Но до тех пор,
пока сие не произошло, я был склонен доверять ругани
Заверняева в адрес Юры, что тот, мол, полная
бестолочь и что не хрена лезть с подсказками, если
даже отдалённо не разбираешься в шашечных позициях.
— Да, конкретно в этой позиции я действительно не
разобрался, — признавался Карпинский. — Но вообще
классный доминист при желании полностью разберётся
в любой шашечной позиции.
Этому совершенно необоснованному, как мне поначалу
показалось, бахвальству — ведь в словах Юры явно
подразумевалось, что он сам и есть классный
доминист — я, конечно, не верил. И потому однажды,
дабы спустить на грешную Землю воспарившего в
мечтах хвастуна, предложил Карпинскому доказать
его многообещающие слова делом. Юра согласился на
моё предложение без тени сомнения.
Для того чтобы Юра доказал нам наличие у классных
доминистов безмерных шашечных способностей, я
предложил ему решить ту самую концовку, перед
которой спасовал Валера — "Король сквера". Мы с
Юрой сели на одну из низких широких скамей, что
стояли по периметру зала, я расставил на доске
нужную позицию и предупредил, что решение должно
представлять собой быстрый и бесспорный выигрыш
за белых — причём они начинают ходить. После
этого я оставил Юру на скамейке наедине с шашками и
приступил к своей обычной тренировке.
Вот она, та трудная задача.
На всякий случай напоминаю, что в русских
шашках при поддаче есть — обязательно.
Во время тренировки я следил издали за Юриными
успехами, а он в первые минуты постоянно подзывал
меня, чтобы всякий раз уточнить первоначальное
расположение шашек.
Но через какое-то время Юра
это первоначальное положение шашек хорошо запомнил,
и примерно через час я начал замечать, что
Карпинский всё больше и больше приближается к
правильному решению концовки. Во всяком случае он
точно остановился — и уже не отклонялся от
этого — на первых двух ходах белых шашек.
Внешне абсолютно дурацких, полностью проигрышных.
Примерно таким же дурацким, безнадёжно проигрышным
выглядит, на первый взгляд, и третий ход белых. Поэтому
до него Юра додумался, понятно, тоже нескоро.
Но если его всё же догадаться сделать, то тогда и
начинается тот самый "роздых", во время которого
белая сторона, безжалостно расставаясь со своими
шашками, почти до конца поедаемыми чёрными дамками,
может совершать, как кажется, абсолютно пустые,
однако на самом деле убийственные для чёрных ходы.
Когда я примерно через полтора часа, окончательно
устав от подъёмов штанги, подошёл к Юре, тот
разбирался с совсем уже простой, с рутинной вещью:
с тем, как белой дамке выиграть у двух оставшихся
шашек чёрных.
Испытывая немалое почтение, я поздравил Юру с
удивительной победой над очень сложной задачей —
которая, напоминаю, заставила спасовать самого "Короля
Комсомольского сквера", видевшего "доску насквозь".
С тех пор я стал в первую очередь прислушиваться
именно к Юриным суждениям.
Конечно, Карпинский был специалистом далеко не во
всех вопросах — чем и пользовался Заверняев,
постоянно и не без оснований ругавший Юру, — но
вот эта безбоязненная смелость Карпинского в
суждениях, которые иногда оказывались ошеломляюще
верными, демонстрировала мне пример того, как нужно
относиться к миру.
В принципе, в данном правильном отношении нет
ничего шибко нового: это широко известный принцип
"доверяй, но проверяй". К сожалению, мы, люди,
в большинстве своём готовы следовать только
первой части данного принципа. И потому покорно
плетёмся в хвосте у признанных общественным
мнением авторитетов.
Но общественное мнение в
более-менее передовых, в недостаточно хорошо
изученных вопросах, как показывает практика,
частенько, увы, оказывается ошибочным.
А ещё я, конечно, наглядно убедился в правильности
старой пословицы "Терпение и труд всё перетрут". И
теперь, например, годами, хотя и через силу, не
бросаю, готовлю к публикации некоторые свои тексты.
Например, вот этот
потребовал от меня почти четырёхлетних усилий.
43. Пример безуспешного битья лбом в стену
То, что для человека, помешанного на силе,
использование стервоидов — неизбежность,
я окончательно убедился как раз на примере
спортивной судьбы Юры Карпинского.
В текстах по приведённым выше ссылках я уже писал,
что Юра между партиями в домино с другими
ветеранами и с тренерами регулярно вступал в споры
по поводу тех или иных вопросов тяжёлой атлетики. В
этих спорах действующие спортсмены и их тренеры
высказывали, как правило, общепринятые, но, увы, не
всегда верные суждения.
А Юра, естественно, высмеивал заблуждения
тренеров. Что последних, понятно, частенько
выводило из равновесия. И вот однажды,
когда Юра поднялся из-за стола
и ненадолго ушёл в туалет, тренер Шиманихин
раздражённо проговорил:
— Ну куда этот Карпинский лезет со своим
умничанием? Ведь он даже не мастер спорта.
Как известно, такое теоретическое возражение в
спортивной среде крайне широко распространено и
считается очень весомым. Сам Шиманихин пусть и не
блистал подкованностью в вопросах теории, но зато
был давним рекордсменом Владимира в категории
82,5 кг, где ещё в начале 1970-х,
прибегнув к помощи "химии", толкнул
177,5 кг — результат чуть ли не
международника для тех времён.
"Для тех времён" — очень важное уточнение
в рамках дальнейшего рассказа.
Я, разумеется, запомнил слова Шиманихина и вскоре
при удобном случае спросил Юру: почему он, такой
грамотный, упорный и преданный штанге, не смог
стать мастера спорта?
— Норматив мастера я на самом деле выполнял, —
с горечью ответил мне Юра. — Причём неоднократно.
Но, к сожалению, всякий раз не там, где нужно.
Дальнейшему рассказу Юры я полностью доверяю: потому
что события этого рассказа очень хорошо согласуется
как с незаурядным упорством Карпинского, так и с его
"поперечностью", с нежеланием плестись в хвосте у
общего мнения.
— Когда в начале 1970-х мы услышали про стероиды,
— сообщил мне Юра, — я пошёл к знакомому
врачу. И тот сказал, что у метана куча побочек. В том
числе и по половой части. А мне жутко не хотелось
становиться импотентом. И потому пока другие ребята
химичились и дуром прибавляли в результатах, я
тренировался чисто на своих двоих. Но тем не менее за
несколько лет относительно легко выполнил сначала
первый разряд, а потом даже перекрыл норматив камээса.
— Ну хоть витамины-то вы при этом принимали? —
на всякий случай уточнил я.
— Без витаминов и микроэлементов я помер бы под
теми нагрузками, — усмехнулся Юра. — Так
вот, когда мне стукнуло двадцать четыре года, я всё
так же на своих двоих подошёл наконец к сумме мастера
спорта. И показал её на прикидке. Оставалось только
зафиксировать эту сумму на официальных соревнованиях.
Но пока мы с тренером ждали нужных соревнований,
Центральный спорткомитет пересмотрел все штангистские
нормативы. Естественно, в сторону их увеличения.
— Понимаю, — вставил я, — ведь в те
времена люди чуть ли не каждый день поднимали потолки
рекордов...
— Да, шаг чиновников был вполне понятным, —
кивнул Юра. — Начавшееся применение "химии"
вызвало лавины рекордов, и на них требовалось
как-то реагировать. Но я из-за
этого реагирования оказался с моими новыми результатами
опять всего лишь камээсом.
— И уж после этого вы, надеюсь, всё-таки
начали принимать стероиды? — логично предположил я.
— Да ничего подобного, — вспыхнул Юра. — Я
их обегал и буду обегать за километр.
— Юра, я всё понял, простите, — жестами и
интонацией мне кое-как удалось успокоить
Карпинского.
— Что же, делать было нечего, — горько
вздохнул Юра, возвращаясь к своему рассказу. —
Пришлось опять сцепить зубы и увеличить нагрузки. В
общем, я пахал как проклятый ещё четыре года. И
наконец опять показал на прикидке ма́стерскую
сумму. И мы с тренером снова стали готовиться к
нужным соревнованиям.
— Но ситуация с подъёмом нормативов повторилась?
— догадался я.
— Да, — грустно кивнул Юра. — И
теперь спорткомитет сделал нормативы просто
заоблачными. А мне стукнуло уже двадцать восемь лет.
Упираться было бесполезно. И я прекратил тренировки
на результат.
Вот этот Юрин пример убедил меня, во-первых,
в том, что глупо сопротивляться неизбежному — типа
всеобщего применения стервоидов, а во-вторых,
в том, что подавляющему большинству окружающих глубоко по
барабану, какими средствами достигнут силовой
результат.
44. Мотивы, лучше всего движущие к силе
Человек восхищается феноменами силы, как правило,
тогда, когда сидит в библиотеке и читает книги
про силачей. Или когда сидит у телевизора и
смотрит соревнование последних. Именно, повторяю,
в этих случаях и возникает чувство восхищения.
Которое представляет собой высокую оценку
кого-то далёкого и очевидно
недостижимого по сравнению с собой и со всеми
окружающими, то есть по сравнению с нормальными
людьми.
Но когда человек занимается в секции, окружённый
одними лишь силачами, то чувство восхищения
ненормально сильными окружающими довольно быстро
сменяется у него, у человека, чувством низкой
оценки своей дохлости на фоне нормально, обыденно,
привычно сильных окружающих.
И здесь радость от личного рекорда испытываешь
уже не потому, что превзошёл обычных,
расхаживающих по улицам людей — что
опасно формированием представления о своей
суперменской исключительности — а потому,
что, слава труду, наконец-то
приблизился к уровню тех нормальных людей,
которые, как и ты, обыденно поднимают штанги.
Описанный ниже случай произошёл в обеденный перерыв
на чердаке, где прямо в его коридоре лежала на
стойках моя "приседательная" штанга со всеми
большими дисками общим весом 147 кг (диски
были надеты нагриф-болванкувесом 27 кг).
Так уж случилось, что однажды нас, грузчиков,
на несколько недель вдруг захватила всеобщая
увлечённость игрой в карты. Но на виду у всего
цеха играть в карты было, конечно, нельзя: нас
могли не так понять. И потому игру в карты
приходилось проводить не в обычной курилке, а
в разного рода укромных местечках. Одним из
которых как раз являлся чердак.
Мы играли очередную партию на облицовке
квадратной в разрезе большой трубы под одиноко
висевшей лампой, а моя штанга лежала на
стойках метрах в пяти-шести от
нас. И тут на чердак зашли трое мужиков с
инструментами в руках — явно с целью
что-тогде-то
отремонтировать. Мужики увидели мою штангу
и заинтересованно остановились рядом с нею.
— Это что тут такое? — спросили они
и начали пробовать приоторвать штангу над
стойками то одним плечом, то другим. Штанга,
разумеется, не поддалась: полтора центнера
— не коромысло с парой вёдер воды,
плечиком их особо не подденешь. — А
сколько здесь килограммов?
— Сто сорок семь, — просветил я
мужиков, не отрываясь от карт.
— Сто сорок семь? И что же с ними делают?
— Ну, например, с ними приседают, —
сообщил я.
— Приседают? Кто приседает? — мужики
принялись оценивающе оглядывать нашу кучку. Но
на монстров силы типа Власова или Жаботинского
никто из нас, замызганных грузчиков, явно не
походил.
— Ну, например, я приседаю, —
признался я, внутренне готовясь подтвердить
слова делом.
— Ты? Правда, что ли?
Я положил карты на трубу, подошёл к штанге,
подсел под неё, взял на загривок, отступил
на два шага, присел на десять раз не
останавливаясь, поставил штангу обратно на
стойки и вернулся к своим картам. На лица
мужиков я так и не посмотрел. Впрочем, в
полумраке чердака я и не различил бы их
выражений.
Мужики, не переглядываясь, молча пошли дальше по
коридору и свернули там за угол.
— Ни ...уя себе... — отчётливо
донеслась из-за угла до моих ушей
одна из их оценок.
Конечно, заслужить такую оценку жутко приятно.
Но, с другой стороны, от таких оценок можно
и зазвездиться.
Поэтому намного более полезной для
тренирующегося будет совсем другая реакция
окружающих — которую как раз и можно
получить в секции какого-нибудь
силового вида спорта. Где вместо слов "Ни ...уя
себе...", скорее всего, услышишь от
находящегося рядом человека что-нибудь
типа "Давай повесим ещё по двадцатке с каждой
стороны" — и этот человек буднично присядет
со 190-килограммовой штангой
на 5-6 раз.
45. Обстоятельства, приведшие к травме
Напоминаю, что в секции хорошая сцепляемость подошв
обуви с чистым, с вымытым полом всегда как бы
"приглашала" меня разбросить ноги в "ножницы"
подлинне́е, поувереннее, посмелее. Но при занятиях
на грязном чердаке с катающимися под ногами мелкими
камешками любой чуть более широкий, чуть более
неосторожный разброс ног вызывал
прокатывание-скольжение подошв. И затем
необходимость срочно ловить над полом падающую
штангу.
(Именно одно серьёзное падение штанги на
пол чердака, который одновременно являлся потолком
нашего цеха, и привело в итоге к запрещению
начальством моих занятий.) При всём при том что
мне и самому ещё нужно было сначала поймать
равновесие после скольжения одной из ног.
Травмировался я на весе всего лишь 110 кг. Толкнув
этот вес от груди я, судя по всему, сильнее,
нежели обычно, откинулся назад, прогнув поясницу
— примерно так же, как прогнул поясницу Мариан
Зелинский на снимке 16:
Когда я толкал штангу в секции, то длина и глубина
моих "ножниц" была примерно как у Зелинского. Но
из-за катавшихся под ногами камешков мои "ножницы"
пришлось укоротить примерно вот так, как у Джима
Джорджа.
При таком сильном укорочении и, значит, при
повышении "ножниц", естественно, возрастает
необходимость в увеличении глубины ухода под
штангу за счёт каких-нибудь других средств. Из
которых наиболее реальными является, понятно,
отклонение корпуса назад — как у всё того же
Джима Джорджа.
В подписи к его фото сообщается:
"If you use a lay-back style for the Press, like
JIM GEORGE, the fault is often communicated to
the overhead Jerk. George presses with lightning
speed and a heavy lay-back. Here he is
in lay-back
position in his Jerk with 363 and just barely
succeeding. A good way to correct this fault is
to make repetition Jerks from the back of the neck
in training".
Это можно перевести так:
"Если использовать в жиме стоя сильное отклонение
корпуса, как Джим Джордж, то эта техническая ошибка
часто передаётся и толчку от груди. Жим у Джорджа
происходит со скоростью молнии и с сильным
отклонением назад. При толчке 165 кг Джордж тоже
сильно отклонил корпус назад и с трудом достиг
успеха.
Хороший способ исправить данную техническую ошибку
состоит в том, чтобы многократно делать толчок из-за
головы".
Что касается причины отклонения корпуса назад, то
в подписи к фото всё указано правильно: привычка
отклонять корпус назад в подъёмах штанги от груди
за счёт жиме стоя по инерции проявляет себя и в
подъёмах штанги от груди за счёт толчка. Но вот то,
что панацеей от подобного отклонения корпуса назад
в толчке от груди является многократно выполняемый
толчок из-за головы — заблуждение.
Например, я знал Андрея Курочкина — большого
мастера толчка из-за головы, —
который плохо и относительно мало толкал от груди.
То есть на самом деле для толчка от груди без
отклонения корпуса надо тренировать сам такой толчок
без отклонения, постепенно, осторожно, долго и
терпеливо двигаясь от самых малых весов.
Кстати, если я надел бы ремень, как это делает
большинство штангистов, то тогда, возможно,
ничего страшного со мной и не произошло бы. Но
ремень я, увы, не использовал.
Итак, я толкнул всего лишь 110 кг в
стиле Джима Джорджа, когда в правой стороне
поясницы у меня отчётливо хрустнуло. И сразу
появилась боль. Я, конечно, испугался. Но, как
выяснилось в дальнейшем, испугался совершенно
недостаточно.
46. Усугубление травмы
Я прекрасно знал, что нужно делать при
получении серьёзной травмы: следует надолго
исключить прежние нагрузки, дождаться возможно
более полного восстановления и только после
этого осторожно приступить к прежним занятиям,
очень постепенно повышая нагрузку. А ещё
крайне желательно выработать навык надёжно
избегать обстоятельств, приведших к травме.
Если у меня по кровеносной системе не
циркулировал бы ретаболил, то я, наверное, именно
так и поступил бы. Но терять уже вколотый
ретаболил было очень жалко. Поэтому, выждав пару
дней, пока боль в пояснице слегка утихнет (а она
стала утихать при всём при том что я продолжал
работать грузчиком), я опять приступил к тем же
самым тренировкам.
Опять же если у меня в крови не было бы
ретаболила, то за такой глупый шаг я поплатился
бы очень серьёзным усугублением травмы. Но я
уже слышал от знающих людей, что под
стервоидами травмы либо вообще не происходят,
либо быстро залечиваются.
Впрочем, для того чтобы узнать о последнем
обстоятельстве, достаточно просто прочитать
инструкцию к любому стервоидному анаболику:
стервоиды специально и созданы для ускоренного
лечения повреждений.
Возможно, у меня всё и впрямь залечилось бы —
несмотря даже на продолжения работы грузчиком и
тренировок в толчке. Однако я допустил ещё одну
ошибку. Судя по всему, фатальную.
Инструкции, как стать сильным, обычно содержат
много сведений о тренирующих, то есть правильно
разрушающих мышцы нагрузках. Однако эти инструкции,
увы, в разы меньше сообщают, какими должны быть
правильные восстановительные мероприятия. Хотя
последние важны ничуть не меньше тренировки: ведь
это только в процессе их, восстановительных
мероприятий, протекания количественно возрастают,
"надстраиваются" нужные физические параметры.
А если про восстановление кто-то
рассказывает всё же более-менее
подробно, то сии рассказы касаются прежде всего
фармподдержки и питания. То есть на этом свете
почти совсем отсутствует достоверная информация,
например, о позах, о положениях, в которых
происходит восстановление (хотя бы как простой
отдых).
Главное, на мой взгляд, заблуждение насчёт отдыха
травмированного человека — это уверения
безграмотных медиков (в небольшом количестве
среди медиков имеются, конечно, и очень грамотные
люди), что при травмах позвоночника нужно лежать
"на досках", то есть на чём-нибудь
жёстком, непроминаемом и одновременно прямом,
плоском. Но на самом деле позвоночнику нужно
придавать не якобы прямое (ибо в реальности оно
вовсе не прямое) положение на досках, а такое
положение, в котором травма не усугубляется и
тем самым залечивается.
Многие врачи прекрасно знают, что одно из
наиболее благотворных положений для тела
человека с травмированным позвоночником —
это его положение в воде, висение в ней. И тем
не менее сии вроде бы правильно понимающие
проблему травмированного позвоночника врачи
тупо, бездумно приравнивают максимально мягкую
воду, в которой тело само собой принимает
физиологически идеальное безнагрузочное
положение, к прямым жёстким доскам. Однако при
лежании на них выпрямляется только нижняя
поверхность в целом весьма извилистого
человеческого тела.
Соответственно, из-за насильственного
выпрямления внешней поверхности одного бока,
связанный с ним, с боком, позвоночник вынужден
принимать кривое, извилистое и потому
антифизиологическое положение.
Ещё раз: во фронтальной (то бишь если смотреть со
стороны лица или затылка) плоскости позвоночник
человека — прямой. А бок человека в этой
плоскости — он кривой, извилистый. Например, край
плеч находится от ближайшей точки позвоночника
дальше, чем край рёбер. А край поясницы находится
к позвоночнику ещё ближе. А край верхней части
бёдер (особенно заметно сие проявляется у женщин)
опять располагается от позвоночника дальше, чем
край поясницы.
В боковой же плоскости (то бишь если смотреть со
стороны уха) позвоночник уже не прямой — у него
наблюдаются целых три изгиба: в пояснице, в
районе грудной клетки и в шее. Если позвоночник
попытаться в вышеуказанной плоскости полностью
выпрямить, то есть избавить от данных изгибов, то
сие будет против нужд физиологии. Однако
горе-лекари именно это и пытаются
провернуть при помощи своих тупорылых досок.
Итак, во-первых, при лечении травм позвоночника
не нужно слушать бестолочей. А во-вторых, для
правильного восстановления травмированного
позвоночника наилучший "сухой" отдых обеспечивается
именно на мягкой постели, снабжённой большим
количеством разнокалиберных подушек. Их нужно
подсовывать под изгибы тела, стараясь повторить то
положение тела, которое обеспечит ему вода.
То есть для правильного лежания на боку нужно подсунуть
небольшую плоскую подушку под рёбра, ещё одну маленькую
подушку — под поясницу, а ещё одну большую,
толстую — под щёку. Другими словами, щека должна
находиться на самом высоком уровне, плечо (дельтоид)
на самом низком уровне, рёбра — чуть выше,
бок талии — ещё выше, а тазовый край бедра —
чуть ниже, примерно на уровне рёбер или плеча. Кстати,
при лежании одной коленки на другой они (коленки)
как суставы затекают, вокруг них нарушается
кровообращение. Поэтому между коленками при
лежании на боку тоже полезно прокладывать
подушку. 8
Однако большинству людей лень всё это организовывать.
Тем более что у многих из них имеются уже давно
сложившиеся "лежательные" предпочтения — без
которых, например, хуже происходит засыпание.
Именно к такому большинству отношусь и я. Мне было
лень организовать травмированному позвоночнику
полноценный отдых.
Мало этого, я ещё дополнительно травмировал
позвоночник из-за того, что привык засыпа́ть,
лёжа на животе. То есть я часами лежал в той позе с
сильно изогнутым вперёд в пояснице позвоночником,
в которой (в позе) я его (позвоночник), собственно,
и травмировал. Конечно, лежать в такой позе в первые
минуты мне было больно — больно в изогнутой
травмированной пояснице. Но через какое-то время
я сладко засыпа́л и уже ничего не чувствовал. К
счастью, через некоторое время я переворачивался на
какой-нибудь бок и досыпал уже на нём.
Именно это моё многодневное усугубление травмы в
направлении прогиба при засыпании окончательно и
добило мой позвоночник. Примерно через неделю
боли в пояснице при лежании на животе стали просто
нестерпимыми. И с тех пор я на животе лежать могу
только через боль. Так что мне пришлось научиться
засыпа́ть на боку.
47. Установление рекордов на складе ПДО
Когда я перестал спать на животе, боли в пояснице,
слава КПСС, стабилизировались. И
временами даже шли на убыль. Но я их, увы, вскоре
возобновлял всё бо́льшими и бо́льшими
подъёмными нагрузками. И в целом это действительно
огромная заслуга метандростенолона с ретаболилом, что
я столь долго продержался, издеваясь над своей
больной поясницей.
Вскоре правильные (в плане увеличения силы) нагрузки
и бурлившие в крови стервоиды должны были дать
новое запланированное увеличение моего лучшего
результата: со 130 кг ориентировочно
до 135-137,5 кг.
Поэтому в один прекрасный понедельник, то есть после
хорошего отдыха в субботу и в воскресенье, я пригласил
друга Сашку (фрезеровщика из того са́мого
одиннадцатого цеха, в котором мне выточили для штанги
всё, кроме главного стержня) прийти ко мне в обед на
склад ПДО — где пол ежедневно мыли,
то есть где, в отличие от чердачного пола, ноги не
прокатывались на мелких камешках, где можно было
безбоязненно и безопасно разбросить ноги в длинных и,
соответственно, в низких уходах под штангу.
Сашка требовался мне потому, что меня вообще заводит
публика — особенно, её недоверие. Последнее меня
прямо-таки окрыляет. Не понимаю, почему
эти растяпы-футболисты проигрывают на
чужом поле: нормальным людям ненависть болельщиков
должна только придавать силы.
Мы с Сашкой подвезли на тележке по чердаку диски
общим весом 107,5 кг (то есть весь мой комплект,
кроме двадцатипяток) к лестнице, а затем снесли по
лестнице вниз сначала тележку, а потом и все диски.
И, снова сложив разновесы внизу у лестницы на
тележку, привезли её на склад ПДО. Куда я ещё до
обеда спустил гриф с замка́ми.
Сашке, конечно, было скучно выполнять роль зрителя,
и он решил тоже попробовать себя в подъёмах
практически настоящей штанги.
Начали мы с одного веса — 50 кг, — но я прибавлял
вес более крупными порциями. То есть когда
Сашка поднял 60 кг, я навесил на его штангу
ещё 20 кг, когда он поднял 70 кг,
я навесил ещё 30 кг, а когда Сашка
поднял 80 кг, я после него навесил
ещё 40 кг.Эти 80 кг Сашка поднял с
некоторым запасом — недаром он был большим и
признанно сильным парнем — и решил
штурмануть 85 кг.Но 85 кг
пошли у Сашки лишь на грудь. После его третьего
неудачного подхода мы навесили на штангу ещё 50 кг,
и я толкнул этот снаряд. Установив тем самым новый личный
рекорд: 135 кг.
Когда я поднял данный вес на Сашкиных глазах, они
округлились и расширились до размеров монет по
семь копеек.
— Я, конечно, знал, что ты здоровый... Но не
до такой же степени... — ошарашенно выговорил
мой друг. — Блин, я не смог поднять штангу, а
ты навесил на неё ещё полцентнера и взял вообще
как пустую...
Да, всё-таки приятно быть сильным человеком. Но
штангистам в глазах обычных людей славу силачей
очень заметно прибавляет ещё и то странное, на
первый взгляд, обстоятельство, что чем вес больше,
тем быстрее штангист его поднимает.
Кстати, меня это обстоятельство касалось как раз
в наибольшей степени: ведь в моей технике начисто
отсутствовали какие-либо корячения
типа замирания в "мёртвой" точке при подъёме на
грудь. То есть у меня штанга всегда птицей
взлетала на грудь, а затем я "лесенкой", то есть
делая мелкие подшагивания к центру, бодро вставал
из широченной "разножки".
Итак, людям, привыкшим к нештангистским реалиям,
кажется, что штангисты поднимают предельные веса
очень легко, играючи. Но для людей, хорошо
изучивших проблемы подъёмов с помоста на
выпрямленные кверху руки, очевидно, что
максимальная быстрота некоторых движений при
таких подъёмах — суровая необходимость. Кою не
прейдеши.
Ибо чем быстрее совершается переброс снаряда
предельного веса с одной части тела на другую,
тем меньше высоты теряет этот снаряд. То есть
на самом деле максимальная быстрота подъёмов у
штангистов вызвана не безмерной лёгкостью, а
лихорадочной спешкой.
48. Силовые упражнения в обрабатывающем цехе
Расскажу заодно уж и о том, откуда берётся физическая
сила у фрезеровщиков и у токарей: ведь те 80 кг,
которые поднял мой регулярно пивший и постоянно
куривший друг Сашка — это не совсем заурядный вес,
поскольку обычные мужчины поднимают штанги
максимум в районе 65-70 кг.
Сашка ещё до начала моих серьёзных занятий штангой
говорил своим коллегам, что я повышенно сильный
субъект. И они однажды устроили проверку моих
физических возможностей.
— Сможешь поднять на стол станка вот эти тисочки? —
спросил меня Сашкин сменщик, когда я однажды
пришёл в одиннадцатый цех.
Лежавшие на полу "тисочки" совершенно не производили
впечатления неподъёмных: они были всего лишь раза
в два больше обычных фрезерных тисков, закреплённых
на столе почти каждого фрезерного станка.
Я, наверное, минут десять, перемежая попытки
периодами отдыха, не веря своему зрению и прочим
ощущениям, пробовал хотя бы приподнять "тисочки" над
полом. Но все усилия оказались тщетными: края
тисков безжалостно выскальзывали из моих пальцев.
"Тисочки" просто не за что было надёжно подцепить.
Фрезерные тиски отличаются от слесарных тисков
повышенной компактностью — чтобы станок, даже
оставленный без присмотра, не смог бы срезать своей
фрезой какую-нибудь выступающую часть. То есть у
фрезерных тисков, например, всегда снимается ручка
зажимного винта.
Вот здесь тоже можно увидеть
маленькие тиски. Очень похожие на те, что
использовались на всех фрезерных станках в
одиннадцатом цехе. Те маленькие тиски
весили 18 кг. А те "тисочки",
которые предложили поднять мне, будучи почти
вдвое больше маленьких по всем направлениям,
весили в районе 120 кг. Поднять
ящик такого веса на высоту 85-90 см
я мог без особых проблем. Но у ящика имеются
специальные удобные для захвата ручки. У
фрезерных же тисков нет ничего удобного для
захвата пальцами. Поэтому так называемые
"тисочки" в одиннадцатом цехе водружали на
стол фрезерного станка только вдвоём.
Занимавшийся в секции Заверняева электрик
Андрей Курочкин однажды оказался поставленным
в ещё более тяжёлое положение: коллеги по
работе, зная, что он готовится выполнить
норматив МС и толкает с
помоста 160 кг, а
со стоек из-за головы даже
двоит 180 кг, однажды предложили
Андрею перенести "до стеллажа" электромотор
весом 160 кг.
— Ты ведь такой вес поднимаешь вообще над
головой. А у нас тут раньше работал дядя Вася,
который таскал этот мотор туда-сюда нефига
делать.
Андрюха примерялся и так, и эдак — нормально
взяться за мотор оказалось невозможно. Если у мотора
и имелись места для подцепления, то это были
лишь небольшие дырки для крепёжных болтов.
Но Курочкин не посрамил чести штангиста: он
взял толстую стальную проволоку и изогнул из неё
два захвата для каждой руки. Захваты
представляли собой нечто среднее из крючка с
одного конца и лямки для запястья с другого
конца.
Однако оказалось, что даже будучи хорошо
подцепленным и поднятым перед человеком в районе
бёдер, предмет весом 160 кг почти не даёт
возможности делать шаги. Андрюха всё же еле-еле
преодолел пять или шесть метров "до стеллажа" —
и уполз в каптёрку отлёживаться после дикой
нагрузки. А восхищённые его победой коллеги тут
же признались, что никакого дяди Васи в природе
не существовало.
Однажды, когда я пришёл в одиннадцатый цех,
Сашка с гордостью показал мне лежащую на столе
его станка не очень большую — примерно 25 см
в диаметре и 30 см в длину — цилиндрическую
болванку с центральной дыркой диаметром
примерно 5 см.
— Сколько, думаешь, весит этот кругляш? — спросил
меня Сашка.
— Килограммов шестьдесят, — ответил я. — Максимум
семьдесят.
— Нет, почти ровно сто десять, — гордо сказал
Сашка. — И я поднял его в одиночку. Просунул в
дырку палку и закатил кругляш по пузу на высоту
стола. А потом перетолкнул на стол.
— Неужели в такой маленькой железячке целых сто
десять килограммов? — не поверил я.
— Эту "железячку" взвешивали прямо перед тем, как
передать нам, — подтвердил Сашкины слова дядя
Витя Гуськов — самый крутой фрезеровщик
одиннадцатого цеха.
Вот от подъёмов подобных "железячек" и растёт сила
у фрезеровщиков, токарей и прочих слесарей.
49. Инструкции по технике безопасности написаны кровью
Гостить у Сашки в цехе иногда бывало страшновато.
Например, в том случае, если он обдирал большую
заготовку. То бишь используя самые мощные фрезы,
придавал ей примерную форму будущего изделия.
Самые мощные фрезы — это большие стальные "грибы",
установленные "шляпкой" вниз,
причём на их нижнем внешнем краю закреплены
специальными винтами победитовые, то есть
изготовленные из сплава вольфрама и молибдена,
трёх-, четырёх- или пятиугольные твердосплавные
накладки.
Такая фреза, конечно, режет металл, но режет его
именно с удара, иными словами, прежде всего бьёт
по нему победитовыми накладками. И от этого
слышится громкое частое "р-р-р-р". Место
столкновения победитовых накладок и непрерывно
наезжающей (такое наезжание детали на фрезу
называется "проход") под их удары заготовки
постоянно светится. Точнее, вспыхивает очень
частыми жёлто-красными огоньками.
Которые затем, быстро остывая, струёй отлетают
от заготовки. Эти огоньки — толстенькие
куски стальной стружки. Если подставить под
них руку, то можно обжечься.
Конечно, Сашка почти всегда преграждал путь струе
из жёлто-красных огоньков отражателем, то есть
висящим на железном штативе листом оргстекла —
мутного, изъязвлённого попаданиями раскалённых
стружек. Однако чаще всего для быстроты обработки
будущего изделия Сашка включал подачу, то есть
надвиг, смещение заготовки на фрезу не только во
время прохода в основную сторону, но и во время
обратного, возвратного прохода.
И если во время основного прохода раскалённые
стружки летели в отражатель, то во время
возвратного прохода струя этих стружек резко
меняла направление. И более широким веером
летела прямо в Сашку.
Меня всегда поражало, что Сашка не уклоняется
от этого обжигающего веера, а спокойно стоит и
смотрит на обдирку заготовки. Ожидая, когда её
обратный проход мимо фрезы закончится. И можно
будет сделать новую подачу, чтобы повторить
основной проход заготовки.
Помимо того, что стружки летели немного по разным
траекториям, они ещё и рикошетили от окружающих
предметов. Поэтому я всегда прятался от летевших
отовсюду стружек за широкую Сашкину спину.
— Ну чего ты там прячешься? — снисходительно
спрашивал меня Сашка.
— А вдруг стружка попадёт мне в глаз? — объяснял
я своё поведение.
— И что же тут страшного? — успокаивал меня Сашка
на полном серьёзе. — Если стружка попадёт в глаз,
то немного пошипит — и остынет. У меня такое уже
сто раз бывало.
(Я только что получил от Сашки письмо со
следующими объяснениями: "Стружки и в самом деле
просто пошипят в глазу — и всё. Гораздо хуже,
когда они попадают в веко. Тут получаешь ожог. От
остальной кожи стружки отскакивают, а вот к векам
с их тонкой кожей сразу прикипают".)
Но Сашкины увещевания на меня не действовали,
потому что бояться станков меня с детства приучила
мать. Она работала фельдшером в медпункте
Владимирского завода прецизионного оборудования
(ВЗПО). Именно из-за её ежедневных
рассказов я и привык считать завод прежде всего местом
для вышибания людям глаз, а то и мозгов или для
отрезания пальцев, а то и рук.
— Сегодня в медпункт приходит токарь Юра, —
рассказывала мне мать о своём очередном
дежурстве. — Хороший такой парень: в прошлом
месяце помогал нам занавески в процедурной
повесить. Приходит он теперь, значит, и говорит:
"Ольга Сергеевна, у меня глаз вытек". Я
посмотрела — а глаз и вправду уже вытек.
Отправила Юру в городскую офтальмологию.
Оказывается, он шёл по цеху, а кто-то в это время
сверлил деталь. Сверло неожиданно сломалось, и
его обломок пролетел по воздуху метров пять. И
попал Юре прямо в глаз.
К счастью, попадания в глаз не всегда приводили к
таким трагедиям. Чаще всего в глаз попадали всего
лишь стальные стружки — типа Сашкиных или даже ещё
меньшие — которые в медпункте извлекали из глаза
при помощи сильного магнита.
А однажды на ВЗПО произошло следующее. Мать пришла
в медпункт в выходной день — кажется, чтобы
дописать срочный отчёт.
В тот же выходной два брата-электрика
приехали на завод, чтобы в спокойной обстановке
перекинуть кабели в высоковольтном оборудовании
какого-то цеха.
По инструкции, братьям-электрикам
следовало оставить человека у того цехового
электрического шкафа, в котором они вырубили
ток высокого напряжения (кажется,
порядка 20 киловольт) при помощи
главного выключателя — чтобы этот
оставленный у шкафа человек не давал никому
включить ток во время перекидки кабелей.
Но поскольку завод в выходной день показался
братьям-электрикам совсем пустым, они решили не
оставлять сторожа у открытого шкафа, а вдвоём
более производительно заняться перекидкой своих
кабелей в цехе.
Однако на самом деле завод никогда не бывает
совсем пустым. Например, на заводе всегда дежурит
несколько охранников. А также особый человек,
имеющий, как правило, инженерное образование,
который так и зовётся: "дежурный по заводу".
Этот дежурный по заводу обязан регулярно делать
обходы и в случае необходимости принимать меры для
устранения замеченных проблем. То есть, к примеру,
звонить в городские пожарные или аварийные службы.
А если проблема маленькая, то ликвидировать её
самостоятельно.
В тот день при очередном обходе дежурный по
заводу обнаружил открытый электрический шкаф, а в
нём — разомкнутый главный выключатель цехового
электропитания. Дежурный по заводу методично
ликвидировал обнаруженный непорядок, то есть
включил электропитание цеха, закрыл шкаф
и продолжил обход.
При включении электропитания током убило только
одного из братьев. Другой же кинулся звонить в
медпункт. Прибежала моя мать и принялась делать
поражённому током электрику непрямой массаж
сердца. А уцелевшему электрику поручила
позвонить в "скорую помощь".
"Скорая" приехала примерно через полчаса —
поскольку дело происходило за городом, у так
называемой "Пекинки". Врач "скорой помощи"
осмотрел поражённого током электрика и
определил, что смерть наступила мгновенно и что
массаж сердца пострадавшему не помог.
— А знаешь, до какого момента средний медицинский
персонал должен делать непрямой массаж сердца? —
спросила меня мать.
— Не знаю, конечно, — признался я.
— До того момента, пока его не разрешит прекратить
врач.
— А до какого момента нужно делать массаж сердца,
если врач не может приехать? — поинтересовался я.
— Если врач приехать не может, то до момента
появления трупных пятен.
50. Влияние анаболиков на мой аппетит
Я неоднократно читал о том, что стервоиды повышают у
людей аппетит. Но со мной с самим всё было наоборот:
пока я принимал анаболики, в горле вечно стоял
комок. И я почти всегда ел через силу. 9
Зная, что стервоиды не выпускают некоторые питательные
вещества из организма, я почти исключил из рациона
углеводы и, в частности, совсем перестал есть мучное.
То, что люди часто не верят собственным глазам и
находятся под влиянием разного рода стереотипов
типа очевидных суеверий, мне стало ясно именно благодаря
последнему обстоятельству. То есть благодаря тому,
что я, пока использовал анаболики, не ел хлеба.
Несколько раз в заводской столовой имела место одна
и та же забавная сцена. Я садился за стол и начинал
старательно пережёвывать один за другим три
бифштекса. Мимо меня проходил кто-нибудь
из моего цеха, уже точно знавший о моих силовых
успехах на чердаке. Посмотрев на меня и обнаружив,
что на моём столе отсутствует хлеб, человек
предупреждал меня о нависшей опасности:
— Слушай, почему ты не ешь хлеб? У тебя же совсем не
будет силы. Как можно обходиться без хлеба?
И это при всём при том, повторяю, что я со своими
снарядами, грозившими обрушить потолок цеха, уже
давно являлся предметом пересудов. То есть
доброжелатели видели, что меня распирает сила, но
верили, что у меня её принципиально не может быть по
причине неупотребления хлеба. 10
51. Личные рекорды в толчке и во взятии на грудь
Ещё во время установления рекордов на складе
ПДО я чувствовал приличный запас сил во
взятии на грудь.
Но примерно ещё через месяц занятий на чердаке я
почувствовал также и то, что мне, увы, нужно
бросать заниматься толчком штанги. Ибо боли в
спине неумолимо нарастали.
Я ощущал спину как нечто крайне хрупкое и теперь
проделывал любые движения очень осторожно. В
те времена я даже не мог смотреть на выступления
художественных гимнасток, агрессивно, как
мне тогда казалось, выгибавших, переламывавших
свои спины в поясницах. То есть у меня при этом
переламывании спин от неприятного сопереживания
обострялись поясничные боли.
Впрочем, в то же время моя чисто штангистская
сила резко увеличилась — поскольку у меня здорово
выросли результаты в подводящих упражнениях.
Например, когда я в самый последний раз выполнял
толчковые тяги со 160 кг на пять раз,
то в первых подъёмах каждого подхода штанга
подлетала у меня заметно выше пупка. В классических
же упражнениях я никакого возрастания результатов
не мог почувствовать по той причине, что в
последние две недели просто боялся их выполнять.
И вот после очередного отдыха в субботу и в
воскресенье настал тот понедельник, в который я
решил опять появиться в секции на стадионе
"Торпедо". Но только появиться так, чтобы меня не
застал там Юрий Владимирович Заверняев, мой
тренер. Ведь он, напоминаю, недвусмысленно
запретил мне заниматься штангой в его секции.
С работы я сбежал в два часа дня (а вообще наша
смена заканчивалась полчетвёртого), дома чуть-чуть
поел и полежал в кровати, читая книжку. Часа в
четыре пополудни я вышел из дома и примерно
через час, когда на улице уже почти стемнело,
оказался во Дворце спорта стадиона "Торпедо".
Заверняев должен был прийти в секцию только в
шесть вечера, так что времени у меня оставался
целый вагон.
Я разделся до плавок и намазал переднюю, ударную
сторону бёдер вазелином, чтобы гриф не драл их
кожу и не тормозился во время подбива. С тех
пор как я начал серьёзно заниматься штангой,
передняя часть бёдер у меня стала совершенно
безволосой.
Потому что все волосы выдернулись при
подрывах-подбивах — несмотря
даже на то, что я всегда тренировался в
спортивных штанах. Потом, когда я перешёл на
чистые приседания, бёдра у меня опять стали
волосатыми.
Поскольку Заверняева ещё не было, свободные от
тренерской опеки штангисты организовали за его
столом партию в домино. И пока я разминался с
постепенно нараставшими весами, штангисты
азартно стучали доминошками, почти не глядя в
мою сторону.
Я всегда мечтал поднять не абы какой, не как
попало собранный снаряд, а именно "полновесную",
полноразмерную штангу — на которой стояли бы
сразу и красные четвертаки, и синие двадцатки,
и жёлтые пятнашки. И чтобы вся эта красота была
надета на гриф под замки́. Такая "красивая"
штанга весит 145 кг. 11
И вот в тот день я начал приближаться к
осуществлению своей давней мечты.
Помню, что тяжесть снарядов тогда почти не
чувствовалась. Но я всё равно методично поднимал
штангу медленно нараставшего веса, перемежая
эти подъёмы периодами двух-, а то и трёхминутного
сосредоточенного отдыха. Ведь мне ещё нужно было
менять диски на штанге. Но в итоге я всё равно
не выдержал, и после подъёма 130 кг
собрал сразу 145 кг —
красно-сине-жёлтую штангу под замки́.
Хорошенько отдохнув, я подошёл к заветной штанге,
правильно поставил ноги под гриф и стал смотреть
вперёд-вверх, готовясь к решающему
подъёму. То есть прокручивая его в голове и делая
акценты на будущем правильном выполнении самых
проблемных своих движений. Если быть точнее, я
настраивал себя на то, чтобы,
во-первых, толкнуть штангу от груди
именно за голову, а во-вторых, уйти
при этом в как можно более смелые, то есть в
низкие и длинные "ножницы".
Сидевшие за тренерским столом ребята остановили
свою игру в домино и стали глядеть на меня. Они
давно, ещё полгода назад видели, как я
толкал 125 кг. А теперь я только что
очень легко одолел 130 кг и по всем
признакам должен был поднять <
nobr>сразу 145 кг.
Я наклонился к штанге, обхватил пальцами гриф (с
ростом силы хват у меня почему-то
постоянно расширялся, то есть браться всё более
и более широко мне становилось всё удобнее и
удобнее), нацелился глазами на точку впереди
помоста, согнул ноги в приседе и напряжённо
выгнул спину в больной пояснице, готовясь мягко
"снять" штангу с помоста усилиями
распрямляющихся ног.
И в этот момент в зале погас свет. Я отцепил руки
от грифа и выпрямился в кромешной тьме.
Открылась дверь в зал, и в дверной проём
просунулась чья-то освещённая сзади
голова. Но почти сразу исчезла, и через несколько
секунд лампы в зале опять зажглись. Потом в зал
зашли уборщица, а за нею следом ещё
какая-то пожилая женщина.
— Вот, значит, нужно каждый день часов в девять
или в десять мыть этот зал, — сообщила уборщица
женщине. — А где свет включается, ты теперь
знаешь.
С этими словами женщины удалились.
— Не бери в голову, — крикнули мне ребята. —
Давай снова настройся.
Я повторил всю процедуру настраивания, затем опять
взялся за гриф и, приняв правильное стартовое
положение, начал из него подъём штанги. Подбив
получился неточным, но на грудь штанга всё равно
вылетела хорошо. А на плечах этот снаряд весом
целых 145 кг чувствовался вообще
удивительно лёгким. Я подсел, послал штангу от
груди и ушёл в "ножницы".
Говорят, что у некоторых людей в критические
моменты перед глазами проходит вся их жизнь. Я не
знаю, сколько времени продолжались события, которые
опишу ниже. Возможно, я просто очень точно стоял
в "ножницах", и потому всё продолжалось две или
даже три секунды. Но мне всё же кажется, что
события произошли буквально за какие-то
доли секунды.
Итак, когда я ушёл в "ножницы", то почувствовал, что
левая рука не распрямилась полностью — что, увы, со
мной случалось очень часто.
"Не буду дожимать и брошу, — пронеслось у меня в
голове. — Ведь штанга просто невесомая. Я сейчас
легко подниму её ещё раз. И уже без помарок".
Но в этот момент от стола с доминистами послышался
азартный крик "Дожимай..."
"Действительно: дожать что ли? — пронеслись у меня
в голове новые мысли. — Ладно уж, дожму".
Я легко распрямил левую руку и встал их "ножниц".
Доминисты вернулись к своей игре. Опустив штангу на
помост, я подошёл к их столу.
— Молодец, хорошая прибавка к результату, — кивнул
мне кто-то из ребят.
— Знаете, братцы, я тут недавно делал тяги
со 160 кг: так штанга вылетала до низа
рёбер.
— Значит, можешь взять этот вес на грудь, —
резонно сделали вывод ребята.
— Ну, насчёт 160 кг ещё не знаю, а 155 кг
возьму сейчас без проблем, — раздухарился я.
Я навесил с каждого края впритык к замка́м ещё по
жёлтенькому "пятачку" и, полноценно отдохнув, с
отличным подбивом взял штангу на грудь. Разброс ног
пришлось сделать очень широким, и когда я "лесенкой"
поднялся из "разножки", то почувствовал, что штангу
такого веса от груди послать уже невозможно.
— Если ты брал бы на грудь в сед, то затащил бы
и 170 кг, — послышалась оценка от
зрителей за столом.
К такого рода замечаниям я уже давно привык: люди
всё мерят по себе. Упорно не понимая, не
представляя, что их собственные параметры
могут быть мерилами далеко не всегда. Как показали
дальнейшие события, в тот момент я был способен
подняться из полного седа, держа на груди штангу весом
максимум 125-130 кг. Но никак
не 170 кг. И даже не 145 кг
— которые легко взял в полустойку.
Такие вот "завлекающие" огромными прибавками к
результатам намёки почему-то принято
делать только тому, кто берёт штангу на грудь не
в полный сед. Однако подобные завлекающие намёки
можно делать довольно многим штангистам.
Некоторые из них ведь мало толкают относительно рывка
— например, украинец Рыбаков, румын Влад или
болгарин Благоев. Или, наоборот, мало рвут
относительно толчка — например, турок Урсит
Атак.
Почему же к ним не пристают постоянно с намёками
на необходимость перестроить их представления о
тренировках, их систему подготовки?
Ведь это вполне реально: отказавшись от шлифовки
одного упражнения, увеличить нагрузку и результаты в
другом упражнении. Тут ведь, в отличие от случая со
мной, нужно не принципиально менять технику, а всего
лишь перераспределить тренировочные нагрузки (что,
кстати, совсем недавно с огромным успехом и сделала
наша Татьяна Каширина, бросившая шлифовку коронного
прежде рывка и за счёт этого убийственно для
соперниц прибавившая в толчке). Тем не менее,
повторяю, с намёками кардинально изменить технику
люди приставали только ко мне.
И, ко всему прочему, мои представления о тренировках
с полным изгнанием полных седов — они самые-самые
правильные. Я уже писал о них вот
в этом тексте:
"Тальтс... подмигивает мне и, против обыкновения,
разражается целой речью. У меня в ушах и сейчас
звучит его голос с характерным прибалтийским акцентом:
— Надо иметь много смелость, чтобы толкать штангу от
груди. Встал — ты уже почти умер. Бывает, света не
видишь, ничего не видишь. Предельный вес! А ты
соберись — и толкай! И не только смелость важна. Надо
правильно толкать!
И сейчас со мной это бывает: встанешь со штангой
— "почти умер": сердце колотится где-то в глотке,
колени ходят ходуном, а на ключицы раскалённым прутом
давит гриф штанги. Вот в такие моменты надо дать себе
команды: вверх, толкать, упираться, держать! Мне не
раз приходилось слышать, как некоторые штангисты
трактуют технику толчка: толкнул, "освободился",
затем "подставил ноги" — и штанга наверху. Не знаю,
как им удаётся так расчленить свои движения. Когда
вес предельный, никакая техника тебя не выручит, если
не умеешь "упираться" из последних сил и даже больше."
А также:
"— В момент подрыва тоже нужна смелость, — говорил
мне Яан Тальтс. — Ты уходишь под штангу, сейчас она
на тебя будет наваливаться. Встречай её, как мужчина!"
У меня, у составителя сайта "Проблемы тяжёлой
атлетики", нет никаких сомнений в том, что все эти
"героические" ощущения являются в первую очередь
следствием общепринятой нерациональной техники взятия
на грудь в полный сед — потому что я, бравший штангу
на грудь в полустойку, при борьбе с максимальными
весами испытывал только праздничные ощущения.
Именно ради этих схожих с наркотическими ощущений я,
собственно, и занимался тяжёлой атлетикой и почти на
каждой тренировке по нескольку раз ходил на
околопредельный вес — что, увы, было неправильно, но
зато вполне понятно, вполне объяснимо. А вот какие,
интересно, стимулы заставляют годами заниматься со
штангой тех, кто только мучается, только страдает от
каждого подъёма?
Судя по всему, тяжёлая атлетика является порождением
европейской культуры. А на европейскую культуру
большой отпечаток наложило, в частности, такое
явление, как христианство с его культом страданий —
мол, Христос терпел и нам велел; он принял смерть и
муки ради нас, грешных (правда, что хорошего нам
этот самый Христос конкретно сделал, жутко страдая
— совершенно непонятно). Поэтому, с точки зрения
европейца, любые страдания возвышают и
облагороживают человека. А значит, тот, кто страдает
или занимается тем, что приводит к мучениям —
молодец, красавчик и т.д.
Но вот поскольку я, составитель сайта "Проблемы
тяжёлой атлетики", по совместительству ещё и
материалист и, значит, верю только в реальное (а в
не подкреплённые реальностью россказни про бога в
любом его исполнении, соответственно, нисколько не
верю), то я способен гораздо легче, чем некоторые
другие люди, не поддаваться массовому зомбированию
в пользу того, что, мол, мучительное преодоление
нами же самими созданных препятствий — это
замечательно и достойно подражания.
На мой взгляд, мучений, героизма надо по возможности
избегать. То бишь если имеется путь достижения
нужного результата с меньшим, чем общепринято,
объёмом мучений, то именно этот немучительный путь
и надо выбирать.
Как я писал выше, мне довелось некоторое время
(месяца три-четыре) заниматься почти одними лишь
приседаниями со штангой на спине. По моим ощущениям,
эти приседания не имеют ничего общего с тяжёлой
атлетикой в моём восприятии: толчок с его тягами и
с полуприседами — это почти сплошной праздник (ради
передачи ощущения которого другим людям я, наверное,
и занялся изучением и пропагандой тяжёлой атлетики
— прежде всего, конечно, в моей интерпретации),
приседания же — это лошадиная, выматывающая,
убивающая все положительные эмоции принудиловка.
Понятно, что поклонников мазохизма в тяжёлой атлетике
просто так — с налёта, с поворота — не переубедишь.
Они видят в страданиях не только чисто героический,
но также ещё и воспитательный фактор — мол, страдания
на тренировке хорошо готовят ко вполне возможным и
иногда даже просто неизбежным страданиям в жизни.
Этим поклонникам мазохизма я сообщу две вещи.
Во-первых, страдания и вообще отрицательные эмоции
— они далеко не безобидны. В больших объёмах
страдании угнетают очень многие функции организма и
тем самым заметно мешают росту его возможностей —
силовых и координационных.
(Вот пара примеров в пользу этого утверждения. Первый:
недавно я услышал про одну закономерность,
обнаруженную [или озвученную] журналисткой Юлией
Латыниной, корреспондентом "Новой газеты". Сия
закономерность заключается в том, что во́йны в мировой
истории намного чаще выигрывали те, кто получал от
этого выигрыша прибыль, а не те, кто тянул на войне
рабскую лямку.
И ещё один факт в пользу моих "антистрадальческих"
взглядов на принципы занятий тяжёлой атлетикой. Как
известно, лучшие драчуны среди собак — бойцовые псы.
Однажды мой друг (здесь сообщу, что это всё тот
же Сашка), увлекающийся всем, связанным с биологией,
обратил моё внимание на то внешне удивительное
обстоятельство, что даже во время самых кровавых
драк, находясь даже в самых безнадёжных положениях,
бойцовые псы, в отличие от собак всех других пород,
радостно виляют хвостами. И, значит, во время данных
убийственных, страшных драк бойцовые псы как ни в
чём не бывало ловят кайф.
Судя по всему, именно эта весёлая увлечённость и
делает бойцовых псов наилучшими, самыми
труднопобедимыми драчунами.)
А во-вторых, тренировка в перенесении страданий
совсем не обязательно должна совмещаться с занятиями
тяжёлой атлетикой. Тяжёлой атлетикой вполне ведь
можно заниматься и так, чтобы получать заряд чистых,
беспримесно положительных эмоций (то есть тут вполне
реально обойтись без глубоких приседов с их
мучительными преодолениями "мёртвой" точки), а потом
уже где-нибудь совершенно отдельно от тяжёлой
атлетики можно заняться и целенаправленными
репетициями преодоления страданий. На каком-нибудь,
повторяю, на другом, не на тяжелоатлетическом материале".
В общем, все эти пустые разговоры насчёт взятия 170 кг
на грудь при условии смены техники я поддерживать
не стал.
Вскоре в зал пришёл Заверняев. Ему, разумеется, тут
же сообщили о моих успехах. Когда Юрий Владимирович
увидел, что я всё-таки не бросил занятия штангой, а
продолжил их и даже заметно увеличил свои результаты,
то заулыбался и сказал, что я могу вернуться
заниматься в секцию. Очень не хотелось разочаровывать
моего доброго тренера, но я, увы, был уже разрушен
как штангист травмой поясницы. И, кроме того,
развращён находившимся под боком
чердаком.12
Тем не менее у меня болели ещё не все части тела, и я
из жадности по отношению к стервоидам (ведь они продолжали
действовать, и я не мог допустить, чтобы это действие
пропадало впустую) продолжил занятия на чердаке. Но
теперь это были уже занятия жимом лёжа и приседаниями со
штангой на спине. Ибо обнаружилось, что приседания со
штангой на спине поясницей переносятся относительно
безболезненно.
Об этих занятиях приседаниями я писал главным образом
в самое первое время существования сайта "Проблемы
тяжёлой атлетики", поскольку был тогда почти
единственным в Рунете штангистом, и общаться мне
приходилось в основном с пауэрлифтерами.
1
Если кто-нибудь подумал бы, что я утаскиваю болванку по
заданию начальства, то он мог хотя бы для приличия подать
голос, поинтересоваться: по чьему указанию я действую? А
имеются ли, мол, у меня какие-нибудь
подтверждающие моё задание документы? И т.д.
Увы, на советском производстве очень многое всем было
до лампочки. Потому-то мы, то есть СССР, и развалились.
2
Для прыжков со штангой на спине или на груди я
отступал от стоек на пару шагов назад. Эти прыжки
опасны прежде всего для позвоночника из-за огромных
нагрузок на него в момент приземления-торможения.
3
Размеры тепловых камер примерно такие: от 5 кв.мдо 15 кв.м.
Распахнутыми двери у тепловых камер оставались из-за
обычного нашего пофигизма: на всех дверях имелись ушки,
и на них когда-то висели замки. При желании в такой
камере можно было устроить диверсию. Или просто что-нибудь
сломать по пьяни.
Наверху одной из стен у тепловых камер для сообщения с
пространством чердака стояли вентиляторы. Которые не
работали из-за оборванных проводов. Хотя один из этих
вентиляторов для меня потом подключили.
4
Счётные весы имеют обычную двойную стальную горизонтальную
рейку с обычными движущимися по ним гирькам (с
вертикальными прорезями). Кстати, на самом деле перед
весовым подсчётом деталей на весах выставлялось
гирьками 6,2 кг — средний вес деревянного ящика. То есть
счётные весы универсальные: на них можно и считать детали,
и взвешивать предметы.
5
Мне написали:
"Вам, наверное, трудновато приходилось в компании
грузчиков. Да и вообще рабочих. Которые практически
сплошь употребляли внутрь алкоголь. Да ещё и курили.
В своём большинстве."
Нет, в среде грузчиков у меня проблем не имелось. Дело
в том, что состав нашего коллектива грузчиков постоянно
менялся, и я там быстро оказался чуть ли не главным
старожилом. Поэтому у нас не было никого, кто мог бы
диктовать мне свои порядки. Кроме того, наши любители
выпить получали от моей трезвости большую выгоду: я
выручал их с выполнением их работы, когда они слишком
сильно напивались. А последнее происходило почти каждый
день.
Конечно, иногда у нас появлялись и такие прирождённые
лидеры коллектива, как мой Виктор. Которые поднимали
вопрос о моей странноватой для грузчика трезвости. Но
эти прирождённые лидеры, во-первых, ни на
кого не могли опереться: все грузчики были по горло
заняты своим алкоголизмом, а во-вторых,
года через три после начала работы грузчиком я,
благодаря прежде всего трезвому образу жизни (если не
гробить здоровье алкоголизмом и курением, то это
автоматически происходит с каждым грузчиком), стал
заметно сильнее среднего человека.
То есть я ещё в 1978 году брал на
грудь "деревенским" способом 100 кги 90 кг толкал от груди. Все вокруг,
конечно, видели мою повышенную силу и не очень
рвались противопоставить ей свою. Виктор, в
частности, немного подёргался, но быстро смирился
с моим полным превосходством.
А уж когда я занялся штангой всерьёз, то про мою силу
вообще пошли преувеличенные
слухи. Все описанные выше насмешки Виктора насчёт
моей якобы всю дорогу недостаточной и искусственной
силы носили, конечно, чисто протестный характер:
на самом деле он своим силачом-напарником только
гордился.
6
Вопрос с бросанием штанги на пол чердака решить
было невозможно: даже средней силы сотрясение
потолочных плит (по верху которых бродили люди
на чердаке) от удара сверху приводило к
вылетанию из промежутков между этими плитами
больших кусков штукатурки — прямо на головы
сборщиков с шестиметровой высоты.
7
В моём цехе в основном делали то, что называется
стеклоочистителями. Вот стеклоочиститель в сборе:
После того как его прикрутят и подключат к
автомобилю, на концы так называемых поводков
стеклоочистителя ещё нужно надеть так
называемые рычаги (то есть машуще-прижимающие
устройства) со щётками (которые принято
называть дворниками).
Стеклоочиститель приводится в движение
электромотором с редуктором:
К оси редуктора прикрепляется кривошип, к нему —
серьга, а к серьге — две тяги, на концах которых
стоят крепёжные штуцеры с передающими
возвратно-поступательное движение вышеупомянутыми
поводками.
Всю вот эту мелочь — тяги, поводки, штуцеры,
кривошипы, серьги, шестерёнки (для редукторов),
червяки, а также предохранители, сопротивления,
провода и всевозможные гайки, винты и заклёпки
мы и возили в ящиках на конвейеры на своих
тележках. Более крупные детали — кожухи
редукторов и кронштейны (на которые всё крепится),
а также сами моторы на конвейеры привозили
погрузчики в так называемых (у нас) "шарабанах", то
есть в огромных железных ящиках.
Наши маленькие ящики в среднем весили 40-50 кг.
Но иногда их вес естественным образом доходил
до 100-120 кг. Такие ящики мы почти всегда
поднимали вдвоём. Впрочем, обычные ящики тоже
поднимали в основном вдвоём.
На конвейере высота установки ящиков доходила,
наверное, до полутора метров — чтобы сборщики и
сборщицы могли нормально достать детали. На
складе же ящики ставили в стопки высотой до двух
с половиной метров. А ещё на складе были примерно
четырёхметровые стеллажи, в которые и из которых
ящики двигал небольшой стационарный электроштабелёр.
8
Всевозможные "мимо-возины" создают только иллюзию
вылечивания травмы. Поскольку не содержат ничего,
кроме обезболивающих. В то время как для
лечения травмы нужны хотя бы противовоспалительные
препараты, которые убирают избыточный отёк и тем
самым вредное пережимание отёком кровеносных
сосудов. А без питательных веществ, приносимых
кровью по сосудам, восстановления травмированной
области не произойдёт.
То, что большинство врачей в некоторых
вопросах сильно заблуждаются — это
совершенно нормально. Потому что мы, люди,
в большинстве своём тоже подвержены
заблуждениям. А врачи пока — сплошь
люди.
Я со своим позвоночником несколько раз лежал в
больнице и один раз лечился амбулаторно. И врачи
везде проявляли однотипную непонятливость: сколько
я ни объяснял им поначалу, что боли у меня
возникают именно от выгибания, а не от сгибания
позвоночника (как в большинстве случаев его травм),
врачи авторитетно настаивали на том, что у них опыта
намного больше, чем у меня, поэтому я должен их
слушаться. И для проведения лечебных процедур
должен перестать кочевряжиться и лечь на живот.
Только после того, как моя болезнь усугублялась
— вместо того, чтобы пройти, как они были
уверены — все врачи, не признавая внятно
своих ошибок, теряли уверенность и принимались
испуганно слушать то, что я им повторно объяснял
насчёт своих проблем.
Пользоваться же большим числом подушек никакого
труда не составляет.
Повторяю свои прежние слова: что ни вещала бы
реклама и прочие дутые и тупые авторитеты,
выпрямление одного из внешних контуров тела
— вредно для позвоночника. Прежде чем доверять
авторитетам, желательно узнать обоснование
воззрений этих авторитетов.
Вот я, например, привёл кое-какое
опирающееся на практику обоснование вреда от
прямых досок. А чем обосновывают пользу от
прямых досок авторитеты? А если чем-товсё-таки обосновывают, то
соответствуют ли сии обоснования практике?
Кстати, при лежании на животе внутренние органы
у худого человека (а я, работая грузчиком, был
подтянутым парнем) находятся в очень
естественном для животного мира, где почти все
пребывают вниз животом и кверху спиной, положении.
Конкретно для меня проблема заключалась только
в том, что в этом в целом хорошем положении
тела мой травмированный поясничный отдел
позвоночника провисал в сторону травмы.
9
Стервоиды я в итоге принимал так: от одной до трёх
таблеток метана в день, раз в две недели укол
ретаболила, раз в другие две недели укол
сустанона. Но сустанон я подключил только тогда,
когда бросил толчок и перешёл на чистые
приседания и жим лёжа.
Каждая доза ретаболила давала мне
ориентировочно 1,5-2 кг прибавки.
Меня также спросили:
"Мелкие подшагивания к центру при вставании из
широченной разножки Вы действительно делали
быстро? Уставать не успевали?"
Именно такими полувыпрямленными ногами и
совершаются посыл и подрыв, то есть фактически
прыжки. Иными словами, из моих уходов можно
было даже не вставать, а выпрыгивать (но сие
проводило бы к неэффективной трате сил). Это
только в "мёртвой" точке ноги "скрипят" по
нескольку секунд.
Поэтому-то я и ратую за избегание "мёртвых"
точек и за переход к таким уходам, при
которых углы в коленных суставах оказываются
заметно большими прямого, то есть угла "мёртвой" точки.
10
Мне не были нужны витамины и прочая мелочь из
хлеба: я буквально пи́сал "декамевитом"
(который, к сожалению, не так давно сняли с
производства). И вообще не забывал ходить в
аптеку за рибоксином, оротатом калия,
препаратами железа и т.д. А кроме того,
напомню, обездолил всех младенцев Владимира,
обожравшись высокобелковым и набитым прочими
минералами "Энпитом".
В общем, пусть народ и мудр, но верить нужно
прежде всего своим глазам. То бишь если человек
проявляет силу, то не следует её отрицать на
основании всего лишь того, что этот человек не
ест хлеба.
11
Цветовая гамме поднятой мною штанги, конечно,
была неполной без зелёных дисков. Но в те
времена до такой полной разноцветности могли
добраться только участники чемпионатов мира в
тяжёлых категориях. Ибо тогда все зелёные блины
весили по 50 кг. И штангу весом 245 кг(мои 145 кг + зелёные 50 кг + 50 кг)
мечтал толкнуть, но так и не толкнул даже олимпийский чемпион
в категории 110 кг Павел Кузнецов.
12
Результаты в толчке от груди увеличились у меня
на 30 кг за полгода: с 95 кг до 125 кг.Толкнув 125 кг в первый раз, я затем
примерно три месяца не мог сдвинуться с места.
Из-за чего и вынужден был начать химичиться.
Вот примерная хронология описываемых событий.
В конце марта 1987 года я толкнул без "химии" 125 кг.
После чего ещё три месяца упирался лбом в стену,
не в силах прибавить в результатах. Что и видели
все штангисты в секции Заверняева. То есть моим
лучшим результатом в толчке на протяжении трёх
месяцев оставались 125 кг.
Примерно 20 июня я начал колоть ретаболил (а в
дальнейшем и принимать метан — чисто для
верности). Тут Заверняев и выгнал меня из секции.
Я сразу же пошёл в Политех к Шушкину и
одновременно начал делать на заводе штангу. У
Шушкина я прозанимался месяц и толкнул 130 кг,
после чего Шушкин меня тоже выгнал. Но тем временем
была изготовлена штанга. И в конце июля или в
начале августа я принялся заниматься ею на
чердаке цеха.
В самом начале сентября я выступил с новым
рекордом перед Сашкой на складе ПДО.
Примерно ещё через полтора месяца, то есть в середине
октября, я толкнул 145 кг, взял на
грудь 155 кг — и бросил толчок
из-за болей в пояснице. Но тут
же начал заниматься приседаниями со штангой на спине
и жимом лёжа. А перед этим стал колоть ещё и сустанон.
В конце декабря у меня случилось, увы,
головокружение без успехов, то бишь я, скорее
всего, от действия жутко андрогенного сустанона
возомнил себя страшно физически талантливым и
потому уже не нуждающимся ни в каких анаболиках.
Поэтому я сделал тогда последний в жизни укол
ретаболила и перестал есть метан.
Примерно 15 января я присел
с 200 кг и выжал 140 кг.
Однако теперь у меня болела уже не только спина,
но и сухожилия над коленями и левая грудная
мышца. В связи с чем я вообще прекратил серьёзно
заниматься.
Потом, правда, более-менее серьёзные занятия я
время от времени возобновлял, но уже без "химии"
и всякий раз со всё меньшими и меньшими успехами.